Николай Стариков - Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)
Строилов: Нет, меня не это убедило. Убедило меня то, что, зная его характер…
Вышинский: Какой характер?
Строилов: Он передал бы меня ГПУ. Я просто боялся,
Вышинский: Он взял вас террором? (Смех в зале.)
Строилов: Нахрапом, так сказать. (Смех в зале.) Он указывал на ту фирму, которой я оказывал некоторое содействие до приезда Шестова.
Вышинский: Вы были в руках у этой фирмы? Как вы попали к ней в лапы?
Строилов: В лапы к ней я попал по рекомендации двух немцев: фон Берга и Дейльмана. Это лица, которые, ну, как бы сказать, обхаживали меня. Метод, который они применили, состоял в том, что фон Берг предъявил мне обвинение, будто при приглашении иностранных специалистов, посещая шахты, я занимался коммунистической агитацией.
Вышинский: Вы в действительности проводили коммунистическую агитацию?
Строилов: Нет. Нам категорически было запрещено лезть в какую-либо политическую работу за границей. Но Берг оказал, что было два случая, когда во время приглашения специалистов я об этом говорил. Я помню, что во время одного такого приема специалистов явились двое штатских из уголовной немецкой полиции. Но, главным образом, на чем я споткнулся, это было то, что при одном разговоре в сентябре при посещении фирмы «Вальрам», изготовляющей твердые сплавы и находящейся в определенных взаимоотношениях с Круппом, я за завтраком вел плохой разговор с Бергом. С моей стороны и с его стороны контрреволюционных вещей сказано не было. Но, видя мое полное согласие с пятилеткой и со всем, что у нас проводится, он сказал: «Вы это говорите потому, что молоды, а я, живший в России лет 15, прекрасно знаю настроения и положение, и, вот, если бы вы господина Троцкого дочитали, то вы бы по-другому заговорили». Признаться, тогда я и прочитал книгу Троцкого «Майн Лебен». При одной встрече с фон Бергом он внезапно спросил меня: «Прочитали ли вы книгу?» Я сказал, что прочитал.
В одну из моих поездок в Рурский бассейн Дейльман-старик, его сын и инженер Бегеман от фирмы «Эйкгоф» явились ко мне в гостиницу. Разговор состоял в том, что мы, русские вообще и в частности я, господин Строилов, совершенно не ценим гостеприимства немцев, которые предоставляют нам возможность везде бывать, все изучать и так далее, а мы платим черной неблагодарностью, русские переносят заказы в Англию и в Америку. Они потребовали, чтобы я всячески популяризировал в технической печати и перед торгпредством их продукцию. Я ответил, что это не от меня зависит. В конце концов, они перешли просто к угрозам: нам известно, мол, что вы приняли в СССР некоторое количество людей, которые являются нашими представителями. Я говорю, что я об этом не знаю. Они перечисляют каких-то людей. Да, факт. Я их принял. Они говорят: «Нам известно, что вы ведете коммунистическую агитацию». Я говорю, что это совершенно неверно.
Они поставили дилемму – одно из двух: или мы запретим вам всяческие посещения, или при очередной какой-нибудь поездке мы посадим вас в тюрьму. Пусть похлопочут о вас ваши торгпредства, но они из-за вас конфликта не затеют.
А потом снова перешли к вопросу о том, что, «в конце концов, мы – хорошая фирма. Если вы будете нас рекомендовать, ничего подозрительного здесь нет». И я затем оказывал им помощь…
Вышинский: Все-таки это недостаточные основания для того, чтобы сделаться агентом разведки.
Строилов: Конечно, недостаточные. Агентом разведки я сделался в апреле 1931 года. А этот разговор, о котором я сейчас передаю, относится к началу ноября или к концу октября 1930 года.
Вышинский: Расскажите, как вы сделались агентом разведки?
Строилов: В конце ноября 1930 года я приезжал в Москву на сессию ВЦИК как кандидат в члены ВЦИК. Я был у себя в колхозе, где живут мои родители. Мне представлялось тогда, что то, что предпринято с коллективизацией, – неверное дело. Во всяком случае, в отношении тех темпов, которые приняты. Мне тогда представлялось, что и темпы и объемы индустриализации, которые взяты у нас в Союзе, слишком велики. У меня были колебания. Я стал сомневаться…
После того, как я побывал на сессии, я вернулся в Германию. У меня возникло желание остаться в Германии.
Вышинский: Возникло желание остаться в Германии, и вы об этом кому-нибудь сообщили?
Строилов: Я не только сообщил, но дал записочку.
Вышинский: Какую, кому?
Строилов: Вюстеру. Передал записку, что я решился отказаться от возвращения в Союз и выражаю желание остаться в Германии и работать вместе с ними энергично и выполнять их задания.
Вышинский: Как это можно назвать?
Строилов: Изменой… родине.
Вышинский: Измена родине! Русский человек! Советский гражданин! Записочка эта у кого оказалась в руках, у Вюстера?
Строилов: Вюстер заявил, что я теперь в их руках и если я не буду выполнять отдельных их поручений и заданий, то я буду передан в руки советских властей, которым будет предъявлена эта моя личная записка. Поэтому я согласился с Вюстером, то есть сделался изменником.
Вышинский: Таков конец. Садитесь. Можно продолжать вопросы Шестову?
Председательствующий: Пожалуйста.
Вышинский: В чем заключалась ваша шпионская работа?
Шестов: В конце 1932 года в Новосибирске я встретился со Строиловым, и он мне сказал, что прибыла новая достаточно большая группа немецких специалистов-диверсантов.
Вышинский: Назовите фамилии.
Шестов: Я в Прокопьевске был связан с Шебесто, Флореном и Кан. В 1934 году я работал уже управляющим другого рудника, и там связался со Штейном.
Вышинский: А через кого вы связались с Баумгартнером?
Шестов: Я узнал об этом человеке от Строилова.
Вышинский: Итак, в конечном итоге, источником является Строилов. Шебесто – Строилов, Кан – Строилов, Баумгартнер – Строилов и т. д. Все Строилов?
Шестов: Правильно.
Вышинский: Разрешите вопрос Строилову. Обвиняемый Строилов, правильно это?
Строилов: Да.
Вышинский (Шестову): Значит, у вас довольно солидная получается компания?
Шестов: Шебесто попросил дать ему план для нанесения на нем ответственных сооружений, чтобы начать кампанию по диверсионной работе. Я ему этот план дал. Он его использовал для диверсии в Прокопьевском районе. Это выразилось в том, что он сделал попытку взорвать ствол и копер шахты № 5. Он заложил снаряд из динамита. Был вложен капсюль, был подведен шнур, оставалось только поджечь шнур. Но взрыв не состоялся лишь потому, что, когда закладывался снаряд под копер и под ствол, кто-то помешал. В следующую ночь рабочий, убиравший мусор около копра, обнаружил снаряд, и он был убран.
Вышинский: Дальше, что еще было?
Шестов: По моему указанию, в одном месте, где было хранилище динамита, при помощи техника Кана воровали динамит и устроили свой потайной склад динамита. В 1934 году этот склад взорвался. Дети шахтеров играли неподалеку от этого места, вероятно, копали и наткнулись на этот динамит. Получился адский взрыв.
Вышинский: А с детьми что было?
Шестов: Погибли.
Вышинский: А для чего воровали динамит, вы не сказали? Для совершения таких же взрывов?
Шестов: (Молчит.)
Вышинский: Для того, чтобы подготовить взрыв шахт?
Шестов: Совершенно правильно.
В мае 1933 года была попытка Шебесто сжечь Кузнецкую электростанцию по поручению германской разведки и по моему поручению.
Вышинский: В чем выразилась попытка поджечь?
Шестов: Мне хорошо было известно от Шебесто, что станцию подожгли.
Вышинский: Значит, была не попытка, а поджог?
Шестов: Да, настоящий поджог. Дальше от Флорена я знаю, что он поджег осенью 1934 года бункера шахты 9-й.
Вышинский: А вот ваша подрывная работа? Вредительский монтаж шахт и другое?
Шестов: Я сейчас к этому перейду. Это очень большой раздел. В Прокопьевском руднике была проведена камерно-столбовая система без закладки выработанной поверхности. Благодаря этой системе мы имели 50 с лишним процентов потерь угля вместо обычных 15–20 процентов. Второе: благодаря этому факту, мы имели на Прокопьевском руднике к концу 1935 года около 60 подземных пожаров.
Вышинский: Кто вам помогал в этой преступной работе?
Шестов: Мне помогал Строилов, управляющий Прокопьевским рудником Овсянников и главный инженер этого же рудника Майер. При их содействии была несвоевременно начата углубка шахт, в частности шахты Молотова, сознательно законсервировали с 1933 года сотый горизонт шахты Коксовой, своевременно не начали углубку шахты Манеиха и шахты 5–6. Задержали до 2 лет. Дальше, по Прокопьевскому руднику лично мною были заложены две крупные шахты 7–8 на таком угольном месторождении, где, я это заранее знал, будут крупные неприятности, при эксплоатации. Все это делалось сознательно. На шахте Коксовой, на шахте 5–6 при монтаже оборудования и при монтаже подземной электростанции и других механизмов была проведена крупная подрывная работа. Это проделал завербованный мною инженер Шнейдер с группой своих помощников.
