Юрий Авербах - О чем молчат фигуры
Это был выдающийся успех нашей шахматной школы. Хотя и до этого, и после у нас было немало достижений, не случалось такого, чтобы все места на пьедестале почета оказались заняты только представителями Советского Союза.
Для меня стокгольмский турнир имел особое значение: я наконец достиг той цели, которую поставил перед собой двумя годами ранее, — добился звания гроссмейстера. Это окончательно решило мою дальнейшую судьбу, навсегда связало с шахматами.
Не могу сказать, что все обошлось без приключений. Скорей наоборот. Как любил говорить Григорий Яковлевич Левенфиш, больших успехов без больших нервов не бывает!
Остановлюсь лишь на заключительном этапе борьбы.
Перед последним туром я находился на чистом пятом месте, хотя тройка моих ближайших конкурентов — гроссмейстеры Г. Штальберг, Л. Сабо и С. Глигорич отставали всего на полочка. До звания гроссмейстера оставался всего один только шаг: даже ничья гарантировала мне дележ пятого места. Согласно регламенту турнира, в случае дележа предпочтение отдавалось тому, кто имел лучший коэффициент. А подсчитывается этот коэффициент так: берут сумму очков тех партнеров, у которых данный участник выиграл, и складывают с половиной суммы очков тех, с кем он сделал ничью. Тот, у кого итог оказывается большим, получает лучший коэффициент.
Перед началом последнего тура я занялся этой несложной арифметикой. Выяснил, что при дележе ни Сабо, ни Глигорич мне не опасны: мой коэффициент намного выше. А вот со Штальбергом, которому я проиграл, дело обстояло хуже. Обнаружилась парадоксальная вещь: наши коэффициенты зависели от результата встречи двух англичан, занимавших места в самом низу турнирной таблицы. Если выигрывает Голомбек, я опережаю Штальберга на четверть очка, если Вейд — то на такие же четверть очка меня опережает Штальберг.
И вот начался последний тур. Мой противник аргентинский гроссмейстер Г. Пильник, играя белыми, избрал продолжение, считающееся теорией совершенно безобидным, ведущим к упрощению позиции и быстрой ничьей. Полагаясь на свои подсчеты, я пошел по этому пути, считая, что лучше синица в руках. Однако выяснилось, что Пильник подготовил важное усиление и прочно захватил инициативу. Скоро моя позиция стала критической. Увы, синица оказалась тоже в небе!
Сжав зубы, я начал отчаянно защищаться. Сколько на моем пути возникало препятствий, что я пережил, и теперь, когда до цели, как говорят, рукой подать, все рушилось как карточный домик!
Пять часов я ни на секунду не вставал из-за стола, использовав все возможные шансы на спасение. И к моменту откладывания партии мог, наконец, вздохнуть спокойно: несмотря на минус пешку, окончание выглядело ничейным.
А в это время президент ФИДЕ, шведский адвокат Фольке Рогард в окружении судей занимался той же арифметикой, что и я перед туром, — подсчитывал коэффициенты: все три моих конкурента выиграли.
Как раз в этот момент я подошел к судейскому столику и спросил:
— Извините, как закончилась партия Голомбек — Вейд?
— Голомбек — Вейд? — изумленно переспросил Рогард, и все посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Однако я знал, что спрашивать! Голомбек победил, а это значило, что ничья обеспечивала мне пятое место. На следующее утро в течение нескольких часов Пильник меня экзаменовал, но выводы теории ему опровергнуть не удалось.
Возвращались мы домой таким путем: самолетом до Хельсинки, а оттуда поездом через Ленинград в Москву. На вокзале в Питере среди встречавших я увидел Александра Толуша. Нужно ли говорить, что наши отношения, после того как Спорткомитет предпочел мою кандидатуру, стали напряженными. Так вот, Толуш подошел ко мне, поздоровался и сказал:
— Поздравляю тебя с успехом! Честно скажу, я не верил, что ты сможешь пробиться в претенденты. Извини, ошибся.
И мы обнялись.
А весной следующего года, на Киевском вокзале в Москве я в свою очередь поздравлял Александра Казимировича с победой на крупном международном турнире в Бухаресте. Этот успех принес ему звание гроссмейстера. А его ученик Борис Спасский завоевал там звание международного мастера.
Так что, несмотря на возникший частично по вине Спорткомитета конфликт, наши отношения с Толушем остались нормальными. Позднее мы даже стали друзьями. Однако зачастую конкуренты за шахматной доской нередко становились на многие годы врагами. Однако это — отдельная тема.
Турнир претендентов
Когда я начал думать о подготовке к турниру претендентов, то сразу же возник вопрос, кого же взять тренером-секундантом. Все известные мне хорошие тренеры были уже разобраны. Тогда я обратился за советом к моему другу еще со школьных лет, адвокату и шахматному мастеру Михаилу Бейлину. Подумав, он сказал:
— Я нашел тебе отличного тренера.
— Кого?
— Себя!
Мы с Бейлиным вместе начинали играть в шахматы на стадионе Юных пионеров. Он отличался остроумием, с ним было интересно проводить время, играть блиц. Однако когда мы начали работать над шахматами, выяснилось, что у него совершенно отсутствовала так необходимая для тренера исследовательская жилка. Когда мы сидели за доской вдвоем, все было нормально, но поручать ему что-то проанализировать одному было бесполезно.
Первоначально турнир претендентов должен был состоять из пяти участников турнира претендентов 1950 года — Болеславского, Бронштейна, Смыслова, Кереса и Найдорфа, а также пяти участников межзонального турнира 1952 года — Котова, Петросяна, Тайманова, Геллера и меня. К ним добавлялись Эйве и Решевский. Так как советские участники явно превалировали в турнире, то ФИДЕ приняло решение добавить еще трех участников, разделивших со мной 5-е место, но имевших худшие показатели по таблице коэффициентов — Глигорича, Сабо и Штальберга.
Так возник турнир 15 гроссмейстеров, причем каждый с каждым должен был сыграть по две партии, а всего — 28.
Этот турнир явился, пожалуй, самым значительным в моей жизни. Никогда, ни до, ни позже, я не играл в столь сильном состязании. Здесь не было аутсайдеров, все хорошо подготовлены, каждый во всеоружии. Из мировой шахматной элиты отсутствовал лишь чемпион мира.
О турнире претендентов, проходившем частично в городке Шафхаузен, недалеко от знаменитого Рейнского водопада, частично в Цюрихе, написано несколько книг, в том числе известная работа Д. Бронштейна. Я попытаюсь рассказать о некоторых нешахматных подробностях, которые в этой книге отсутствуют.
Начну с приезда. Наша многочисленная делегация, состоявшая из девяти участников, девяти тренеров, врача, переводчика, руководителя делегации и его зама, должна была прибыть в Швейцарию для акклиматизации за несколько дней до начала игры. Однако возникла неожиданная проблема. Оказалось, что найти гостиницу на такое количество человек совсем не просто, так как во Франции проходила всеобщая забастовка, и туристы ринулись оттуда в Швейцарию. Конечно, нас вполне можно было расселить по разным гостиницам, но руководство не решалось, повидимому, оставить нас без контроля.
Выход был найден. В местечке Нейхаузен достраивалась большая гостиница. Однако и там готовых равноценных номеров всем не хватало. Поэтому руководитель делегации распределял их в зависимости от «рейтинга» участников. Самые-самые, как Смыслов, Керес и Котов получили одиночные номера с видом на водопад, менее заслуженные были лишены возможности видеть водопад. А я, например, получил номер без водопада, но зато, на двоих с секундантом. Когда нужно было переезжать в Цюрих, руководитель делегации, а им был зампред Спорткомитета Д. Постников, сначала отправил туда Котова с переводчиком. Они должны были найти гостиницу и забронировать номера. Так мы оказались на узенькой улочке старого Цюриха в гостинице «Золотой меч». Как только наша команда выгрузилась, хозяин гостиницы отвел нашего руководителя в сторону и, понизив голос, предупредил:
— Вижу, ребята у вас молодые. Скажите им, чтобы больше двух девок за ночь они не приводили!
Можете себе представить, что при этих словах испытал наш шеф. Оказалось, что мы попали в самый центр злачного района Цюриха: как раз напротив гостиницы был бордель!
Подобного испытания нашей нравственности руководство, конечно, допустить не могло. Через неделю мы перебрались в менее опасный район. Однако и в другой гостинице все было не так просто…
Однажды, когда мы с Бейлиным возвратились с тура, вместе с ключом от номера портье подал мне роскошную коробку конфет.
— Это вам прислали.
Болельщики есть в каждой стране. И придя в номер, мы вскрыли коробку. Там действительно оказались шоколадные конфеты. Но не только. Под ними лежали прокламации НТС («Национально-трудового союза») — организации, активно боровшейся с советской властью. «С кем вы, мастера шахмат?» — обращались к нам авторы прокламации. «Знаете ли вы о сталинских злодеяниях, о миллионах людей, страдающих в лагерях?»
