Юлия Монакова - Подвенечное сари. Русские девушки в объятиях Болливуда
Я видела, что ему тяжело говорить на эту тему, но выговориться все-таки было надо.
– Мама с папой никогда не были мне поддержкой и опорой, – помолчав, продолжил он. – Знаешь, дети ведь частенько клянчат у родителей несколько рупий на сладости, жвачку, шоколад… Так вот, за всю свою жизнь я ни разу не получил от отца ни пайсы.[22] Я никогда не просил его об этом, а он думал, что мне ничего не надо… Я с пятнадцати лет уже начал работать, чтобы не зависеть ни от кого… Иногда я даже помогал деньгами своим родственникам, которые в этом нуждались, но никогда, никогда не обращался за помощью к отцу. Когда моя сестра Гульназ выходила замуж, я со своей стороны дал ей большое приданое – я, а не родители! Понимаешь?.. – горько спросил он меня.
– Понимаю… – тихо ответила я.
– Именно поэтому я хочу, чтобы у нас с тобой был только один ребенок, – продолжил он. – Я не хочу, чтобы повторилась моя ситуация – когда родители любят одного ребенка больше остальных, не подозревая, какую боль им тем самым причиняют…
Мы обнялись и больше об этом никогда не говорили.
Спустя несколько дней после того разговора со мной случился небольшой казус. На щеке, на самом видном месте, вскочил прыщ. Я была зла невероятно! Знаю, что Санни любит меня во всяком виде – и с прыщом, и без, но все равно как-то некомфортно себя чувствовала… Естественно, я тут же устроила этому несчастному прыщу настоящую войну. Вскоре от прыща не осталось и следа, но зато – о, ужас! – посреди щеки расцвело красное пятно размером чуть ли не с рублевую монету. Красотка, ничего не скажешь! Пока Санни не явился с работы ко мне в отель, я молилась, чтобы мы с ним не поехали сегодня вечером к Гульназ, а поужинали бы прямо в отеле, мы так иногда делаем… Знаю я его сестрицу! Она по доброте душевной и простоте долго будет рассматривать мою щеку, огорченно цокать языком, охать и причитать… Жалея меня, разумеется, а не из желания подразнить. Но приятного все равно мало. Еще и внимание общественности ко мне привлечет – мужа там, сына, гостей, – мол, посмотрите все, что случилось с бедняжкой Джули… Мне этого, мягко говоря, не очень-то хотелось.
К приезду Санни я кое-как замаскировала пятно волосами, развесив их по обе стороны лица для симметрии. Решила сказать, что плохо себя чувствую и к Гульназ сегодня не поеду, останусь полежать в номере… Санни явился чуть раньше обычного и бодрым тоном скомандовал:
– Ну, собирайся!
Едва я открыла рот, чтобы пролепетать – больна, мол, сегодня не поеду, – как он добавил:
– С папой моим познакомишься… Он сегодня утром приехал погостить на несколько дней.
У меня отвисла челюсть. Надо же, думаю, так попасть! И отказываться уже вроде как неудобно, все-таки отец, надо уважить предка… И как ехать – не представляю, с такой-то цветущей щекой! Ничего себе, скажет папаша, отхватил сын кралю!
Всю дорогу я была удручена предстоящим знакомством. Санни заметил мое состояние и потрепал по руке:
– Да не переживай ты так, он тебя не съест… Все будет хорошо!
Ах, думаю, если бы причина была только в этом! Перед тем как войти в дом, я для конспирации вся завесилась волосами, которые скрыли половину лица. «А мало ли, может, я только что голову помыла!» – успокаивала я себя.
Саннин папа оказался стареньким седеньким дедушкой в очках. Вот каким угодно я его себе представляла, но только не таким!
– Салам алейкум! – смиренно опустив очи долу, произнесла я.
Тот отозвался на приветствие, погладил меня по голове, опустился в кресло и… прочно замолчал. Все, в этот вечер мы с ним больше не общались. Мне, конечно, с одной стороны, это было даже выгодно – очень уж не хотелось, чтобы именно сегодня он меня пристально разглядывал. Но, с другой стороны, я находилась в полнейшем недоумении – что это он молчит-то, а? Вроде невеста сына, мог бы и поговорить со мной… Может, сердится на меня? Или стесняется (а мало ли)? А может, просто по-английски не говорит? Потом смотрю – он и с домашними практически не разговаривает, ни с дочерью своей, Гульназ, ни с Санни, ни с зятем, ни с внуком… Странный тип, ей-богу.
Но в общем-то в тот вечер мне было не до того, чтобы вдаваться в размышления по поводу молчания Санниного отца. Все усилия были направлены на то, чтобы никто не заметил красного пятна на моей щеке. Особо внимательной я считала Гульназ, поэтому все время старалась случайно не сесть к ней правой щекой. Конечно же по закону подлости Гульназ в этот вечер стремилась сидеть исключительно справа от меня! И смех и грех…
Самое большое мучение наступило во время ужина. Так неудобно было есть, волосы постоянно лезли в тарелку… Я все ждала, что Гульназ вот-вот воскликнет:
– Джули, да убери ты волосы с лица, они же тебе мешают!
Вроде обошлось… Гульназ ничего не заметила. Зато она заметила другое: я, видимо, находилась в таких растрепанных чувствах, что нечаянно надела шальвары… наизнанку!!! Вот конфуз был… Слава богу, из мужчин никто ничего так и не понял, Гульназ мне знаками тихонько показала – мол, гляди! Я кинулась в туалет переодеваться… Мы с Гульназ потом долго смеялись. Санни все допытывался:
– Да что происходит, что вы хохочете все время?
На что мы с ней заговорщически перемигивались, прикладывали палец к губам и хитро отвечали:
– Secret![23]
Мировая она все-таки баба…
Когда мы с Санни ехали в отель, я осторожненько спросила у него:
– А почему твой папа все время молчал, пока мы там были?
– Он всегда такой, – ответил Санни, – сколько себя помню, с самого детства… У меня и мама такая же молчунья, они с отцом только между собой иногда и разговаривают…
С тех самых пор я стала встречаться с Санниным папой в доме Гульназ ежедневно. Видимо, «приехал погостить на несколько дней» в его понимании было «остаться на месяц-другой»: очень в индийском духе. Мало-помалу он начал привыкать ко мне. На третий-четвертый день я уже удостаивалась от него, помимо «салам алейкум», еще нескольких приветственных слов. А в конце второй недели я положительно имела у него успех! Во-первых, помимо традиционного «Салам!», он еще меня и обнял. Во-вторых, выразил свою солидарность со мной в плане того, что «на улице нынче очень холодно». В-третьих, после разговора о погоде он вдруг без паузы спросил меня, люблю ли я вареные яйца. Я, конечно, удивилась безмерно, но ответила, что в принципе ничего против вареных яиц никогда не имела и относилась к ним с искренней симпатией.
– А почему твой папа спросил у меня про вареные яйца? – поинтересовалась я позже у Санни.
– Ну, просто он их любит, – пожал плечами тот. Логично…
Впрочем, оказалось, что Саннин отец действительно очень любит вареные яйца, только их и признает за завтраком, может уплетать вареное яйцо и с чаем, и с молоком, и даже просто всухомятку… Так что, спросив меня о любви к яйцам, он тем самым позволил мне проникнуть в сокровенные тайны его сознания.
Что касается мамы Санни, то все мое общение с ней свелось к тому, что однажды она позвонила сыну на мобильный, и тот передал трубку мне, чтобы я сказала ей «салам алейкум!», а затем снова продолжил разговор сам.
– О чем вы говорили? – полюбопытствовала я, когда беседа с родительницей была закончена.
Санни улыбнулся:
– Мама спросила у меня: какая она, моя будущая невестка?
– А ты что сказал? – подозрительно посмотрела я на него, зная, как он любит пошутить.
– Сказал, что ты очень глупая! – отвечает он с улыбкой до ушей. Ну вот, я так и знала!!!
– А она что?
Санни засмеялся и обнял меня:
– Не беспокойся, тебе досталась замечательная свекровь! Она сказала, что всю жизнь мечтала о глупой невестке!..
Кстати, о яйцах
Между прочим, сказав Санниному папе о том, что люблю вареные яйца, я ничуть не покривила душой. Правда, люблю. Я и раньше-то, когда в России жила, постоянно на завтрак себе варила пару яиц! Обожаю яйца, сваренные вкрутую, разрезанные на половинки, приправленные майонезом, да если еще нарезать к ним немного моего любимого сыра гауда, да с горячим сладким чайком (черным чайком, прошу заметить, а не индийским молочным)! М-м-м…
Вы, наверное, подумаете, что я спятила – с чего это вдруг надо было заводить разговор о каких-то идиотских яйцах? Дело в том, что в Индии это стало для меня очень актуальной темой. Имеется в виду тема еды. Я безумно, ужасно, невыносимо скучаю по русской кухне! Мысли о нормальной пище («нормальная» – в данном контексте следует читать «российская») не оставляют меня практически ни на минуту. Я мечтаю съесть (нет, даже СОЖРАТЬ) что-нибудь русское, раньше банальное и привычное, а теперь столь далекое и потому вожделенное! Кулинарная ностальгия проявляется у меня настолько сильно, что сейчас я готова слопать даже то, что раньше на дух не выносила…
Борща хочу! Со сметаной!
Пельменей (простых, магазинных, из пачки) с кетчупом!
Макарон с сыром! И с сосисками!
