А. Велидов (редактор) - Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 1
ПОКАЗАНИЯ КИРИЛЛОВА
Допрошенный заведующий спекулятивным отделом Муромской чрезвычайной комиссии Александр Ильич Кириллов, 28 лет, из муромских жителей родом, живущий в городе Муроме, по Овражной улице, дом 60, показал:
«Я прибыл в Муром из Петербурга в мае месяце 1918 года, а в июне был приглашен тов. Тагуновым в качестве сотрудника по организации уездной Муромской чрезвычайной комиссии. Еще при приезде в Муром мне стало казаться, что здесь не все благополучно; так, какие-то скрытые силы действовали против партии большевиков. Это было видно хотя бы из того, что на митингах, устраиваемых партией в разных местах, резолюции коммунистов не проходили в их целом, а некоторые лица, находившиеся на советской службе, тоже вели себя очень подозрительно; большинство из них были бывшие офицеры. Так, например, Кравченко, бывший штабс-капитан, занимавший должность начальника милиции, был вечно пьян и делами не занимался.
Его в силу этого за неделю до восстания отстранили от должности. То же можно сказать о бывшем офицере, кажется подпоручике Блескунове, занимавшем должность военного руководителя в Муромском уездном военном комиссариате. Блескунов крайне небрежно относился к своим обязанностям, его тоже недели за полторы до восстания отстранили от должности. Оба эти лица играли роль в последовавшем 8–9 июля восстании. Кравченко заведовал тюрьмой и по охране города играл большую роль, вообще был видным руководителем восстания. Он был задержан после восстановления Советской власти в городе Муроме пьяным и был расстрелян как активный участник восстания белогвардейцев. Блескунов тоже, как говорили, участвовал активно в восстании, но задержать его не удалось, и он скрылся неизвестно куда. Наконец я могу назвать еще бывшего офицера Мяздрикова, который был председателем Союза муромских инвалидов и который был замечен до восстания в том, что возбуждал недовольство среди них против власти Советов. О нем говорили как о лице, тоже принимавшем активное участие в восстании и после восстания скрывшемся неизвестно куда. За отъездом тов. Тагунова я остался за него, причем на мою задачу выпало следить за приездом полковника Сахарова, у матери которого была найдена при обыске подозрительно большая сумма денег. Тов. Тагунов уехал, кажется, 6 июля; 8 июля вечером, часов в восемь, я был на Окском бульваре, где гуляло много публики. Мне бросилось в глаза, что публика была крайне нервно настроена, и в особенности молодые купчики и мелкая буржуазия; говорили об убийстве в Москве германского посла и критиковали Советскую власть, но активных призывов к свержению власти Советов я не слышал, пьяных в толпе я тоже не заметил. После этого я побывал на Нижегородском бульваре но здесь было все спокойно, и я ушел домой. Придя домой, я залег спать, но около 10 часов вечера меня разбудила жена и сообщила, что в городе идет стрельба; действительно, я, прислушавшись, услышал сначала отдельные винтовочные выстрелы, затем несколько залпов. Я тогда пошел со своим братом по направлению к Касимовской улице, к уездному Совдепу, но по дороге встретил тов. Шорина и Храмова с Станкевичем, служивших в то время в милиции и живущих теперь в городе Муроме. Они сообщили, что творится что-то непонятное и что к зданию милиции, что на Московской улице, пройти нельзя. Какие-то вооруженные люди не пропускают. Мы все вместе пошли к военному комиссару тов. Лашкову, живущему по Старой Банковской улице, и тут увидели, что дом его окружен вооруженными людьми, хлопавшими затворами ружей. Кто был среди этих людей, разобрать не удалось из-за темноты. Мы ушли в комитет партии, что в доме Русакова по Касимовской улице. Придя туда, я позвонил в Совет, желая узнать, в чем там дело, но на мой вопрос ответили, что когда вас всех перережут, то вы и не узнаете «кто», и спросили мою фамилию, я им ответил, кто я, и повесил трубку, сообразив, что Совет кем-то уже захвачен. После этого мне позвонили со станции Навашино, желая поговорить со мною, но кто – неизвестно, так как разговор в самом начале прервался, и передать мне о случившемся туда не удалось. Часу в первом ночи мимо здания фракции проехал автомобиль грузовой с пулеметом, с вооруженными людьми. Было на нем человек восемь, стрельбу они не производили. Автомобиль ехал быстро, и поэтому и также благодаря темноте разобрать, кто в нем был, не представлялось возможности. На автомобиле был белый флаг. Часам к двум ночи стрельба в городе стала затихать. Часов в пять утра 9-го мимо проехало еще несколько автомобилей, тоже с белыми флагами и несколькими вооруженными людьми, лиц которых разобрать не удалось. Часов в пять я брата Бориса отправил в мастерские Казанской железной дороги организовать защиту, а я еще остался, поджидая его возвращения. Около 6 часов подъехал к зданию фракции автомобиль и окружили люди, в нем бывшие, с целью захвата нас. Я хотел было стрелять по подходившему к дому фракции гражданину Сажину, сыну местного фотографа, Сажин был вооружен револьвером. Бывший со мною тов. Лепехин – это редактор местной газеты «Муромские известия», он и сейчас живет в Муроме. Я перелез через забор в Полевую улицу, причем при перелезании какой-то человек, мне неизвестный, дал по мне выстрелы, на которые я отвечал. Но за мною погнался автомобиль, открывший по мне стрельбу. Я, отстреливаясь, убегал, и мне удалось от его преследования спрятаться и садами выбраться на Касимовскую улицу, откуда пробрался домой. Дома я вооружился бывшей у меня бомбой, карабином и затем отправился прочь из города в Мельники с целью оттуда привести отряд. Мельники отсюда в 40 верстах; 9-го вечером я был уже в Мельниках, где и собрал отряд, но ввиду его малочисленности он не мог выступить и стал только охранять Мельники от какого бы то ни было пришлого из Мурома элемента. Вернулся в Муром 11-го, когда пришло известие, что порядок в Муроме восстановлен и все спокойно. Брат мой был захвачен белогвардейцами в плен и также редактор газеты товарищ Лепехин. О роли разных классов общества я могу сказать, что местное купечество, интеллигенция и духовенство отнеслись очень сочувственно к белогвардейцам и помогали им подарками, хлебом, пряниками. Духовенство же служило и молебен благодарственный о падении власти большевиков в Муроме; так, по крайней мере, передавали в народе после восстания. Учащиеся под влиянием учителей записывались в белогвардейцы. О роли епископа Митрофана сказать ничего не могу, кроме того, что он хорошо был знаком с руководителем восстания Сахаровым и его семейством. О том, кто именно в восстании принимал участие, я могу сослаться на списки этих лиц, имеющиеся в Чрезвычайной комиссии, где они все названы поименно, а так я припоминать не в состоянии. После я показать ничего не имею. Добавляю, что Сажин в настоящее время скрылся и, где находится, мне неизвестно.
ПОКАЗАНИЯ ЛЕПЕХИНА
5 февраля 1918 года допрошенный Виктор Иванович Лепехин, редактор газеты «Известия Муромского Совдепа», 38 лет, Петербургской губернии, завод Бикдиярнский, Осинского уезда, живу в Муроме. Член комитета партии коммунистов.
«Я состою редактором газеты «Известия Муромского Совдепа» приблизительно более года, то есть, иными словами, с самого ее основания. Приехал в Муром 7 июля 1918 года из двухмесячного отпуска и поэтому не был в городе Муроме до 7 июля. Какие настроения были у разных классов общества до восстания, я сказать не могу. 8-го, когда начался самый переворот, я был часов до 8 вечера на Окском бульваре, где ввиду местного праздника гуляло много публики, главным образом из среды буржуазии, интеллигенции и учащихся. Толпа вела себя шумно, но каких-либо выпадов против Советов, каких-либо призывов к свержению власти Советов я лично не слышал. Также не видел, чтобы в толпе раздавались какие-то летучки. Погуляв, я вернулся домой в помещение редакции, помещавшейся в доме Русакова по Касимовской улице, здесь же было и фракционное бюро партии коммунистов. В часу одиннадцатом я услыхал одиночные выстрелы, но не придал им значения, полагая, что в городе где-либо «пошаливают». Часов в одиннадцать приблизительно пришли ко мне товарищи Кириллов Александр и брат его Борис и кто-то из служивших в милиции, фамилии которого я не помню. Они спросили меня, что происходит, я ответил, что не знаю. Стали звонить в милицию. Звонил я, но со станции ответили, что провод порван и соединить нельзя. Товарищ Кириллов Александр позвонил в Совдеп, но и туда было звонить поздно, так как нас не соединили, но Совдеп оказался уже занятым белогвардейцами; мы тогда решили дожидаться рассвета в доме, где находились. Часа в четыре утра 9-го товарищ Борис Кириллов задумал пробраться в помещение железнодорожных мастерских Казанской железной дороги, где он служил слесарем, а мы все остались. В начале пяти часов утра приблизительно я увидел сновавшие мимо автомобили-грузовики с людьми, частью вооруженными, а частью – нет. В автомобилях сидело человек 5–6, у некоторых были белые повязки на рукавах. На некоторых автомобилях были белые флаги; пулеметов я на автомобиле не заметил. Таких автомобилей проехало мимо несколько штук. По большей части лица находившиеся были знакомы мне в лицо. Это были главным образом служащие советские – бывшие офицеры; фамилий их я не знаю; как я слышал, большинство из них было после восстановления порядка расстреляно. Около четырех или пяти часов, хорошенько я теперь не помню, но до заутрени, к дому нашему подъехал грузовик-автомобиль с шестью лицами, из них один шофер, трое сошли и направились к дверям дома и дали звонок и стучали, по-видимому, прикладами. В это время товарищ Александр Кириллов из дому ушел, намереваясь скрыться через сад, сзади дома. Я остался и, решив, что сопротивление бесполезно, пошел открывать дверь, а товарищ милиционер (кажется, его фамилия Станкевич) еще спал в комнате. Вошедшие к нам офицеры, двое – учащиеся реального училища, фамилий коих не знаю, скомандовали «Руки вверх!», отобрали бывшее у нас оружие и, захватив меня, милиционера и сторожа Данилова, ныне умершего, посадили нас на автомобиль и увезли в помещение военного комиссариата (бывшего воинского начальника) по Ивановской улице, где, как оказалось потом, был штаб белой гвардии. По дороге в штаб автомобиль останавливался около помещения пулеметной команды по Касимовской улице, д. № 25, и забрали оттуда две пулеметных ленты. Сопротивления бывшие здесь два красноармейца не оказали и были также взяты в плен. Когда нас везли по Московской, из дома Яковлева, где жил обычно только домовладелец, из открытой фортки, наш автомобиль приветствовали – махали белым платком. Кто махал, разобрать было нельзя, но рука была женская. То же самое было, когда мы ехали по Ивановской улице, но из какого дома, я не помню.
