Записки Планшетной крысы - Эдуард Степанович Кочергин
Приняли «Возвращение» чудом, благодаря смелости самого автора — Иона Друце, который напрямик спросил царедворца:
— Михаил Иванович, а вы — то сами за или против спектакля?
— Я‑то… я… конечно… за.
Художник в нём победил дипломата, что случалось крайне редко. Стена за нашей спиной рухнула. Слава богу, работа наша будет жить.
Спектакль вышел и имел громадный успех. «Такой пронзительной тишины я не помнил. Зал сидел три часа не шелохнувшись», — писал Друце. «Надо же, просто чудо какое — то, вошли в театр, а выходим так, как будто побывали на службе в храме». Я снова цитирую Иона Друце, услышавшего этот отзыв от безымянных зрительниц.
Через день Борис Иванович и его жена, замечательная актриса Малого театра Галина Александровна Кирюшина, пригласили меня с Инной в ресторан. Первый тост, который поднял наш режиссёр — потрясователь — тост за спящую в питерской макетной Инну. В его неожиданном тосте был добрый юмор и человеческое тепло.
Равенских постепенно становился для меня близким человеком. Видимо, и я пришёлся ему по душе. Там же, в ресторане, он признался мне:
— Жаль, что мы так поздно встретились.
К концу трапезы он опять напал на меня:
— Слушай, Эдуард, а почему я с тобой так много пью? А? Я ведь давно ничего не пил — ты что, опять колдуешь на меня?
— Нет, Борис Иванович, думаю, что вам покойно со мной, вы раскрепостились после боя за свою житуху в театре. Вы снова победили. За победу! За вашу победу, Борис Иванович!
«Возвращение на круги своя» — спектакль — реквием, прощание с жизнью не только Льва Толстого, но, к сожалению, и нашего режиссёра — Бориса Равенских.
Лев Николаевич в исполнении Ильинского в постановке Равенских умирает стоя, с последними словами: «Вот и конец… И ничего… КАК ПРОСТО И КАК ХОРОШО…» Луч на лице, уменьшаясь, постепенно гаснет, и Толстой уходит в вечность.
Борис Иванович Равенских умер через год после премьеры «Возвращения». Умер так же, как Толстой в спектакле — стоя. На лестничной площадке своего дома, подле лифта. Мгновенно, не успев понять, что умирает. Упал на руки своего студента, провожавшего его после занятий в институте. С бумагою в одном кармане куртки, разрешающей ему со студентами открыть свой театр. В другом кармане находилось словоблудие Леонида Брежнева «Целина», над которым режиссёр невозможно ломался последнее время, чтобы спастись правительственной постановкой и тем отомстить орденоносцам за собственное поругание. Воистину, в России «судьба индейка, а жизнь копейка».
Когда хоронили Бориса Ивановича на Новодевичьем кладбище, кто — то из присутствующих сказал:
— Мизансцена, увиденная первоначально в спектакле, повторяется наяву.
Над могилой Равенских из стен кладбищенской ограды вырастали голые чёрные ветки деревьев, точно так же, как в декорации «Возвращения на круги своя». Прямо какая — то мистика.
P. S. Я написал о Борисе Равенских в «Записках Планшетной крысы», так как он, колыхатель «планшетных основ», при кажущемся совдепийстве был настоящим художником, не работавшим на систему, а служившим истине и искусству. Упрекать его в делании спектаклей на государство — чистоплюйство и грех. А Завадский, Эфрос, Товстоногов, Охлопков, наконец сам Мейерхольд, что — работали под диван, а не на государство? В те времена все работали на государство. Нонконформизм мог быть в живописи. Выставки можно делать и по квартирам, а спектакли — попробуйте!
Всё гораздо проще — есть вещи подлинные, левые, есть вещи настоящие, правые, а есть не подлинные и не настоящие, ни те ни другие.
Такие спектакли, как «Власть тьмы», «Возвращение на круги своя», — часть русской культуры, а левые они или правые — какая разница перед жизнью и смертью.
О. И. Борисов (Он) и Н. В. Акимова (Она) в спектакле «Кроткая». 1981. Фотография Б. Н. Стукалова.
ИЗ ИНЫХ ИЗМЕРЕНИЙ
Он огромлял собой то пространство, куда приходил, — Киев, БДТ, МХТ.
Н. Тенякова
Я не театровед и не моё дело разбирать и описывать победы великого артиста. Я рад уже тому, что мне довелось с ним служить в одном театре много лет. Для меня он умный, толковый, то есть обладающий высочайшей мерой и природным вкусом профессионал, смекающий «капризы» других ремёсел. За ним не значилось никакого эгоизма, никакой самовлюблённости — часто встречающихся качеств в актёрской среде. Он всегда внимательно вникал в наши художнические проблемы и шёл навстречу, даже порой чем — то рискуя. Он был свободен от глупостей своей меркантильной профессии — вообще был свободен. Не выступал на собраниях театра, не был членом каких — то «кучек — могучек», не ходил на людные демократические тусовки. Никогда никого, слава богу, не учил правильной жизни, как делали важные театральные персоны, отмеченные Совдепией. Не состоял в комитетах — партиях, ненавидел стукачей — «полотёров». Это — то в нём меня и подкупало. Оттого пишу — делюсь с вами. Да ещё скажу малость о нём, Борисове — владея терпением и волей, награждённый Богом колоссальной интуицией, тончайшим нервическим аппаратом, пройдя школу МХАТа, он стал в нашей географии фантастическим актёром, рыцарем, дворянином, аристократом этого древнего ремесла.
«Генрих IV»
Повстречался я с ним в 1967 году в БДТ, куда приглашён был Товстоноговым делать костюмы к «Генриху IV» Шекспира. Олег Иванович репетировал принца Гарри, будущего Генриха V. Отщепенца королевской крови, беспутного гуляку и собутыльника Джона Фальстафа и его челяди, однако знавшего себе и им цену. Когда в воздухе запахло короной, он всем показал зубы своего геральдического льва.
Костюмы, предложенные мною театру, по тем временам были довольно авангардные и у большинства актёров поначалу вызвали неприятие. Олега Ивановича этот протест коллег никак не коснулся. Он с ходу пошёл на эксперимент и стал со мной выстраивать свой внешний образ. Все детали его трёх костюмов благодаря этому были готовы первыми. Они послужили убедительным примером для других, более именитых исполнителей в необходимости именно такого решения, утверждённого, кстати, Товстоноговым. Олег Иванович, нисколько не уничижаясь, выступил в роли пробного образца, и благодаря ему мы выиграли решение костюмов без какого — либо вмешательства шефа. Для меня костюмы к «Генриху IV» — первая работа в БДТ, после которой Товстоногов предложил перейти к нему в штат. Олег Борисов,
