Переписка. 1931–1970 - Михаил Александрович Лифшиц
Я совершенно согласен с Вами в том, что смерть Лукача будет началом новой волны его всемирной славы, которую, впрочем, он имел и без того. Волна откликов на это событие во всем мире очень велика. Буржуазная печать и радио, конечно, старается сделать свое коварное дело – посеять недоверие к его памяти в социалистических странах. Мне понравился некролог Вюрмсера в «Юманите», озаглавленный «Верность», но статья этого бывшего прихвостня Гароди – Жиссельбрехта, конечно, гадость. В «Унита» тоже говорят что-то кислое по поводу догматизма Лукача или, во всяком случае, по поводу того, что они считают у него немного old fashioned [43]. Глядя на то, как развиваются события в Италии, я хотел бы быть лучше догматиком, чем авангардистом, способствующим подъему новой волны фашизма. Самый опасный вид догматизма в наши дни это раскол передовых новаторов с «обывателем». Я скорее на стороне последнего. Если он становится реакционным – это вина тех, которые считают себя слишком передовыми, чтобы развивать здоровое народное начало в лучшую сторону и, пугая, отдают обывателя в руки правых. Не поняли, видно, ни «Что делать?», ни «Детскую болезнь» Ленина, а жаль – потому что дело становится серьезным.
<… > Прошу Вас передать Ферри Яношши небольшое письмецо, которое я вложил в этот конверт.
Ваш
Дорогой Ферри!
Позвольте в этот тяжелый момент выразить Вам мое искреннее участие. Если история делает людей, то она сделала Вашего отца как надо. Чем бы она была без таких, как он? Мне не нужно писать, что имя его не будет забыто, а влияние на все лучшее в мире будет с каждым годом расти. Вы знаете это так же, как и я. К сожалению, все это не устраняет человеческой стороны нашего горя.
Хотя обстоятельства надолго разъединили меня с моим дорогим другом, его образ всегда оставался у меня в душе. Мы часто вспоминаем его изречения, его своеобразный юмор, и особенно ту мудрую простоту, с которой он всегда встречал удивительные повороты судьбы. Вот человек, который действительно умел смотреть не только на чужую, но и на собственную жизнь исторически!
Когда я чувствую обиду или несчастье, мне всегда вспоминается его объективное отношение к своей роли в жизни и своим возможностям. При его громадном образовании и таланте он был совершенно лишен какой бы то ни было претензии. В наши дни, когда наука это одно, а жизнь часто совсем другое, его биография – редкий пример единства того и другого, нелегкий в такие времена, когда философ, каким он был, находится в водовороте массового движения, гораздо более широкого, чем во времена Августина или Меланхтона. Мне кажется, что несмотря на свое буржуазное происхождение, он усвоил пролетарскую культуру лучше, чем множество людей от станка или сохи.
Как жаль, что он не успел написать двух вещей. Во-первых, своих воспоминаний, во-вторых, своей «Этики». Он говорил мне лет тридцать назад об этом замысле и о том, что хотел бы положить в основу этой работы переписку Маркса и Энгельса.
Прошу Вас передать мое сочувствие Анче.
Привет от меня и жены Вашей милой семье.
Ваш
Приложение
I. Начало 1930-х гг
Докладная записка П.Ф. Юдина директору Института Маркса и Энгельса В.В. Адоратскому о перестройке работы кабинета истории философии в ИМЭ414.
<…> Т. н. кабинет философии истории занимается тем, что Лукач работает лично над проблемой: экономические и политические взгляды Гегеля; Лифшиц над странной темой: Бруно Бауэр как ранний пророк империализма (в общем что-то в этом роде). В задачу этого кабинета входила работа над историческим материализмом. Но об истмате они и не думали. Там всего есть несколько случайных книжек по истмату. <…> Ни одна из проблем марксизма не разрабатывалась, не говоря уже об изучении ленинизма. Ни в одном из перечисленных кабинетов нет ни единой книжки Ленина и о Ленине.
В философском кабинете есть отдел по современной философии. Собраны все идеалисты-мракобесы (Шпенглер, Гуссерль, Шпет и т. д.), но к числу современных философов руководителями кабинета Ленин не причислялся. <…> Вся работа СОЗНАТЕЛЬНО[44] строилась с таким расчетом, чтобы не увязывать ее с современными задачами строительства социализма. Вся работа СОЗНАТЕЛЬНО (подбор работников, подбор литературы, планы и т. д.) строилась так, чтобы удовлетворить личные научные (и политические) интересы нескольких жрецов науки (Рязанов, Деборин и др.), к эти интересам СОЗНАТЕЛЬНО приспосабливались темпы работы, ее содержание и все остальное. Вся работа СОЗНАТЕЛЬНО строилась так, чтобы Ленин и ленинизм не находили даже самого ничтожного внимания.
РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 3. Д. 41. Л. 196, 197.
II. 1937 г.
Записка О. Войтинской о журнале «Литературный критик» заведующему Отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Л. Мехлису. Декабрь 1937 г.
Журнал «Литературный критик» при нынешнем руководстве журналом не обеспечивает проведения партийной линии в литературе. Редколлегия журнала состояла из следующих людей: И. Гронский, С. Динамов, К. Земляной, Б. Иллеш, В. Кирпотин, Г. Лебедев, М. Розенталь, А. Серафимович, П. Сутырин, Е.Усиевич и П. Юдин. <…>
В резолюции ИКП литературы совершенно обоснованно сказано, что в журнале созданы условия для создания легального центра для антисоветской связи с заграницей. Последние события (аресты ряда работников аппарата) показывают правильность этого решения. <…>
Усиевич – член редколлегии, фактический руководитель и «идеолог» журнала, числится прикрепленным критиком. Усиевич была конструктивисткой, была активной участницей Лит-фронта. Активно поддерживала и выдвигала в статьях близких к ней людей – фашистских бандитов – П. Васильева, Корнилова и тесно связанного в свое время с ним Смелякова. Она на страницах журнала называла Павла Васильева
