Станислав Мешавкин - Азимут «Уральского следопыта»
Девушка-манси Маша Сайнахова стала уже Марией Семеновной, главной «долгожительницей» бригады. Получила комнатку в Уренгое, но бывает в ней редко. Настоящая ее жизнь — на буровой. Здесь и дом, и семья, и главная гордость — ведь большой сибирский газ открывает. Над этой ее любовью к звучным выражениям ребята беззлобно подтрунивают.
Совершенно незаменима Мария Семеновна, когда приезжают на буровую оленеводы-ненцы. Она точно знает, как принять гостя из тундры, что сказать, куда посадить, когда подать угощение. Надо видеть ее в такой момент: грузноватая фигура излучает важность, и без того узкие глаза сведены в щелочки, тонкий, шепелявый голосок обретает державный звон. Наверное, в эти минуты и приклеилось к ней шутливое звание: «министр иностранных дел».
Свойская, приветливая, она вечно в движении. Безуспешно приучает буровиков к чистоте. С опаской относится к самодельным, плохо изолированным электроприборам. Обожает новости, выкладывает их в самый острый момент.
Вот и сейчас, уже прибрав вагончик, Мария Семеновна завершает свой визит неожиданным сообщением:
— После обеда кино казывать будут. А как картину зовут, забыла. Про жизнь.
По этому волнующему поводу на обед пришли пораньше и подружней. Бурильщик из другой вахты Анатолий Пономарев, совмещающий обязанности киномеханика, установил в вагончике-столовой аппаратуру. Незаметно даже для самих себя с едой поторапливались. Когда последний житель буровой спешно доедал тушеную оленину, раскатали самодельный экран — простыню с планочками вверху и внизу. Погас свет. Застрекотал аппарат. Сеанс начался.
В этот момент крохотный поселочек казался вымершим. В небольшом отдалении, на буровой, дежурная вахта спускала инструмент. Массивные трубы с грохотом уходили в глубь земли, мощные дизели обрушивали на буровую сотни своих лошадиных сил, северный ветер высвистывал вверху, у кран-блока, пронзительные мелодии. А рядом, в тесноватом вагончике, наливалась зноем пустыня, в экзотических стенах старой крепости красноармейцы деловито спасали ханских жен и хрипловатый голос киногероя пел щемящий романс про «госпожу разлуку»…
Расходились медленно, обсуждая события фильма. Едва принялись за обычные дела, как в вагончик пришел мастер.
— Александр, с базы сообщили: пришла из Тюмени телеграмма. С орденом тебя. Трудовое Красное Знамя.
— Вот это здорово! — загалдели парни.
— Получать в Тюмень полетите?
— Еще кого наградили?
Анищенко растерялся. Правда, в экспедиции намекали, что он представлен к награде, но ведь это всегда неожиданно. Он неловко принимал поздравления, пожимал руки, а сам еще никак не мог полностью уяснить происшедшего. Хотелось подумать, помолчать, остаться одному. Но разве уйдешь от ребят в такую минуту.
— Сан Ваныч, с вас причитается!
Именно эта веселая реплика неожиданно расставила все по своим местам. Анищенко пришел в себя, ответил уже совсем спокойно:
— В выходные дни. За мной не пропадет. А сейчас отдыхать. На вахту скоро.
Он лег первым. Закрыл глаза. Но сон не шел. Память, растревоженная радостной новостью, услужливо перебирала вехи не такой уж длинной жизни. Родная станция Татарская близ Новосибирска, где работал монтером железнодорожной связи… Тихоокеанский флот… Игрим… А дальше: буровые, буровые, буровые… Заслужил ли он этот орден? Кто знает… Работал на совесть. И еще поработает. Наверное, Галя уже знает, радуется.
С этой мыслью он и уснул. Очнулся от легкого прикосновения.
— Саша, на вахту пора, — над ним стоял помбур Серега Меньшиков.
Анищенко вскочил. Странно, что проспал, обычно сам всех будит. Посмотрел на часы: стрелки торопливо приближались к полуночи.
За окном были легкие сумерки, заменяющие летом в этих местах ночь. Подсвеченные дальним солнцем облака белели у окоема. Ветер гнал их по небу, и казалось, что в окне еще идут кадры виденного недавно фильма. Ребята натягивали отдающие запахом солярки жесткие брезентовые спецовки и от этого становились как-то крупнее, взрослей, в чем-то похожими друг на друга.
Он быстро натянул робу. Оглянул парней: все готовы. Толкнул дверь.
— Ну, тронулись!
Они пошли на буровую — все вместе, неровной шеренгой, подстраивая друг к другу ритм шагов.
Пошли на очередную вахту. На привычную работу, ради которой и живут здесь, в тундре.
Давид Лившиц, Анатолий Поляков
Нов-Город на Каме
Из старинной Елабуги, точнее — из ее предтечи, села Трехсвятского, в 1626 году выделилась из крестьянской общины ватага предприимчивых мужиков. Они переправились на пустые земли на левом берегу Камы и основали тут починок — Челны. То ли они эти свои выселки сразу назвали Челнами — на юрких челнах, поди, приплыли — и от них получила имя и речка Челнинка, то ли, наоборот, у речки позаимствовали имя своему поселению. Дело это спорное — как оно тогда было?
Так и пошли Челны, потом — Бережные Челны, а еще позже — почему-то Набережные Челны[2]…
Красиво звучит: Набережные Челны! Неплохо — и Бережные Челны: есть в этом имени что-то и от «берега» и от слова «беречь».
Сто лет назад по «Списку населенных мест Уфимской губернии» в Набережных Челнах числилось: жителей обоего пола 720 душ, 136 дворов, церковь, училище, водяная мельница, 18 лавок, три ярмарки в году и базары по пятницам. Тут же назывались и главные профессии челнинцев: кроме хлебопашества они бурлачили и работали на пристани.
В 1890 году, по дороге на Сахалин, А. П. Чехов, проплывая по Каме, писал сестре:
«Камские города серы: кажется, в них жители занимаются приготовлением облаков, скуки, мокрых заборов и уличной грязи — единственное занятие».
Таковы были Набережные Челны на рубеже веков.
В путеводителе «Поволжье» за 1925 год, под редакцией проф. В. П. Семенова-Тян-Шанского о Набережных Челнах сказано, что это село насчитывает свыше 1000 жителей, что это крупная хлебная пристань с огромными амбарами, элеватором, мельницами.
От старой мельницы, от амбаров сейчас и следа не осталось, а вот элеватор все еще красуется над Камой — как мастодонт, как плечистый утес над рекой. Он, кажется, вечен, этот некогда крупнейший в России элеватор. Он многое повидал на своем веку: и «как бурлаки идут бечевой», и шумные базары но пятницам, и мокрые заборы вдоль лабазов, и толчею барж у причалов… Стал элеватор-циклоп и свидетелем великого обновления Набережных Челнов, когда сюда двинулись со всех концов страны люди, чтобы построить здесь новый завод, каких свет не видывал, и новый город, какой и во сне никому из здешних жителей не снился…
1972 год
В диспетчерской не заскучаешь. Шоферы — народ разбитной и шумливый.
— Меня на спецстрой. Там порядочек, а я, учтите, служил в танковых частях!
— Что? Не примешь путевку! Тогда навеки прощай: на общественных началах я работать не умею.
— Сюткина здесь нет?
Мы сидели в диспетчерской АТХ-6 и ждали «хорошего парня, комсомольца, передовика производства» шофера Владимира Косова.
— Кто видел Сюткина?
— Раечка, моему «Уралу» уже на пенсию пора, а ты посылаешь на ОЦП. Побойся бога!
— Сюткин сюда не заходил?
Все искали Сюткина, а мы — Косова. Сюткин в тот вечер так и не появился. Заместитель начальника АТХ по эксплуатации унес с собой разнарядку — ведомость, в которой расписано, кому куда ехать завтра. Всем интересно знать об этом заранее. А Сюткина нет. У него сегодня дел по горло. Да еще ЧП по его ведомству: шофер утопил в Каме самосвал. Водолазов пришлось приглашать, разбираться, кто прав, кто виноват.
И Косова нет. Раечка нам сказала:
— Его сменщик в отпуске сейчас, если Вову попросят поработать вторую смену, он не приедет рано.
Назавтра мы дежурили в диспетчерской с шести утра — снова караулили «хорошего парня» Косова. Раечка сказала:
— Он здесь. У них в колонне собрание. Как закончится, придет за путевками, я вам скажу.
А шоферы, как и вчера, получали путевки, галдели и снова… искали Сюткина.
— Сюткина никто не видел?
Бедный Сюткин. Его искали вчера вечером, потеряли и сейчас — ни свет ни заря… Вот работа, думаем, у человека — ни сна, ни отдыха.
Старший диспетчер кивнула нам: Косов появился. Не успели мы застегнуться — все-таки с героем предстоит знакомиться, — подошел парень.
— Это вы со мной поедете?
В темно-синем свитере и в неизменной шоферской телогрейке, ростом, правда, не богатырь, но улыбчивый, кровь с молоком, шофер Володя Косов сразу понравился нам.
— Стажерами, что ли, поедете или как? — Он, не дождавшись ответа, снова обратился к нам.
— Ну хотя бы стажерами…
Парень оглядел нас с ног до головы и, вежливо улыбаясь, пригласил:
