Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
— Вечером 8 ноября Людендорф был настолько взволнован, что… не видел и не слышал ничего из того, что происходило вокруг.
Сам генерал оказался порядочнее своих судей, потому и воскликнул с необычайным пафосом, что оправдание является позором для его мундира. Может быть и так, только тогда не совсем понятно, почему же генерал не пожелал сменить свой запятнанный позором мундир на тюремные одежды.
Осмелел и Гитлер, которого его приятель, а по совместительству министр юстиции Гюртнер поспешил заверить, что суд будет к нему благосклонен и высылка из страны, чего больше всего боялся Гитлер, ему не грозит. Так и не отслужив в австрийской армии, он был лишен австрийского гражданства и, будучи изгнанным из Германии, оказался бы человеком без родины. К нему вернулась его обычная самоуверенность, и под светом направленных на него юпитеров и перед кинокамерами журналистов со всего мира он вдохновенно продолжал свою игру.
— Примите уверение, — говорил он в своем последнем слове, — что Я не добиваюсь министерского поста. Я считаю недостойным большого человека стремиться к тому, чтобы записать свое имя в историю в качестве министра. Я ставил себе другую цель, которая с самого начала была для меня в сто раз важнее, — я хотел стать сокрушителем марксизма. Эту задачу я выполню, а когда я ее выполню, титул министра будет для меня жалким пустяком. Когда я впервые стоял перед могилой Рихарда Вагнера, сердце мое сильно забилось при мысли, что этот человек запретил написать на своей гробнице: здесь покоится тайный советник, музыкальный директор, его высокопревосходительство барон Рихард фон Вагнер. Я гордился тем, что Рихард Вагнер и столько великих людей в немецкой истории довольствовались тем, что передали потомству свои имена, а не свои титулы. Не из скромности я желал быть «барабанщиком». Это — самое высшее, все остальное — мелочь! И хочу заметить, что окончательно моя задача будет выполнена, когда я доведу германский народ до восстания…
На этом суд закончился. Почти все обвиняемые признали свою вину, хотя и весьма оригинальным образом.
— Я, — заявил военный руководитель «Союза борьбы» подполковник Крибель, — не знаком ни с веймарской, ни с баварской конституциями. Я участвовал в то время в комиссии по заключению перемирия и впоследствии также не читал конституций. Но все баварские газеты, патриотические деятели, министры восклицали в один голос: надо бороться против веймарской конституции! И я своим простым солдатским умом решил: раз все кричат об этом, почему бы и мне не бороться?
Сыграло свою роль и то, что народные заседатели были ярыми сторонниками обвиняемых и требовали их оправдания. Чтобы получить необходимое для обвинительного приговора число голосов, председатель суда был вынужден обещать заседателям, что… осужденным не придется или почти не придется отбывать наказание. А когда прокурор потребовал «довесить» Гитлеру срок за его преступления 1 мая 1923 года, Гюртнер через своего шурина доктора Дюрра, советника в баварском министерстве юстиции, предложил ему забрать свое предложение.
1 апреля 1924 года суд огласил приговор. Людендорф был оправдан, Гитлер, Пенер, Вебер и Крибель получили по пять лет тюрьмы. Штрассер, Фрик и некоторые другие второстепенные участники путча отделались сроками от 6 до 18 месяцев. Все они могли рассчитывать на досрочное освобождение.
Чем объяснить такую небывалую снисходительность баварской юстиции к государственным преступникам? Прежде всего, наверное, тем, что возглавлял эту юстицию тот самый Гюртнер, который являлся не только ярым националистом, но и близким другом Гитлера. Уже один этот факт служил лучшей гарантией безнаказанности изменников родины. Были замешаны во всех комбинациях фюрера и главные правители Баварии, и по существу и фон Кар, и фон Лоссов, и Зейсер тоже были должны сидеть на скамье подсудимых.
Известие о приговоре мгновенно разнеслось по всей Южной Германии, и в глазах многих немцев Гитлер предстал мучеником в борьбе за святое дело возрождения нации. Были выпущены даже специальные открытки, на которых был изображен сидевший в камере Гитлер, освещенный падавшими на него через тюремную решетку лучами солнца.
Что же касается Ландсбергского замка, то с той самой минуты, как в нем оказались все осужденные заговорщики, он стал напоминать собой скорее партийный клуб, чем тюрьму. Каждый заключенный имел в своем распоряжении одну или две комнаты. Заговорщики принимали гостей, собирались вместе, беседовали, играли в карты и получали от тюремщиков любые продукты и спиртные напитки. Даже внешне Ландсбергская крепость стала напоминать Коричневый дом. На стенах камер висели нацистские плакаты, а в общем зале красовался большой флаг со свастикой.
Как это ни удивительно, но в тюрьме Гитлер жил куда лучше, нежели в иные периоды своей жизни на свободе. Его отлично кормили, в крепости был оркестр, издавалась газета, у особо важных узников имелись денщики, которые носили им завтрак прямо в постель. Обед становился целым событием, во время которого сидевший во главе стола Гитлер говорил на политические темы.
В тюрьму разрешалось передавать все, начиная от политических брошюр и кончая цветами. Но даже здесь Гитлер пользовался особыми привилегиями. Его камера с двумя окнами и отличным видом на горы была расположена несколько в стороне от камер других узников, тюремная администрация заботливо оберегала покой своего знаменитого заключенного.
В Ландсбергский замок шел бесконечный поток подарков и всевозможных подношений: книги, цветы, столь любимые Гитлером торты и пирожные. Путци так описал пребывание в тюрьме своего приятеля: «Все здесь выглядело как в заведении, торгующем деликатесами. Этими вещами можно было бы укомплектовать любой цветочный, фруктовый, овощной или винный магазин. Подарки приходили со всей Германии. Гитлер явно пополнел».
По тюремному распорядку все заключенные Ландсберга вставали в шесть часов, а ровно в двадцать два часа выключали свет. Однако Гитлера и особо приближенных к нему тюремный распорядок не касался. Они могли вставать, когда им заблагорассудится, не гасить свет и заниматься чем угодно все двадцать четыре часа. Более того, уже очень скоро Гитлеру предоставили для совещаний и приема посетителей отдельную комнату. Там его очень часто можно было видеть сидящим в баварских коротких кожаных штанах с вышитыми зелеными подтяжками, которые ему подарила фрау Брукман, в рубашке с крахмальным воротником и галстуке. Удобно устроившись в кресле из металлических трубок, он потягивал кофе, а затем начинал свои бесконечные монологи на политические темы.
Гитлера обслуживали два особенно близких к нему единомышленника — шофер Эмиль Морис и Рудольф Гесс, который явился в тюрьму из Австрии, куда бежал после путча, и сразу же принялся исполнять свои секретарские обязанности. Именно он был организатором того великолепия и размаха, с каким был отмечен тридцатипятилетний юбилей фюрера, после которого присланные ему подарки с трудом поместились в нескольких комнатах.
* * *Многие биографы Гитлера и по сей день считают Гесса если не автором, то уж во всяком случае соавтором «Майн кампф», которая первоначально называлась «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». Все дело было только в том, что Гесс был более образованным человеком, нежели фюрер, и мог куда более свободнее излагать свои мысли на бумаге. «Мой отец, — скажет позже сын Гесса Вольф Рюдигер, — записывал каждый свой разговор с Гитлером».
И все же «образованность» этого человека вряд ли можно преувеличивать. При всех своих знаниях Гесс свято верил в астрологов и черную магию, и очень многие его поступки были лишены здравого смысла, что, конечно, не помешало ему сделать весомый вклад в творение своего вождя, перед которым он продолжал преклоняться так же, как и до путча. Существует и другая версия, согласно которой «Майн кампф» обрела свой окончательный вид благодаря некоему прелату Штемпфле, который будет в свое время убит по приказу Гитлера.
* * *Мы уже говорили о том, что общество «Туле» считалось своего рода посредником между его членами и трансцендентными существами прошлой цивилизации. Под влиянием Хаусхофера, черпавшего силы из основного источника энергии и делавшего все возможное, чтобы разогреть медиумический ум Гитлера, «Туле» приобрело характер сообщества посвященных, сотрудничающих с Невидимым, и стало магическим центром нацистского движения. «Меня, — любил повторять он, — ведут Великие Древнего мира». Хаусхофер провозглашал необходимость «возвращения к истокам» человеческой расы в Центральной Азии и говорил о необходимости завладеть этим регионом для завоевания Германией тайных центров власти на Востоке. Долгими вечерами Хаусхофер рассказывал с интересом слушавшим его Гитлеру и Гессу об учении тибетских лам, тайны которого и по сей день заботливо берегут их жрецы, о тайной «Светоносной ложе», членом которой он являлся и которая занималась этногенезом арийской расы. По уверениям профессора, Восточная Европа, и прежде всего Россия, намеревалась распространить свое влияние на весь мир, и именно арийцам надлежало не только не допустить подобной несправедливости, но и заполучить столь необходимое им жизненное пространство на Востоке.
