Леонид Млечин - Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России
20 января отряд ОМОНа захватил здание республиканского МВД. В перестрелке были убиты два милиционера, двое журналистов и один школьник, несколько человек ранены. Омоновцы взяли в заложники заместителя министра внутренних дел генерала Зенона Индрикова.
В Латвии образовался Вселатвийский комитет общественного спасения. Его возглавил первый секретарь республиканского ЦК Альфред Рубикс. Президиум комитета попросил Горбачева ввести президентское правление. Это был такой же комитет, как и тот, что в январе 1991 года попытался свергнуть законную власть в Литве, – мифическая надстройка, призванная замаскировать компартию.
Но Горбачев не санкционировал применение силы. И в распоряжении латвийского ЦК оставался только рижский ОМОН.
3 октября 1988 года появился секретный приказ министра внутренних дел СССР «О создании отряда милиции особого назначения». Рижский ОМОН был сформирован приказом министра внутренних дел Латвии 1 декабря 1988 года. Численность – сто сорок восемь человек, из них двадцать офицеров. Отряды милиции особого назначения создавались для борьбы с новыми видами преступности и для разгона несанкционированных демонстраций, подавления массовых беспорядков. ОМОНы привлекали молодых людей привилегированным положением и свободой, которой не было в других подразделениях милиции.
В Латвии милиция раскололась на тех, кто признал декларацию независимости, и тех, кто продолжал считать республику частью СССР. В рижской милиции латышей было мало, примерно пятая часть. Рига вообще была наполовину русским городом, а уж в милицию вербовали демобилизованных солдат со всего Советского Союза.
Министр внутренних дел Латвии Алоиз Вазнис рассорился с ОМОНом, запретив милиционерам подрабатывать в охранном кооперативе «Викинг», где они получали большие деньги. Вазнис сам приехал на базу омоновцев в Вецмилгрависе: «Личный состав напоминал не столько военное подразделение, сколько что-то вроде банды батьки Махно, какой ее показывали в советских фильмах. Омоновцы сидели в вольных позах, многие из них держали в руках автоматы. Когда я вошел в зал, несколько человек встали у входных дверей, как бы давая понять, что я могу и не выйти отсюда».
6 июля 1990 года министр Вазнис своим приказом деполитизировал органы внутренних дел, ликвидировал политотделы и партийные организации. В ответ ОМОН заявил, что будет исполнять приказы только Москвы. Союзный министр внутренних дел Борис Пуго передал рижский ОМОН в подчинение 42-й дивизии внутренних войск МВД СССР, дислоцированной в Прибалтике.
Год с небольшим ОМОН оставался в каком-то смысле хозяином Риги. Его использовали для психологического террора против новой власти. Омоновцы катались по городу, задерживали «подозрительных». Без суда и следствия разбирались с «виновными». Гоняли торговцев спиртным, врывались в рестораны, иногда стреляли, куражились. Никому не подчинялись.
Бывший сотрудник ОМОНа Герман Глазев рассказывал на пресс-конференции:
– Командир отряда Чеслав Млынник готовил бойцов к тому, чтобы «покончить с фашизмом в Латвии и поставить здесь наместника президента СССР».
Они казались себе героями-одиночками, которые сражаются против сепаратистов и предателей. Ленинградский тележурналист Александр Глебович Невзоров снимал, как омоновцы гоняли безоружных латвийских таможенников, и внушал омоновцам, что они герои. В реальности жизнь у них была несладкой. Они чувствовали, что их ненавидят. Вокруг базы строили дзоты, баррикады из мешков с песком. Ждали нападения, но никто на них не нападал. Когда августовский путч провалится, омоновцам придется бежать из Латвии.
Казалось, в Риге операция пойдет успешнее, чем в Вильнюсе. Там дислоцировался штаб Прибалтийского военного округа. Но коллектив латвийских чекистов, вспоминал тогдашний председатель республиканского комитета генерал-майор Эдмунд Ёхансон, распался на две части. Одни желали подчиняться только латвийской власти. Другие хотели действовать вместе с ОМОНом. Эту группу возглавил присланный из России первый заместитель председателя генерал Юрий Евгеньевич Червинский.
Ёхансон поставил Крючкову ультиматум:
– Или Червинского отзывают из республики, или я ухожу в отставку.
Генерала Червинского отозвали. Прислали полковника Юрия Васильевича Баева. Он был утвержден приказом Москвы. Республиканское правительство отказалось рассматривать его кандидатуру. «Открыто против меня он не выступал, – вспоминал Ёхансон, – потому что, наверное, понял – поезд уже ушел».
Действия отрядов ОМОНа стали возможны потому, что Горбачев сменил союзного министра внутренних дел. Убрал из МВД Вадима Бакатина, который начинал на этом посту, можно сказать, триумфально – Бакатин закрыл спецлифт, на котором возили только министра. Горбачев произвел Вадима Викторовича в генерал-лейтенанты, но форму он надевал раз в год – в День милиции. Помимо обычных проблем с преступностью навалились межнациональные конфликты, массовые беспорядки то в одном конце страны, то в другом. МВД превратилось в пожарное ведомство, пытающееся погасить эти конфликты. На посту министра Вадим Викторович утверждал себя твердой рукой. Сам потом признавал, что его боялись:
– Я жесткий человек, даже, наверное, очень жесткий; я гонял это МВД как сидоровых коз.
Но это с подчиненными, в министерстве. Наводить жесткий порядок по всей стране он отказывался, повторял – буду действовать в рамках закона:
– Кто бы мне ни советовал, мол, надо стукнуть кулаком по столу, и тогда преступность сразу исчезнет, возобладают дисциплина и порядок, я глубоко убежден: это опасная утопия, пустая иллюзия. Практика показывает: ни жестокость, ни даже террор не снижают уровня преступности. Скорее приводят к обратным результатам.
Он счел своим долгом развязать руки республиканским МВД. Подписал договор с Эстонией, сделав Министерство внутренних дел республики фактически самостоятельным. Бакатин готовил такие же документы с Литвой, Латвией, Молдавией, РСФСР и потом жалел, что не довел дело до конца. Поведение Бакатина вызывало гнев сторонников консервативной линии. Бакатин к тому же охотно беседовал с журналистами, говорил откровенно, резко. На Горбачева давили, требуя его заменить.
Отставки Бакатина с поста министра внутренних дел добивались руководители КГБ, а также партийные чиновники. Они требовали жестких мер против новой власти в республиках, а Бакатин исходил из того, что не надо портить отношения с Литвой, Латвией и Эстонией, потом легче будет с ними ладить.
1 декабря 1990 года Горбачев подписал указ об отставке Бакатина:
– Тебе надо уйти с этой работы.
Вадим Викторович был готов:
– Михаил Сергеевич, вы меня сюда поставили, вы вправе меня убрать. Я вас не устраиваю, вы меня можете убрать. Но это ошибка.
Горбачев не хотел развивать эту тему:
– Все, вопрос решен.
Новым министром Горбачев в тот же день назначил Бориса Карловича Пуго, его первым заместителем сделал армейского генерала Бориса Всеволодовича Громова. Громов сопротивлялся назначению. Военные не любят переходить в МВД. Герой Советского Союза Громов после вывода войск из Афганистана командовал Киевским военным округом, рассчитывал на большее, но его заставили.
А что касается Пуго, то это назначение окажется для него роковым.
Отец Бориса Карловича Пуго принадлежал к числу латышских большевиков, которые были против самостоятельности Латвии и хотели видеть ее в составе Советской России. Верность этим идеям он сохранил до конца жизни. И сына воспитал в тех же убеждениях. Борис Карлович провел детство в России, русский стал для него родным языком, по-латышски он говорил неважно, хотя старался его выучить. Он был русским латышом. В отличие от большинства своих соотечественников считал, что Латвия – неотъемлемая часть единого государства.
Пуго быстро шагал по комсомольско-партийной карьерной лестнице. В 1977 году неожиданно для самого себя был назначен первым заместителем председателя КГБ Латвии. Через три года, в 1980-м, возглавил республиканский комитет. Получил звание генерал-лейтенанта. Работа в госбезопасности наложила отпечаток на его характер. Он стал скрытным, недоверчивым и еще более осторожным. Замкнулся в своей семье. С женой они познакомились еще в институте и очень любили друг друга. А в 1984 году Пуго поставили во главе Латвии.
Когда началась перестройка и стал исчезать страх перед репрессиями, первой проснулась Прибалтика. В Литве, Латвии и Эстонии заговорили о том, что летом 1940 года их насильно присоединили к Советскому Союзу и что они хотят вернуть себе независимость. Латвия раскололась на «коренных» и «некоренных» жителей. Латыши хотели остаться одни на своей земле. Нелатыши, которых когда-то убедили переселиться в Латвию, оказались лишними.
В Латвии на руководящей работе было два типа людей. Одних можно назвать национал-коммунистами, они как бы вынужденно подчинялись Москве. Вот почему многие партийные работники и даже сотрудники республиканского КГБ охотно присоединились к Народному фронту. Они говорили, что хотят быть вместе со своим народом.
