Алла Ярошинская - Чернобыль. Большая ложь
Почему же не приучена наша с вами природа к длительному действию слабых раздражителей? Мы живем при определенном фоне, и переход от одного фона к другому является для нас трагическим. И поэтому та догма, которая проповедовалась, что действие ста рентген однократно гораздо более сильно, чем сто рентген за год – правильна. Десять рентген однократно гораздо более сильно, чем десять рентген за год. Тоже правильно… А вот один рентген за год и один рентген однократно уже поворачивает ситуацию в обратную сторону».
Вот квинтэссенция новых знаний независимых радиобиологов после катастрофы в Чернобыле. Эти данные, однако, по словам профессора, отрывочны, фрагментарны и пока неполны. Они были обнаружены в экспериментах над животными только спустя три-четыре года после Чернобыля. Было выяснено также, что эти дозы облучения не являются смертельными. Но они изменяют адаптационные возможности организма. Что из этого следует? Не курение усиливает действие облучения, а облучение усиливает действие курения. Не пестициды усиливают действие облучения, а наоборот. И мы с вами, облучаясь, оказываемся более беззащитными перед окружающей средой, чем без облучения.
Значит, можно предсказать: в тех областях, где какие-то болезни прогрессируют, облучение будет способствовать увеличению их числа. В регионах, где повышена смертность от инфарктов, их будет еще больше. Там, где есть рак и без радиации, с ней он будет увеличиваться.
Итак, новая концепция? Возможно – момент истины?
Как я уже отмечала, не только журналисты много лет не имели доступа к засекреченной чернобыльской информации, но и не посвященные в тайны кремлевского двора ученые. Еще в 1986 году, когда случилась ядерная катастрофа в Чернобыле, мало кто знал слово «экология», а радиобиология и радиоэкология (так же, как когда-то генетика и кибернетика) ничего, кроме зубной боли, у властей не вызывали. Даже в среде узких специалистов не было (как нет и сейчас) единого мнения, что же это такое – самостоятельная наука или междисциплинарный курс.
У нас даже в среде ученых было не так много людей, кто выезжал за рубеж на профессиональные международные симпозиумы (обязательно через отделы КГБ и с обязательным условием написать потом отчет в эти органы об увиденном и услышанном). Единицы могли читать зарубежные научные журналы, которые также приходили определенному партийными властями кругу лояльных режиму лиц. А так как иностранные языки мало кто знал, то в различных закрытых НИИ и КБ сидели группы таких же секретных переводчиков, которые и доводили до сведения «придворных» ученых западные знания. Таковы были правила жесткой тоталитарной Системы.
Я лично впервые «живьем» увидела известного за Западе ученого, профессора из США Джона Гофмана, автора ряда открытий в области ядерной энергии, а впоследствии активного исследователя влияния малых доз радиации на здоровье человека – в Стокгольме, в 1992 году, когда приехала получать вместе с ним международную премию «За жизнь, достойную человека» (The Right Livelihood Award). Ее называют «Альтернативной Нобелевской премией».
Джон Гофман был одним из участников Манхэттенского проекта, но после того как занялся проблемами малых доз радиации и обнародовал вместе с профессором А. Тамплином данные о том, что вероятность возникновения рака из-за воздействия радиации в 10–20 раз выше официальных показателей, был выброшен из всех официальных исследовательских структур США. Председатель Объединенного комитета Конгресса Хомефилд, который курировал работу Комиссии по атомной энергии, заявил Гофману во время одной из встреч в комитете: «О чем вы думаете, выступая против программ Комиссии по атомной энергии? Некоторые уже пытались это делать. Мы с ними разделались. Сумеем разделаться и с вами». Слово свое Хомефилд сдержал.
Судьба профессора Гофмана в науке в некотором смысле напоминает мне судьбу опального Андрея Сахарова. Изучая последствия влияния радиации на человека, получив клеймо неблагонадежного ученого, будучи выброшенным из официальных исследовательских лабораторий США, Гофман учредил и возглавил неправительственную организацию «Комитет за ядерную ответственность», в который входит много серьезных ученых с мировым именем, в том числе Нобелевские лауреаты. Похожая судьба и у еще одной американки, доктора Розалии Бертелл, которая также после публикации результатов исследования малых доз, не понравившихся официальным лицам, вынуждена была эмигрировать в Канаду. Ее всеобъемлющая и очень серьезная монография «Отсроченная опасность» («No Immediate Danger»), к сожалению, до сих пор не переведена ни на русский, ни на белорусский, ни на украинский.
Вот там-то, в Стокгольме, в шведском парламенте, на церемонии вручения премии в выступлении доктора медицины и доктора химии Джона Гофмана я впервые и услышала неизвестные в нашем закрытом обществе научные результаты исследования воздействия малых доз радиации. И не просто абстрактной радиации, но нашей родной, чернобыльской. Собственно, именно за эти исследования профессору Джону Гофману и была присуждена Альтернативная Нобелевская премия. То, что он говорил, было созвучно выступлениям независимых российских, украинских и белорусских экспертов на парламентских слушаниях. Я вдруг поняла, что параллельно в разных странах ученые изобретали, образно говоря, один и тот же велосипед. Но это именно тот случай, когда велосипед и надо изобретать в разных исследовательских группах, чтобы затем сверить результаты.
Гофману в его объемном труде «Чернобыльская авария: радиационные последствия для настоящего и будущего» (на русском языке впервые вышла только в 1994 году в Минске) удалось сформулировать методологию и описать результаты своих трех направлений в исследованиях последствий аварии на ЧАЭС.
Первое направление касалось оценки ранних последствий радиации. Контингент лиц, входящих в него, составляли 116 тысяч человек, эвакуированных во время аварии из зоны, а также большое количество людей, проживающих в районах с повышенным уровнем радиационного загрязнения плюс 600 тысяч (сейчас уже известно, что их было 800 тысяч) ликвидаторов – военных и гражданских лиц.
Второе направление исследований – предсказание долгосрочных последствий проникающей радиации еще до их проявления. Это то, о чем говорила в своем докладе Бурлакова, – использование опыта наблюдения за жертвами предыдущих ядерных аварий.
И третье – оценка скрытых эффектов воздействия облучения на миллионы людей, проживающих на территориях с небольшим радиационным загрязнением и подвергающихся ежедневно облучению малыми дозами радиации. Это Украина, Белоруссия, Россия, а также страны Западной и Восточной Европы. Гофман доказывает, что исследования, проведенные до чернобыльской аварии, свидетельствуют о том, что совокупное число заболеваний среди миллионов людей очень велико даже при чрезвычайно малых дозах облучения. По данным профессора, количество онкологических заболеваний со смертельным исходом, вызванных чернобыльской радиацией, вырастет на Земле до 340 000–475 000. И на такое же количество увеличится число раковых заболеваний без летального исхода.
Главный вывод Гофмана о влияния малых доз радиации, в том числе и чернобыльской, заключаются в том, что не существует безопасной дозы облучения и что при любой, даже самой малой дозе облучения есть риск возникновения целого ряда тяжелейших заболеваний. При низких дозах, считает Гофман, вероятность ракового заболевания на единицу поглощенной дозы выше, чем при средних и высоких дозах.
Позиция ученого Гофмана импонирует еще и его гражданственностью: «Я хочу подчеркнуть, что категорически против любой попытки преувеличить отрицательные последствия воздействия радиации на здоровье. Но я также против попыток преуменьшать роль радиации в возникновении рака, лейкозов, генетических нарушений. Если научно обоснованные данные подтвердят, что радиация менее вредна, чем я думаю, или не приносит вреда вообще, то я буду только счастлив. Но если происходит сокрытие или используются ненаучные методы для обоснования безвредности радиации, то я как человек, ученый, врач должен выступить против».
Гофман хорошо знал из западной печати о режиме секретности вокруг чернобыльской аварии и о сомнительных околонаучных играх, которые вели проядерные международные организации, действуя заодно с тоталитарным режимом в СССР. Именно Джону Гофману принадлежит большая заслуга в раскрытии манипуляций дозами облучения, нечистоплотных подходов и методов исследования чернобыльской радиации на здоровье людей, которыми пользовались Международное агентство атомной энергии (МАГАТЭ) и Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). «МАГАТЭ, – пишет Гофман в своей чернобыльской книге, – просто отбросило показания доз облучения, превышающие заранее установленные уровни, которым эти дозы „должны“ были соответствовать. <…> В соответствии с принятой ВОЗ установкой в ходе реализации программы изучались лишь заболевания, связанные с нарушениями функции щитовидной железы, изменением состава крови и лейкозы, то есть традиционно ожидаемые радиационные эффекты. <…> Данные приоритеты, похоже, отражают пренебрежение ко всему человечеству, лишая его уникальной возможности знать что-либо определенное по поводу ранних последствий ядерных аварий для здоровья людей». Гофман выступил с идей создания глобального института независимых международных экспертов для оценки ядерной безопасности, так называемой системы «следящего пса» (watchdog).
