Красная площадь - Евгений Иванович Рябчиков
Эти события послужили тем грозным толчком, который ускорил «развязывание октябрьских победоносных боев московских рабочих и солдат за власть Советов», - писал, вспоминая те дни, П. Ф. Федоров, член КПСС с 1912 года.
Весть о кровавой расправе прокатилась по Москве. Поднялись революционные отряды рабочих и солдат. Стали ожесточеннее бои с юнкерами и белогвардейцами в центре, на Пресне и в других районах города. 28 октября остановились все фабрики и заводы Москвы. Здания районных Советов превратились в боевые штабы. Повсюду начали рыть окопы и натягивать проволочные заграждения. Революционные патрули пикетировали улицы. Под нажимом отрядов рабочих и революционных солдат основные силы контрреволюции откатывались к центру, группировались вокруг Кремля, окапывались на Красной площади, у Троицких ворот в Александровском саду.
«К вечеру 29 октября положение революционных войск укрепилось по всему городу, - сообщала газета «Социал-демократ». - С районов к центру направляются наши войска, занимая улицы и дома». В это время в Москву стали прибывать подкрепления из многих городов. Отрядом иваново-воз-несенских рабочих командовал М. В. Фрунзе.
ЦК партии, лично В. И. Ленин зорко следили за боевыми действиями в Москве. 30 октября по распоряжению Ленина в Москву был направлен отряд красногвардейцев и моряков-балтийцев. На другой день в штабе Петроградского военного округа под председательством Ленина обсуждался вопрос о дополнительной помощи Москве. Одним из отрядов моряков, выехавших с берегов Невы, командовал уроженец Подмосковья, легендарный матрос Железняк - А. Г. Железняков. 1 ноября на заседании ЦК Ленин дважды останавливался на положении в Москве. «Нужно отправлять войска в Москву, - говорил он. -…Нужно прийти на помощь москвичам, и победа наша обеспечена».
В это время бои в Москве разгорались. Выбивая контрреволюционные группы и отряды с занятых позиций, красногвардейцы вышли через Иверские (Воскресенские) ворота на Красную площадь. Вооруженные рабочие и солдаты вели наступление на Красную площадь и с Никольской улицы.
Так как Кремль был вероломно захвачен юнкерами, Красная площадь оказалась под дулами их пулеметов и винтовок. Военно-революционный комитет издал приказ открыть артиллерийский огонь по Кремлю, но указал при этом на необходимость самого бережного отношения к древнейшему памятнику русского зодчества.
Под треск пулеметов и винтовок артиллеристы выкатили на Никольскую улицу легкие орудия. Уже вечерело, сгущалась тьма. В вечерней мгле призрачно высились кремлевские башни. В ночь на 1 ноября начался артиллерийский обстрел Кремля.
В ночь со 2 на 3 ноября юнкера и офицеры капитулировали. «Революционные войска победили, - оповестил Московский военно-революционный комитет. - Вся власть - в руках Военно-революционного комитета… Враг сдался…»
Взятием Кремля завершилась победа вооруженного восстания в Москве.
Большая победа досталась дорогой ценой. В боях с врагами революции погибли многие сотни рабочих и солдат. Погибших было решено похоронить с почестями на Красной площади.
Выпал снег, холодало, когда на Красной площади, где еще недавно свистели пули и рвались снаряды, появились рабочие с лопатами и кирками. По призыву Московского Совета они шли рыть братские могилы.
Обратимся к волнующим строкам, оставленным нам другом молодой Республики Советов американским журналистом Джоном Ридом. В своей книге «10 дней, которые потрясли мир» он писал: «Поздней ночью мы прошли по опустевшим улицам и через Иверские ворота вышли на огромную Красную площадь, к Кремлю. В темноте были смутно видны фантастические очертания ярко расписанных, витых и резных куполов Василия Блаженного, не было заметно никаких признаков каких-либо повреждений». Это свидетельство Джона Рида весьма важно: штурмуя Кремль, отряды рабочих и солдат сделали все, чтобы не повредить его нетленную красоту. Читаем далее: «На одной стороне площади вздымались ввысь темные башни и стены Кремля. На высокой стене вспыхивали красные отблески невидимых огней. Через всю огромную площадь до нас долетали голоса и стук ломов и лопат… У подножия стены были навалены горы земли и булыжника. Взобравшись повыше, мы заглянули вниз и увидели две огромные ямы… где при свете больших костров работали лопатами сотни рабочих и солдат».
«Когда мы уходили, - вспоминал Джон Рид, - рабочие, уже сильно уставшие и мокрые от пота, несмотря на мороз, стали медленно выбираться из ям. Через площадь уже торопилась на смену масса людей. Они соскочили в ямы, схватились за лопаты и, не говоря ни слова, принялись копать, копать, копать… Так всю эту долгую ночь добровольцы от народа сменяли друг друга, ни на минуту не останавливая своей спешной работы, и холодный утренний свет уже озарил на огромной белоснежной площади две зияющие коричневые ямы совершенно готовой братской могилы».
И вот, записал позже Джон Рид, «через Иверские ворота уже потекла людская река, и народ тысячами запрудил обширную Красную площадь. Я заметил, что, проходя мимо Иверской, никто не крестился, как это делалось раньше… Резкий ветер пролетал по площади, развевая знамена. Теперь начали прибывать рабочие фабрик и заводов отдаленнейших районов города: они несли сюда своих мертвецов. Можно было видеть, как они идут через ворота под трепещущими знаменами, неся красные, как кровь, гробы».
«Весь долгий день до самого вечера шла эта траурная процессия. Она входила на площадь через Иверские ворота и уходила с нее по Никольской улице, поток красных знамен, на которых были написаны слова надежды и братства, ошеломляющие пророчества. И эти знамена развевались на фоне пятидесятитысячной толпы, а смотрели на них все трудящиеся мира и их потомки отныне и навеки…
Зажглись фонари. Пронесли последнее знамя… Пролетарская волна медленно схлынула с Красной площади…»
Взволнованный Джон Рид всматривался в лица голодных, усталых рабочих и солдат и думал о величии дней, свидетелем которых он стал. Он стремился возможно подробнее описать Красную площадь и все, что на ней происходило в день траура. Сквозь горе, несчастья и беды он видел несгибаемый народ, понимал его смелую душу и верил: смерть не властна там, где наступает новая жизнь!
Полны мудрого предвидения высказывания Джона Рида: «И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдешь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть - счастье…»
В тот траурный день, когда Москва хоронила героев, мог ли Джон Рид представить себе, что всего лишь через
