Орест Пинто - Тайный фронт

Мы беседовали еще некоторое время. Затем я пожелал Габриелю доброго пути и благополучного возвращения. Офицер связи штаба вооруженных сил «Свободной Голландии», который во время всей беседы с Габриелем молчал, предложил установить кодовый сигнал для сообщения по радио о прибытии Габриеля в Голландию и назвать эту операцию «Исход-14».

Этой же ночью Габриеля отвезли на машине на восточное побережье, и он отправился в Голландию. Через два дня мне сообщили по телефону, что принят кодовый сигнал «Исход-14». Это значило, что Габриель благополучно возвратился и ловушка для предателя устроена. Утром на тринадцатый день после этого я получил сообщение, что лодка с двумя голландцами на борту пристала к пустынному устью реки в нескольких километрах к югу от Гарвича. Оба голландца были сильно истощены, и их срочно доставили в госпиталь, чтобы подготовить к поездке в Лондон через два-три дня. Они находились под охраной, но еще не были подвергнуты допросу. В сообщении указывалось также, что оба они очень высокого роста и удивительно похожи друг на друга.

Я не сомневался, что это были Лёвены, и дал указание не предпринимать никаких попыток допросить их, но приказал содержать пока раздельно и найти для этого убедительный предлог, чтобы не вызвать подозрений. Я также распорядился того из задержанных, кто первым окажется в состоянии передвигаться, направить в Лондон.

Младший из задержанных, Ян Лёвен, пришел в себя первым. Через три дня после прибытия в Англию его препроводили в Лондон, и он оказался у меня в кабинете.

Я выше среднего роста, но этот костлявый гигант возвышался надо мной. Его голову украшала грива косматых выцветших почти добела волос. Это был один из тех жилистых, худых великанов, которые, как правило, обладают огромной физической силой.

Вначале мы говорили об испытаниях, связанных с переходом через Северное море, но я, конечно, постарался не показать своей осведомленности о нем и группе Сопротивления, руководимой Габриелем. Ян рассказал, что он и его отец в мирное время управляли небольшим траулером, который немцы конфисковали после захвата Голландии. После этого они с отцом перебивались случайными заработками на побережье. Отец был вдовцом, и они жили вдвоем в небольшом домике к северу от гавани.

Вскоре после оккупации один старый знакомый их семьи по фамилии Ван Лун предложил им присоединиться к группе Сопротивления, которой руководил другой их знакомый, известный под кличкой Габриель. Они обсудили предложение, решили, что терять им нечего, и вступили в группу (в ней было десять человек). Они долгое время успешно помогали беженцам, но в последние недели удача им изменила. Затем Ян рассказал о своих испытаниях, о том, как спасся от гибели, когда немцы внезапно напали на лодку с беженцами, которая была готова к отплытию. Он рассказал также, как была потоплена лодка, которую испытывали Габриель, Ван Лун и два других члена группы.

— Я немного знаю английский язык, — сказал он мне, — и однажды беседовал с английским летчиком, который был сбит над территорией Голландии и скрывался от нацистов. Летчики верили в существование злых гномов и приписывали им неожиданную порчу мотора или штурманского компаса. Так вот, я думаю, злые гномы на какое-то время оставили в покое летчиков и принялись за нас. До этого все шло как по маслу. За последнее время мы потеряли пять человек и до сих пор не можем понять, в чем причина провалов. В ту ночь, когда отец и я отправились в Англию, ни один из беженцев, собиравшихся в путь, не появился к моменту отплытия. Мы ждали почти час, а затем старший группы — Габриель заявил, что нам следует отправиться одним. Теперь там осталось всего пять человек. Если дела пойдут так дальше, то через пару месяцев придется распускать группу.

— Как проходил ваш переход через Северное море? — спросил я.

— Злые гномы сопровождали нас, — невесело сказал в ответ Ян. — Навесной мотор, установленный на лодке, вышел из строя на полпути. Потом вдруг поднялся сильный шторм, дождевые облака закрыли звезды, и мы потеряли ориентировку. В довершение всего сломался руль. Мне пришлось принайтовить его. Отца я привязал к мачте, а себя — к рулю. Высокие волны каждую минуту грозили смыть нас за борт. К счастью, ветер дул в направлении север — северо-восток, направляя нас к английскому берегу, иначе бы мы либо утонули, либо оказались у голландского побережья.

Я, пожалуй, еще с полчаса допрашивал Яна Лёвена. Вместо того чтобы, начав с одного факта, ставить вопросы в хронологической последовательности, я возвращался назад, затем забегал вперед, создавая впечатление бессистемности вопросов и отсутствия цели. Расспрашивал Яна о его детстве и, едва выслушав ответ, возвращался к его деятельности в группе Габриеля. Этот метод иногда оправдывает себя в разговоре с бестолковыми людьми, которые путаются в собственных мыслях и могут проговориться, но он редко дает нужный результат в отношении людей с острым умом и лишь обостряет у них чувство бдительности.

Во всяком случае, применительно к Яну Лёвену описываемый метод не оправдал себя. Ян не торопился отвечать на мои вопросы и не противоречил себе, когда я время от времени задавал вопрос повторно. В его медлительности не было ничего предосудительного, и, пожалуй, я стал бы подозревать его больше, если бы он отвечал на все мои вопросы очень быстро.

Наконец я подошел к самому важному вопросу.

— За последние недели ваша группа потеряла пять человек из двенадцати, — сказал я. — Кроме того, противнику удалось задержать более десятка беженцев. В то же время в предшествующие два года потери вашей группы были сравнительно небольшими. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Что вы имеете в виду, сэр? — безучастно спросил Ян.

— Я представляю себе положение таким образом: либо потери были случайными, либо кто-то виновен в этом. Как вы думаете? — наступал я,

— Вы думаете, что один из нас, — пробормотал Ян, не решаясь произнести роковое слово, — выдал группу противнику?

— Что я думаю, не имеет значения. А вот что думаете вы? — повторил я.

Ян помедлил с ответом.

— Я не могу поверить, — сказал он, наконец, едва слышно. — Кто же из нас мог пойти на это? Мы знали друг друга многие годы и были друзьями. Нет, это невозможно! Никто из нас не мог оказаться предателем. — Он снова помедлил и тут, очевидно, понял смысл моего вопроса. — Надеюсь, сэр, вы не предполагаете, что предателем мог оказаться я? Вы жестоко ошибаетесь. К тому же я едва спасся от немцев вплавь, когда они в первый раз напали на нас. Предатель ведь не станет рисковать жизнью…

— Я вас ни в чем не обвиняю, — сказал я спокойно. — Только выдвигаю один из возможных вариантов.

— Я же говорю вам, сэр, что это невозможно. Я категорически отказываюсь верить этому. Вы точно так же можете обвинить и моего отца. Кстати, что с моим отцом? Когда мне наконец разрешат увидеть его?

Меня поразило, что Ян так долго не интересовался своим отцом.

— Ваш отец чувствует себя хорошо, но переход отнял у него много сил. У него крепкое здоровье, но все же он в два раза старше вас, а у пожилых людей силы восстанавливаются не так быстро, как у молодых. Вы увидите его, как только он будет в состоянии принимать посетителей.

— Когда же это будет?

— Все зависит от врачей. Возможно, через два-три дня.

На этом закончилась моя первая встреча с Яном Лёвеном. Когда часовые увели его, я предался размышлениям, выкурив три сигареты подряд. Затем я написал письмо командованию части, захватившей лодку, в которой Лёвены совершили переход, с просьбой сообщить полный перечень имущества, обнаруженного в лодке, и личных вещей задержанных.

Эти данные мне сообщили по телефону на следующее утро. В лодке ничего не было, за исключением промокшей краюхи хлеба. Оставалось предположить, что все остальное было смыто волнами во время шторма.

Список личных вещей Лёвенов также не дал ничего нового. Отец имел при себе кисет с табаком, старомодную зажигалку со штормовым колпачком, карманный компас, морской нож, несколько мелких монет, носовой платок и помятый лист бумаги. Чернила на листке затекли, но, очевидно, это была грубая схема немецких заграждений у голландского побережья.

Среди вещей сына были найдены морской нож, носовой платок и несколько монет. Во внутреннем кармане куртки оказался кожаный бумажник, в котором лежали три фотографии девушек и два письма, написанные разным женским почерком. Это были страстные любовные письма, не оставлявшие сомнений в том, что писавшие находились в самых что ни на есть интимных отношениях с молодым Лёвеном.

Постепенно у меня складывалась вначале туманная, но потом более определенная точка зрения в отношении этого человека, но мне не хотелось спешить с выводом. Предстояло еще допросить его отца. Такая возможность вскоре представилась.