Тихон Астафьев - Гильзы в золе: Глазами следователя
Одновременно Востриков запросил соседние области обо всех неопознанных трупах. Ни в пределах района, ни в соседних областях каких-либо трупов за это время найдено не было.
Стыдно было ходить по району, стыдно было ощущать на себе взгляды знакомых, неприятны стали вопросы о деле.
И каждую неделю шли жалобы Клешнева. Он слал их во все концы и инстанции. Малограмотные, но убедительные, они производили впечатление на начальство. Но тяжелее всего были сомнения. Они росли после каждой беседы с Клешневым. Востриков теперь вставал и ложился с одной мыслью: а не следует ли освободить арестованного?
Неуверенность в успехе сковывала мысль и энергию. Когда рухнули надежды на то, что удастся найти труп, с ними рухнули планы и замыслы Вострикова, который рассчитывал, что с обнаружением трупа удастся найти что-нибудь из вещей. Теперь следствие еле тащилось. Востриков допрашивал родственников Макарова, его соседей, выяснил, не пропало ли у старика что-либо из дома, уныло уточнял, в чем он был одет и обут, кто и когда видел его перед исчезновением, изучал отношения между ним и квартирантами, собирал сведения о личности Клешнева. Теперь Востриков работал один. Оперуполномоченный возвратился домой. Он уже не видел пользы в своем пребывании здесь.
Бывали и обнадеживающие минуты. Началось с пакета. Пакет был пухлый и шершавый, из оберточной бумаги. После десятка различных запросов и объяснений следовали пять мелко исписанных листов. Буквы стояли прямо, с интервалами, словно печатные. Писала первая жена Клешнева, опрошенная в Кременчуге по просьбе Вострикова.
Биография Клешнева представлялась из этих записей довольно бурной. Он был в плену, после войны перепробовал с десяток профессий. Приходилось и сидеть, правда недолго. Освободили его за недостаточностью собранных улик.
За этими небезынтересными сведениями последовала новая находка. При повторном осмотре квартиры Макарова Иван Данилович обнаружил зубной протез старика. Для версии Клешнева, что старик ушел из дома сам и больше не вернулся, факт был не совсем подходящий. Клешнев объяснил эту находку просто: у Макарова, по его словам, имелось два таких протеза.
Вскоре, однако, Востриков до конца разобрался с эпизодом, который Клешневу не удалось так легко объяснить. В конце мая, может быть, двадцать девятого числа, Клешнев вечером самовольно брал на базе маслопрома грузовую машину и вернул ее в гараж только утром. На допросе он показал, что взял машину, чтобы привезти теще кирпич, но по дороге подвернулись выгодные пассажиры, и он отвез их на базар в соседний город, а за кирпичом не поехал.
Теща, однако, заявила, что никакого разговора о доставке кирпича у нее с зятем не было.
Через день Иван Данилович вызвал Клешнева на допрос. Тот, сопровождаемый надзирателем, вошел по-домашнему просто, со скучающим выражением на лице. Он предвидел повторение надоевших формальностей, которые ни на шаг не подвигали дело.
Скоро потекли его заученные, вполне правдоподобные ответы. Востриков слушал молча, подперев кулаком щеку.
— Так, говорите, у него было два протеза? — Иван Данилович встал и подошел к окну. — А не хотите ли послушать, Клешнев, как обстояло дело в действительности?
Арестованный иронически улыбнулся, пожал плечами.
— В сорок втором на Украине, когда взвод отходил, вы спрятались в полуразвалившемся погребе, а когда наступило утро и на улице послышался треск мотоциклов и чужая речь, вы вышли и подняли руки. С вами была немецкая листовка, подобранная в поле: немецкие самолеты сбрасывали их во множестве. Она заканчивалась словами: «Не забудь захватить котелок и ложку!» Поллитровая банка брюквенного супа на день была той нормой, которая позволила вам сохранить жизнь в первые полгода. Потом вас и двух военнопленных отправили к бауэру на сельскохозяйственные работы. В первый же день вы вырыли в поле земляной очаг, пекли картошку и варили суп.
— Нас там были тысячи, — прохрипел Клешнев.
— Но не все они сдались сами… Скоро вы сошлись с девушкой из Кременчуга, угнанной немцами в Германию. Она работала птичницей. Рискуя жизнью, приносила вам свежие яйца. Вы постепенно стали поправляться. Но она обманулась в вас. Не прошло и полгода после освобождения и возвращения домой, как вы уехали из Кременчуга, оставив ее с ребенком. Вы поселились в Сибири, где устроились в леспромхозе шофером. Вас заметил заведующий гаражом, и скоро без вас не обходилась ни одна операция по сбыту леса. Вы скопили круглую сумму. Когда вы стали тяготиться дружбой с бесшабашным начальством и задумывались над возвращением домой, за Волгу, участников лесного товарищества неожиданно арестовали. Не миновала эта чаша и вас. На следствии вы были тверды, как скала. Свидетели, покупавшие у вас лес, не спешили указывать на вас пальцем. Еще до ареста вы успели внушить им, что купленный лес будет конфискован, как только узнают, откуда он.
Один за другим владельцы домов, построенных из экспортной сосны, начинали утверждать, что шофера, привозившего им лес, они в лицо не запомнили. Через три месяца вас освободили за недостаточностью улик.
— Может, вы знаете, гражданин Востриков, и какое вино я пил по случаю освобождения и какой у меня был тогда аппетит? — отрывисто засмеялся Клешнев.
— Аппетит у вас был хороший, и он рос по мере удач. А удачи вам сопутствовали. В поселок Заречный вы переехали по настоянию своей новой жены. Ее потянуло в родные места. Вы были довольны супругой и прислушивались к ее советам. Работая бухгалтером в леспромхозе, она смотрела сквозь пальцы на ваши рейсы к частным застройщикам. Может быть, на этой почве вы и нашли друг друга. В Заречном она устроилась бухгалтером на базу маслопрома, а вы долго никуда не поступали, приглядывая место по душе. Прирабатывали на частных заказах: монтировали несложное оборудование сепараторных пунктов. Узнав, что на базе новый завхоз, вы решили познакомиться с ним. Повод имелся. Вы намеревались предложить ему свои услуги в ремонте заграничной машины — рефрижератора «Астрофиат». Высказали, что в трудовом соглашении неплохо было бы указать сумму с запасом на магарыч. Новый завхоз не пропустил этих слов мимо ушей. Скоро ваша дружба окрепла, и завхоз порекомендовал вас на постоянную работу. Побочный заработок был немалым. К огорчению Анны Васильевны, вы стали приезжать домой навеселе, что вызывало бурные сцены. В конце концов Анне Васильевне удалось повлиять на вас. Пьянки стали реже.
У Макарова вы поселились с твердой надеждой, что старик долго не протянет. Дети Макарова были взрослыми, и никто из них не собирался претендовать на жилье старика. Слышали о законе, не позволяющем выселять квартирантов при продаже дома. С этой стороны все обстояло хорошо. Если бы наследники решили продать дом, то охотников покупать его «с начинкой» нашлось бы немного. Помучившись с квартирантами, они в конце концов вынуждены были бы продать дом вам же. Продать за полцены, ибо иных покупателей они не имели бы. Вы прожили у Макарова два года. Старик, несмотря на множество болезней, жестоко обманул ваши надежды. Он почти перестал пить и выглядел свежим и долговечным. Ко всему он вмешивался в ваши семейные дела. Во время ваших скандалов с женой он становился на ее сторону, порой приглашал на помощь соседей. Однажды он вызвал даже милицию. Вы тогда едва избежали двухнедельной отсидки. Жена в конце концов взяла вину на себя и вас выпустили.
— Ха! Об этом секрете знает вся улица.
— Тем не менее факт не перестает быть фактом. Но в особенности вы возненавидели Макарова после того, как старик заявил вам, чтобы вы подыскивали другую квартиру. Рушилась ваша мечта навсегда остаться в доме. В этот вечер у вас и родилась мысль ускорить ход событий. Вначале вы не принимали этой мысли всерьез. Но старик становился все настойчивее в намерении выселить вас. И это разжигало вашу ненависть. Мысль избавиться от старика стала являться все чаше и чаще. И все-таки это была скорее отдушина для вашей ненависти, чем твердое решение.
— Вот как? Интересно!
— Вас останавливало не столько отвращение к тому, что должно было случиться, сколько боязнь неудачи… В конце мая вы возвратились из командировки. Спиртное, выпитое в гараже с шофером Недосекиным, не развеселило вас, а скорее разозлило. Дома жена стала упрекать вас в том, что вы путаетесь с разъездной лаборанткой, что не сдержали обещания приходить домой трезвым. Упрек привел вас в ярость, и вы бросились на нее с кулаками. В это время в комнату вошел хозяин. Вы оставили жену и обернулись. Теперь у вас появилась решимость, которой до сих пор недоставало. Все произошло в считанные секунды. Воспоминание о случившемся вначале было неотвязным и страшным. Но позднее, когда вас перестала беспокоить милиция, оно являлось все реже и реже, стало привычным. Вы отгоняли его, успокаивая себя тем, что в прошлом все задуманное вами хорошо кончалось.
