Фердинанд Тохай - Секретный корпус. Повесть о разведке на всех фронтах
— Наш генерал толст, курит сигары и пьёт шампанское с женщинами в офицерском казино.
— Я ни разу не видел генерала, но слышал, что он постоянно ездит на автомобиле в Брюссель.
— Ему шестьдесят лет, он толст и брюзглив.
Увлечённый теорией, я однажды спросил пленного:
— Ваш генерал — лжец?
— Откуда мне знать об этом, — последовал ответ, — Вы спросите его жену!
Между тем изучение крупных деятелей, несомненно, имело большое значение в стратегическом отношении. Полевая разведка постоянно собирала сведения обо всех германских командующих армиями. Выдержка из её дневника могла бы звучать так:
«Отто фон Бюлов, командует 7-й армией. Не смешивать с Фрицем фон Бюловым. Отто не может сидеть спокойно под ударами. Верит в контрнаступление. Когда мы наступали на Перронскую линию, Отто взял на себя чрезвычайно рискованное предприятие — провести в жизнь свою теорию контрударов. Месяцем позже он получил выговор от Генерального штаба за такую же точно импульсивную и дорогостоящую тактику. Отто, кроме того, любит держать свои намерения втайне».
Другая запись могла бы читаться так:
«Фон Мудра, командует армейской группой Б. Тупой господин, без инициативы, но умеет держать дисциплину и пользуется любовью солдат».
Но какое же всё это имеет значение? А вот какое. Представьте себе, что в один прекрасный день от агента поступает сообщение, что Отто фон Бюлов, дерзкий и напористый полководец, переведён из 7-й армии в Перроне командующим 4-й армией во Фландрии. Разведка сейчас же настораживает уши. Нет ли признаков подготовки к наступлению во Фландрии? Устанавливают наблюдение за этим районом. О немецком наступлении на Лисе мы впервые пронюхали, получив сведения, что Сикст фон Арним протянул свои фланги дальше на юг с целью охватить лисский боевой район.
Разведывательный департамент Военного министерства занимался докучливым делом — наблюдал за иностранной прессой и перехваченными за границей письмами.
Ежедневно выпускалась сводка, состоявшая приблизительно из двадцати листов большого формата. В ней были такие разделы:
а) последние донесения и перехваченные письма;
б) наблюдения за прессой и пропагандой;
в) информация об экономическом и моральном состоянии противника;
г) политическая и общая информация.
Штабы во Франции, занятые текущими делами, наводнялись этой чисто академической продукцией, которая обычно подшивалась в дело, а в конечном итоге направлялась обратно в Гавр непрочитанной.
«Ежедневные обзоры иностранной прессы» хотя и представляли определённый интерес, но не могли быть использованы непосредственно в деле.
Вот несколько выдержек из сводок:
«Личный состав Кильского университета, начавшего действовать с сего числа, состоит из 6 лекторов, 1 ассистента и 159 студентов» (Кильские газеты, 4 марта).
«Копенгаген, 6 марта 1916 г. Различные источники подтверждают телеграмму, опубликованную в «Морнинг Пост», относительно скорого истощения австро-венгерских резервов. Австрийцы, повысив призывной возраст до 55 лет, призывают в месяц в среднем 200 тысяч человек, но к августу они окончательно исчерпают эти резервы».
К сожалению, сообщение, предсказывавшее в 1916 году скорое падение Австрии, типично для информации, которую можно извлечь из этих солидных ежедневных компиляций. Они очень много говорили о живой силе противника, его моральном состоянии и продовольственном положении.
Между тем сегодня уже установлено, что центральные державы основательно запутали наше представление об их возможностях в этих трёх областях. В прессе противника могли случайно появляться статьи, имевшие ценность для нашей разведки, но в основном вражеская цензура внимательно следила за своей прессой. «Исключительные» военные новости, появлявшиеся в не подвергавшейся цензуре нейтральной печати, звучали удивительно по-детски и были очень далеки от действительности. Возможно, что противник специально трудился над их составлением для дезинформации нашего Генерального штаба. Короче говоря, монументальное периодическое издание Военного министерства, которое выходило на протяжении четырёх лет, может быть, и способствовало тому, чтобы возглавляющие лица были в курсе происходившего в воюющих странах. Надеюсь, что оно не вводило их в заблуждение…
Разведывательная работа на поле сражения привела к огромной «бумажной войне».
Вся информация должна была направляться в войска в стандартных формах, преимущественно в виде схем, карт, диаграмм и сводок. Эти сводки пользовались славой «комической смеси». Они в самом деле бывали иной раз комичны. Вот образец:
«Вчера на фронте корпуса было спокойно. В нескольких случаях пехота противника пыталась сосредоточиваться, но обстреливалась нашей артиллерией. Нашей артиллерией разрушена ферма Шелл Трап, а также ферма Белльваарда. Были замечены немцы, бежавшие из окопов около Белльваарда, и наши артиллеристы хорошенько занялись ими».
В другом случае, когда офицеру было приказано доложить о позициях противника на его участке, последовал ответ: «На моём секторе противник продолжает стоять на определённо враждебной позиции».
И всё же война была бы очень бессвязной и разобщённой без этой «комической смеси». Сводка разведки становилась «соединительным звеном между различными родами» войск — артиллерией, сапёрами, пехотой, авиацией и кавалерией, помогала решать вопрос, как лучше досадить противнику сегодня. Так, прочтя за завтраком сводку, командир артиллерийской группы мог увидеть, что в этот день пехота «высмотрела» новое германское пулемётное гнездо, и отдать приказ обстрелять его.
«Комическая смесь» была полезна и тем, что поддерживала «интерес к немцу», несколько оживляла скучные дни окопной войны — не малый моральный фактор.
Помимо издания «комической смеси», офицеры разведки должны были записывать всевозможные донесения, хранить папки с показаниями пленных, с сообщениями агентов с захваченными и переведёнными германскими документами, траншейные карты, заново исправляемые каждый день и показывающие всякое изменение в системе окопов противника, его тыловую систему, пулемётные гнёзда и т. д. Все донесения наших воздушных и артиллерийских наблюдателей также следовало наносить на схемы. В конечном итоге составлялись подробная карта и «папка боевого порядка и дислокации сил противника».
Если пальма первенства в «бумажной войне» принадлежала адъютантскому и квартирмейстерскому отделам штаба, то и разведка слишком часто и легко доверялась бумаге.
Пожалуй, самой неприятной работой разведки на поле сражения — гораздо более неприятной, чем ползать за проволочными заграждениями, прикладывая ухо к земле, — был сбор неразорвавшихся германских снарядов, куда бы они ни упали — в окоп или поле, в город или в лес.
Война всё больше и больше превращалась в соперничество артиллерии; это заставляло нас следить самым внимательным образом за каждым нововведением немцев. Был период, когда снаряд, действующий по новому принципу, мог решить исход войны. Поэтому содержимое всех снарядов подвергалось химическому анализу, как и состав нового газа. Кроме того, такое изучение позволяло довольно точно определить состояние боевого питания Германии.
Артиллерийская разведка — определение позиций вражеских батарей, их действий и группировки — составляла отдельную ветвь работы. Впоследствии она приобрела большое значение. К сожалению, артиллеристам официально не позволялось вести свою собственную разведывательную работу; к ним направляли офицеров разведки, обычно ничего не смыслящих в этом деле; иной раз возмущённые артиллеристы использовали их в качестве писарей.
Были ещё и другие, довольно глупые, причины, почему наша артиллерийская разведка не достигла такой степени совершенства, как французская. У французов излюбленной формой была замкнутая организация, руководимая специалистами; она имела возможность определять местонахождение батарей, засекая вспышки выстрелов, улавливая звук, наблюдая за клубами дыма, перехватывая радиопозывные противника, собирая и изучая дистанционные трубки.
Посетить штаб французской артиллерии, в котором бюрократизм был разнесён в щепы, — это значило понять, почему штабная работа у них шла так, что её можно было признать самой продуктивной на поле сражения. Германские батареи обычно проявляли себя неожиданно. Французам для усиленного контрудара требовалось немедленно определить, какая батарея противника ведёт огонь.
Донесения о действующей батарее поступали непрерывным потоком в штаб. Первой обычно звонила пехота, говоря, что её «бьют откуда-то через Белло». Следующим по радио поступало донесение лётчика, наблюдающего за германскими позициями, о том, что «на 44.36 находится батарея, ведущая огонь» (эти цифры указывают место на карте). Сообщение с наблюдательного аэростата могло подтвердить, а могло и не подтвердить это; вскоре по телефону офицер сообщал о своих наблюдениях за вспышками выстрелов. Затем приходило донесение звукометристов, говорящее, что «батарея противника стреляет с 44.38». Звукометристы не могли концентрироваться на батареях, когда огонь вёлся со многих мест; на их сведениях очень сказывалось состояние атмосферы и земли. В сырые, пасмурные дни результаты их работы были невелики, а в гористой местности, как, например, в Кеммеле, они никогда не могли успешно действовать — мешало эхо; зато глинистая почва Арраса помогала улавливать звук. Когда мы двигались через германские артиллерийские позиции в Аррасе в апреле 1917 года, оказалось, что наши звукометристы в 87 случаях из ста определяли положение вражеских батарей с точностью до 50 ярдов.
