Дэвид Гранн - Затерянный город Z. Повесть о гибельной одержимости Амазонией
Фосетт давно был убежден, что Амазония — регион более трудный для исследования и более важный в научном отношении (ботаническом, зоологическом, географическом и антропологическом), нежели тот, изучение которого он презрительно именовал изысканиями в «бесплодных голых землях, покрытых вечным льдом». И он с раздражением относился к тому, как сильно полярные исследователи захватили воображение публики и какое гигантское финансирование они получают. В свою очередь, Мюррей был уверен, что его поход с Шеклтоном — путешествие, превозносившееся громче, нежели любое из фосеттовских, — делает его выше того человека, который возглавляет нынешнюю экспедицию.
Пока два путешественника присматривались друг к другу, к ним присоединился Генри Костин, британский капрал, который в 1910 году, устав от армейской жизни, ответил на газетное объявление, которое Фосетт разместил в поисках склонного к приключениям компаньона. Низкорослый и коренастый, с густыми усами а-ля Киплинг и глубоко посаженными глазами, Костин оказался самым выносливым и способным помощником Фосетта. Он был в великолепной физической форме, так как в армии служил инструктором по гимнастике; кроме того, он был стрелком мирового класса. Один из его сыновей позже дал ему следующую краткую характеристику: «Крепыш, не терпящий болтовни».
И наконец, в состав отряда вошел Генри Мэнли, двадцатишестилетний англичанин, указавший в качестве профессии слово «путешественник», однако пока мало где побывавший. С ними отправились также несколько носильщиков-туземцев.
4 октября 1911 года экспедиция приготовилась выступить из Сан-Карлоса и начать пешком продвигаться на север по берегам реки Хит. Один из боливийских офицеров предостерегал Фосетта, не советуя ему идти в этом направлении. «Это невозможно, — говорил он. — Гуарайю [индейцы] — злой народ, и их так много, что они даже осмеливаются появляться здесь и нападать на нас, вооруженных солдат!.. Рискнуть пробраться в самую глубь их страны — чистейшее безумие!»
Но Фосетта это не испугало. Как и Мюррея: в конце концов, разве в джунглях труднее, чем в Антарктике? На первом этапе пути отряд с радостью пользовался вьючными животными, на которых Мюррей вез свои микроскопы и сосуды для образцов. Однажды ночью пораженный Мюррей увидел, как полчища летучих мышей-вампиров пикируют с неба, нападая на вьючных животных. «Несколько миль они прошли с ужасными ранами, истекая кровью», — записал он в дневнике. Передние зубы у летучих мышей были острые как бритва, и они прокалывали ими кожу жертвы так быстро и хирургически точно, что зачастую та даже не просыпалась. Своими желобчатыми языками мыши всасывали кровь, иногда в течение целых сорока минут, выделяя при этом особое вещество, мешавшее крови сворачиваться. Кроме того, мыши могли служить переносчиками одного из видов смертоносных микроорганизмов.
Люди быстро промывали и перевязывали животным раны, чтобы в те не попала инфекция, но это была не единственная их забота: как Костин и Фосетт знали по предыдущему путешествию, эти вампиры питаются и человеческой кровью. «Нас всех искусали летучие мыши-вампиры, — позже вспоминал Костин в письме. — Майора кусали в голову, а меня четыре раза укусили в костяшки пальцев на правой руке, по разу в каждую… Поразительно, сколько крови теряется от таких маленьких ранок».
«Просыпаясь по утрам, мы обнаруживали, что наши гамаки пропитаны кровью, — рассказывал Фосетт, — так как каждая часть тела, соприкасавшаяся с противомоскитной сеткой или высовывавшаяся из-под нее наружу, подвергалась нападению этих мерзких тварей».
В джунглях вьючные животные то и дело спотыкались о скрытые под илом стволы деревьев или норовили провалиться в яму, наполненную грязью, поэтому людям приходилось уговорами, понуканиями и побоями заставлять бедняг двигаться вперед. «Да, нужно иметь железное нутро, чтобы идти сзади и управлять этими животными, — отмечал в своем дневнике один из спутников Фосетта, добавляя: — Меня часто с ног до головы забрызгивало мокрыми сгустками гниющей крови и прочей зловонной мерзостью, которая летела с их израненных голов, кожа которых была постоянно раздражена из-за укусов насекомых. Вчера я вытащил червей палочкой и набил раны теплым свечным салом, смешанным с серой, но я сомневаюсь, что это поможет». Вьючным животным обычно удавалось продержаться в таких условиях не дольше месяца. Еще один исследователь Амазонии писал: «Сами животные представляют собой жалкое зрелище: у них сочится кровь из огромных гниющих ран… пена капает изо рта, на ходу они резко ныряют вперед, изо всех сил пытаясь выстоять в этом подлинном земном аду. И для людей, и для скотины это безотрадное существование, хотя милосердная смерть обычно прерывает жизнь четвероногих». Наконец Фосетт объявил, что они оставят вьючных животных и продолжат путь пешком всего с парой собак, которых он считал лучшими из спутников: умеют охотиться, никогда не жалуются и в самых тяжелых ситуациях верны тебе до конца.
С годами Фосетт установил список самых необходимых вещей, которые его отряд должен нести на спине, так что сейчас каждый рюкзак весил всего фунтов шестьдесят. Когда все грузили на себя снаряжение, Фосетт попросил Мюррея понести еще одну вещь — его лоток для промывки золота. Когда Мюррей потащился сквозь плотную стену джунглей, по бедра в грязи, вес рюкзака его ошеломил. «Я порядком сдал и побрел медленно, то и дело останавливаясь передохнуть»,[55] — писал он в дневнике. Фосетт вынужден был послать к Мюррею носильщика, чтобы помочь нести груз. На другой день Мюррей казался еще более измотанным и отстал от прочих членов отряда при подъеме на вершину, усеянную упавшими деревьями. «Я перебирался через них битый час, — кошмарное занятие, когда на тебе висит тяжеленный рюкзак, — и не продвинулся даже на сотню ярдов, — жаловался Мюррей. — Последние признаки тропы исчезли, я не мог двигаться вперед, я не мог взобраться на крутой холм, я не мог вернуться назад».
Обшаривая глазами лес в поисках Фосетта и остальных, Мюррей услышал где-то внизу шум реки и, надеясь выйти на более легкую дорогу, вытащил мачете и попытался достичь потока, врубаясь в цепкие лианы и громадные древесные корни. Он понимал: «Если заблудишься в таком лесу без мачете, это верная смерть». Сапоги натирали ему ноги; он бросал перед собой рюкзак, а потом, приблизившись, поднимал его и бросал снова. Рев реки становился все громче, и он поспешил на звук, однако ринулся к берегу слишком быстро и потерял равновесие; из рюкзака у него вылетели какие-то вещи… Портрет жены и ее письма. Глядя, как их поглощает вода, он ощутил «невероятный упадок духа».
Он продирался вперед, отчаянно желая найти остальных, пока ночь не погасит тот слабый свет, который просачивался с неба в глубь леса. Он заметил следы чьих-то ног на илистом берегу. Может быть, это гуарайю, о которых он столько слышал? Название их племени означает «воинственные». Потом он заметил вдалеке палатку и заковылял к ней, — чтобы, добравшись до нее, понять, что это валун. Его сознание играло с ним шутки. Он шагал с рассвета, но продвинулся всего на несколько сот ярдов. Темнело, и в припадке паники он взял винтовку и выстрелил в воздух. Ответа не последовало. Ноги у него саднило, он сел и стащил с себя сапоги и носки; кожа с лодыжек была содрана. У него не было с собой пищи, кроме фунта карамели, которой снабдила экспедицию Нина Фосетт. Коробку предполагалось разделить на всех членов отряда, но Мюррей жадно съел половину ее содержимого, запивая конфеты мутной речной водой. В одиночестве лежа в темноте, он выкурил три турецкие сигареты, пытаясь заглушить голод. Потом сознание покинуло его.
Наутро отряд его обнаружил, и Фосетт сделал ему выговор за то, что он замедлил продвижение группы. Но с каждым днем Мюррей отставал все больше. Он не привык к такому острому голоду — когда тебя постоянно, гнетуще, жестоко грызет изнутри, пожирая и душу, и тело. Позже, когда ему дали немного кукурузной муки, он жадно зачерпнул ее листом дерева и смаковал ее, позволяя ей таять на языке. «Я больше ничего не хочу, пусть только меня обеспечивают такой едой до конца моих дней», — просил он. Записи в его дневнике становятся короче и надрывнее:
Работа очень жаркая, порядком вымотался; предложил передохнуть — Фосетт отказал; отстал, один, смог идти дальше, пробиваюсь, ужасно плотные заросли, не могу сквозь них пройти, пробираюсь обратно к берегу реки, очень трудная дорога… вижу еще одну плайю [речной берег] у ближайшей излучины, пытаюсь добраться до нее вброд, но слишком глубоко, возвращаюсь на илистую плайю, уже ночь; собираю упавшие сучья, ветки, лианы, чтобы развести костер и просушить одежду; еды нет, только какие-то сахариновые пилюли, выкурил три сигареты, высосал несколько холодных фруктов, москитов хватает, не мог спать, кусаются, холод, усталость, попробовал снотворное из опиума, бесполезно; странные звуки на реке и в лесу, [муравьед] спустился попить к реке, на том берегу, очень шумел. Кажется, слышал голоса на том берегу, решил, что это, может быть, гуарайю. Одежда вся в грязном песке, песок набивается в рот, ужасная ночь.
