Михаил Ребров - Советские космонавты
Тренировки... Сколько их, земных, небесных? Вспоминается один случай. Пусть давний, но очень показательный, на мой взгляд. Было это во время прыжков с парашютом. Все шло хорошо. Космонавты один за другим оставляли самолет. В небе белели ромашки куполов. И вдруг при раскрытии парашюта лямка, зацепившись за металлическую спинку, крепящуюся за ранцем, обмотала ногу космонавта. Он повис вниз головой. Так и спускался.
Сто, двести, триста метров остались позади. Земля приближалась. Внезапно сильный порыв ветра понес его в сторону. Возросла скорость снижения. Земля ближе, ближе. Все решали секунды. Алексей попробовал согнуть спинку. Тщетно. Металл не поддавался. Еще усилие, еще... Двадцать пять метров отделяли его от земли, когда он освободил захлестнувшиеся лямки! Борьба в воздухе продолжалась чуть больше минуты. Но какая это была минута!..
Уже потом, на земле, не две, а четыре тренированные мускулистые руки пытались согнуть металлическую спинку. Просто так, для пробы. Не получилось.
...Столбик термометра ползет к цифре «25». Солнце безжалостно накаляет асфальт. Бежит человек в теплом свитере поверх тренировочного костюма. Километр, второй, третий... Колотится сердце, пот застилает глаза, но бегун успевает заметить и причудливый изгиб ствола березы, и солнечный узор на земле от молодой листвы, и сучок, похожий на рога оленя...
Все это повторится и завтра, и послезавтра... И радость творчества — часы отдыха у мольберта. У Алексея своя страсть. Она открывает ему новый мир мыслей и чувств.
Это рисунки и картины, скупые карандашные наброски, этюды и поражающие сочетанием тонов и дерзостью сюжета полотна о завтрашнем дне космонавтики. Я бывал на выставках Алексея Леонова. Там, в залах художественного салона, мне вспомнились слова Фредерика Жолио-Кюри: «Наука — лестница... Поэзия — взмах крыльев... Художником и ученым управляют те же побуждения и требуют от них тех же свойств, мысли и действия... Художник и ученый, таким образом, встречаются, чтобы создавать в различных формах красоту и счастье, без которых жизнь была бы только рядом унылых движений».
Но главное для него — работа. Работа космическая. Комплекс «Союз» — «Аполлон» сложнее «Восхода», иная и программа этого полета, что потребовало от экипажа особенно упорной и настойчивой подготовки.
Эксперимент интереснейший: первый советско-американский совместный полет. Два космических, корабля стартовали с разных космодромов планеты: с Байконура — «Союз», с мыса Канаверал — «Аполлон». Корабли встретились на орбите, состыковались и образовали пилотируемую космическую систему, которая управлялась и стабилизировалась как единое целое. В ходе совместного полета экипажи «обменялись визитами», провели научные исследования, телерепортажи. Этот первый совместный рейс стал новым этапом на пути человечества к звездам.
Так получилось, что высшую награду Международной астронавтической федерации — большую золотую медаль «Космос», которая присуждается лишь один раз, он получил дважды: в 1965 и 1975 годах. Две французские почетные медали де Ла-Во, медаль «За заслуги перед человечеством», медаль чехословацкой Академии наук — это его международные награды.
На одной из пресс-конференций Леонову задали вопрос: «В чем вершина в вашей профессии?» Сначала он пошутил: можно ли говорить о вершине в бесконечном космосе? Потом ответил серьезно: — В каждой профессии есть своя вершина, цель, к которой человек идет всю жизнь. Для ученого — это крупное открытие. Для писателя — лучшая его книга. Для агронома — высокий урожай. Для летчика-космонавта — это полет.
Он в этом убежден и сейчас.
УГОЛ АТАКИ
Георгий Тимофеевич Береговой
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Георгий Тимофеевич Береговой. Родился в 1921 году в селе Федоровка Полтавской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1968 году.
В облаках, да еще когда управление заклинило, не много шансов на благополучную посадку. «В рубашке родился»,- говорили потом Георгию. Однако пускаться в подробности этого, да и других подобных происшествий он не любит. За самолет и за жизнь боролся — вот и все. И к небу своего отношения не изменил. Годы, с ним связанные, вспоминаются по-доброму, и грех было бы сказать, что небо к нему оказалось неласковым. И все-таки это «в рубашке родился» он слышал не раз.
Об этом человеке трудно написать коротко — за его плечами шестьдесят с лишним лет... И пожалуй, лучше всего он рассказал о себе сам в книге «Угол атаки». Страницы книги — как исповедь, рассказ о жизни, большой, красивой и трудной.
...Впервые мне довелось встретиться с Георгием Тимофеевичем в 1967 году. Поначалу знал о нем очень мало. Когда познакомился ближе, тоже не очень-то пополнил журналистский блокнот. Внешние детали говорили о нем больше, чем он сам. Золотая Звезда Героя, орденские ленточки в несколько рядов, знак заслуженного летчика-испытателя СССР, ромбик военной академии, полковничьи погоны на плечах...
Мы беседовали много раз. Обо всем. Но очень мало о его личных делах. Так уж получалось, что каждый раз приходилось прерывать рассказчика и «вытягивать» из него подробности именно его жизни, а не его товарищей и сослуживцев. Он же все больше говорил о них, о тех, с кем летал, работал, воевал.
Держался он скромно. Даже застенчиво. И очень сдержанно. Однажды мне вроде бы удалось его расшевелить. Он вспоминал детство, первые шаги в авиации, годы войны... Но все это были краткие сообщения, сухое перечисление событий. И опять приходилось прорывать его, задавать вопросы, которые ему казались очень странными:
— Погодите... А какая в тот день была погода?
— Где?
— Ну там, на аэродроме, куда вы шли на посадку «без двигателя»!
— Погода?.. Да зачем вам погода? — Он пожимал плечами. — Ну облачность была. Сплошная. Низкая. Без окон...
Упаси бог взяться в эту минуту за авторучку: налаживаемая с огромным трудом живая связь с ним могла тут же угаснуть. Из коротких бесед мне удалось собрать историю и предысторию его подвига.
Впрочем, все по порядку.
...Дом, где они жили в Енакиево,- неподалеку от аэроклуба. Взлет первых планеров,- значит, утро. Старший брат Виктор уже давно на аэродроме. Он инструктор по планеризму. Летом Виктор брал с собой и Жорку, показывал, рассказывал. Во время обеденного перерыва ему разрешалось садиться в кабину планера и балансировать элеронами.
Однажды над аэродромом появился самолет.
— Смотри,- Жорка дернул Виктора за рукав,- смотри!
— Вижу...
Самолет накренился, принялся кружить. Круг, второй, третий... После нескольких виражей летчик некоторое время вел машину по прямой против ветра, противодействуя ему. Самолет, казалось, висел неподвижно. Потом заметно увеличил скорость. Еще мгновение — и, сверкнув на солнце, быстро устремился вверх, перевалил на спину, почти тут же перешел в пикирование.
Жорка слышал рев мотора, который, достигнув наивысшего напряжения, вдруг сменился легким свистом. Самолет снова шел вверх, сверкая крыльями.
— Петля! — восторженно произнес Жорка и стал считать: — Раз... Два...
— Не петля, а полупетля,- поправил Виктор. Жорка продолжал считать:
Три... — Он уже приготовился сказать «четыре», но в самой верхней точке петли самолет перевернулся и как ни в чем не бывало полетел по прямой.
Ух ты! — вырвалось у Жорки.
— Не «ух ты», а полупетля! — пояснил Виктор. — А это штопор. Чисто, ничего не скажешь!
Виктор обхватил брата за плечи и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
— Хотел бы так? Жорка опешил:
— Конечно, хотел. Да еще Как!
В аэроклуб Жорку не принимали. Довод один: мал еще. А он каждый день ходил и просил. Начальник летно-планерпой школы Василий Алексеевич Зарывалов наконец не выдержал:
— Ладно уж, приходи осенью, запишем тебя в планерную группу. Надоел ты мне во как. — И он провел ладонью по горлу.
Радости было — не передать. Мальчишка уже видел себя бывалым летчиком. Он уже «облетел» на самолете все столицы мира, он «крутиг» в небе сложнейшие фигуры. И пришла ему шальная мысль: бросить школу и учиться только в аэроклубе. Дома скандал. «Ишь, мудрец нашелся,- ворчал отец. — Ты что, без физики и математики летать захотел? Вон дружок твой — Колька фрезеровщиком работает и то на учебу по вечерам ходит. Ему, выходит, без грамоты нельзя, а тебе можно?»
— Не время за партой отсиживаться,- хмурился Жорка. — Ты же сам говоришь, что фашисты душат Испанию. Сейчас нужны военные летчики, и я стану им ...
Сколько радости принес ему первый полет! Воображение потрясло не небо, а земля, которая совсем другая сверху, из кабины. Под крылом плыли квадратиками красные скаты черепичных крыш, черные сопки терриконов, зелено-желтые прямоугольники садов...
«Лечу! — думал Жорка. — Первый раз в жизни...» Никто не знает, как ему было в те минуты хорошо. Какое это удовольствие — подставить встречному, слепящему потоку голову, совсем пьяную от трепетного восторга, и всем, кто там внизу, крикнуть: «Ле-чу-у!»
