Молитвы о воле. Записки из сирийской тюрьмы - Катерина Шмидтке
— Я тоже делаю все возможное со своей стороны, чтобы улучшить им жизнь! — вставил слово доктор, проворно заполняя шприцы желтоватой жидкостью из небольшой склянки. Готовые к употреблению шприцы он ловко зажимал между пальцев левой руки так, чтобы этой рукой можно было наполнить следующий. Я прочитала этикетку на бутылочке. На ней было написано латиницей: «Abolin».
— Недавно я предложил им витамины! — не отвлекаясь от работы, пожаловался доктор подполковнику. — Но эта Русия отказалась!
Кристина еще помнила последствия тех волшебных «витаминов», и слова врача ее взбесили.
— Витамины? Витамины?! — выкрикнула она. — Какие еще витамины! Даже ребенок в Польше знает, что витамины растворяются в жиру! А Катя не ела две недели! Вы доктор вообще или кто?
Этим замечанием она его уела. Он даже заткнулся и замер так с согнутыми в локтях руками, между пальцами в разные стороны торчали иголки шприцов. Судя по всему, пытка, куда собрался наш добрый доктор, была групповой.
— Вот этого недоучку-дантиста называют здесь доктором! — обратилась ко мне Кристина уже по-русски. — А меня, доктора гуманитарных наук, называют шлюхой!
«Доктор» услышал слово «дантист», понял, что с ним здесь считаться не будут и, деловито зажав последний шприц в зубах, выбежал из комнаты.
Басим вернулся к нашим баранам.
— Девушки, — обратился он к нам, — я вас очень хорошо понимаю. Вы же ни в чем не виноваты.
— Если мы не виноваты, то почему тогда здесь сидим? — спросила я.
Он опять начал было гнать про нашу безопасность и про то, что нет самолетов в Дамаск, но я скривилась так, что он понял: еще чуть-чуть, и я перестану делать вид, что ему верю, а он хотел меня в чем-то убедить.
— Я не в силах вас выпустить, — замурлыкал он. — Но я могу попытаться вам помочь. Сейчас я запишу все ваши требования, а ты, Катя, должна поесть! Что ты хочешь? Шаурму, фаляфель, салат, пиццу? Ты только скажи, и мы все тебе принесем!
Мне понравилось, как он со мной разговаривает, и я начала с усмешкой перечислять:
— Возможность позвонить домой. Овощи и горячий чай хотя бы раз в день для всей нашей камеры…
Он старательно записывал с очень серьезным видом, но потом сказал, что все не так просто. По всему выходило, он хочет, чтобы я поела сейчас, а он за это отнесет мои требования своему начальнику — чурбану, которого даже охранники называют психопатом.
Мы с Кристиной только посмеялись над ним. Он принимал нас за арабок, которые верили в подобную чушь — то ли от глупости, то ли из вежливости.
Я решила пойти на уступку.
— Положите передо мной мой мобильник, — сказала я. — Я съем половину сэндвича, позвоню родным, после чего доем остальное.
Я считала свое предложение честным, но Басима мой вариант почему-то не устраивал. Я послала его, а он предложил нам чаю.
При мысли о чае в глазах у меня потемнело, и я почувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Я попыталась перестать думать о горячей сладкой жидкости, но это было сложно. Тогда сфокусировалась на Басиме — он сидел передо мной, тщедушный, гадкий, трусливый ублюдок. И чудо свершилось — сознание вновь прояснилось.
Я грубо отказалась и подпрыгнула от неожиданности, когда услышала, как Кристина соглашается. Мукаддим распорядился сделать нам чай. Я уставилась на подругу.
— Не могла бы ты не пить с ним чай? — прошипела я.
— Почему же? — искренне удивилась Кристина.
— Я не ела две недели и не пила три дня! Ты спрашиваешь — почему?
Изголодавшейся Кристине было очень тяжело отказаться от сладкого чая, да еще и в обществе мужчины.
Она нерешительно отвергла предложение Басима, и тот спросил о причине.
Он весь светился благодушием и сердечной добротой. Чтобы сказать нет еще раз, Кристине пришлось наклонить голову, только бы не смотреть ему в глаза, так ей было неловко.
На самом деле Кристина тоже ему не верила. Она знала, что ему все равно, подохнем мы или нет. Если мы умрем, они засадят в нас пару пуль и скажут, что нас убили бойцы Свободной армии. Просто объясняться с русскими будет неприятно.47 Но Кристине очень тяжело быть невежливой с мужчиной, когда тот ведет себя так галантно. Это все последствия хорошего воспитания.
Отказ Кристины Басиму не понравился. Он даже в лице изменился.
— Что ты ей сказала? — прямо спросил он меня, прищурив глаза.
Возможно, если бы он знал, как ослабли мои ноги и как они дрожат во время ходьбы, если бы он ощутил ту сухость во рту, от которой так хрипит мой голос, то не злился бы на меня.
Но он не знал.
Еще больше он разозлился, когда посмотрел в мои глаза и увидел в них нескрываемую радость. Ему, заместителю начальника Уголовного розыска отказали те, с кем он никогда не считался, те, кого он и его подчиненные называют животными, тварями, ничтожествами, те, кого надзиратели отправляют на тот свет как назойливых мух.
Это было скотство высшей категории. Но я пошла дальше.
— Да я ничего ей не сказала, — буркнула я. — Просто нас уже ждут в камере.
Не спрашивая разрешения, мы с Кристиной поднялись и направились к камере, но я следила за мукаддимом, пока шла до двери. Он откинулся на спинку стула и с силой швырнул ручку на стол. Клянусь, я слышала скрип его зубов!
У двери я обернулась и, тыкая указательным пальцем в стол, сказала:
— Я подохну! Я вам точно говорю! Я не ела тринадцать дней — и не буду есть! Я не пила три дня — и не буду пить! Я не знаю, сколько еще мне осталось! Я подохну прямо здесь, если вы не вывезете нас отсюда! У вас осталось несколько дней! Вы это понимаете?
Он молчал.
В камере я долго сидела, поджав колени, продумывая наш разговор. Стало как-то тепло. Если к нам пришел заместитель начальника, значит, им не так уж и наплевать на нас. Потом ко мне подсела Кристина, и мы принялись обсуждать мукаддима вместе.
— Как думаешь, я с ним не перегнула палку? — спросила я ее.
Кристина, которая всегда ругала меня за некультурное поведение, впервые в жизни сказала:
— Ну что ты, Катя! Ты все сделала правильно!
После окончания вечерних пыток нас с Кристиной снова позвали к двери и сказали, что наиблагороднейший, наидобрейший и
