Владимир Куценко - Тревожные будни
Мы прослышали кое-что о сокровищнице и оружейном складе Джаныбека, пытались найти его. Окрестные горы облазили, скалы осмотрели, пещеры и пещерки ощупали, но никак не могли обнаружить ни оружия, ни сокровищ, ни продовольствия, которое в ту пору ценилось выше золота и драгоценных камней, дороже самой ценной сбруи и изукрашенных мастерами-умельцами седел. И передавали взятые в плен басмачи, что находится тайник этот не в Кашгарии, а на территории нашей республики. Большего никто не знал. Мы — милиция — подумывали: «Уж не сказка ли этот тайник, не выдумка ли это самого Джаныбека, не желает ли он пустить нас по ложному следу... Да и китайцев, кстати, обмануть». Похоже было, и они искали склад: кому не хочется поживиться за счет ближнего, особенно если прячет он сокровища в чужом для него доме, потихоньку от самого хозяина.
Шло время. Мы уверились — существует тайник и находится на нашей, советской земле. Пленные показали: пятнадцать преданнейших джигитов своих велел зарубить Джаныбек, а именно они — божились сдавшиеся — долгое время и стаскивали в секретную казну золото, драгоценности, продовольствие и оружие, новое и старое, которое можно починить. И будто бы лишь четверо в многотысячной банде знали, где хранятся сокровища. Сам Джаныбек, старший сын курбаши, а третьего и четвертого и по имени никто не ведал.
В начале тридцатых годов приток в банду Джаныбека усилился. Оружия стало не хватать. Английские эмиссары, которыми кишмя кишел Западный Китай, в долг давать оружие не желали, требовали золото. Оно у Джаныбека было в тайнике. Вот достать его и послали Дердеш-мергена. Не одного, не в одиночку, а придали ему то ли в помощники, то ли для охраны того самого крошечного, похожего на обезьяну палача-джельдета, которого звали Осман-Савай. Наказ курбаши Джаныбека был строг. Самого джельдета к сокровищнице не подпускать и на пистолетный выстрел. Хорошо знал своего джельдета Джаныбек. Осман-Савай, узнав о сокровищнице, и деньги бы забрал и Дердеш-мергена убил бы.
Сведения о том, что Дердеш-мерген и Осман-Савай перейдут нашу границу и пойдут к сокровищнице Джаныбек-казы в Джушалинском ущелье, мы опять получили от пленных. Но скрываться Дердеш-мерген и Осман-Савай будут в Булелинском ущелье. Тянется оно километров на сорок, поросло тополями, выше — елями. Но главной его особенностью являлся вход — узкая расселина шириной метров сорок. Поставь там один пулемет, так его огонь мог сдержать целую дивизию. Мышь не проскользнет незамеченной. И ясно стало, что вход в ущелье будет тщательно осмотрен и останется под постоянным наблюдением Дердеш-мергена до конца операции. Иными словами, любая наша попытка установить тайное наблюдение за посланцами Джаныбек-казы заранее обрекалась на провал. А иной дороги, скрытого пути в это ущелье нет. Снежные горы, пропасти и скалы кругом. Много недель потратишь на их преодоление. И пройдешь ли живым — неизвестно.
Решили действовать в открытую. Днем и ночью патрули ездили по тропам в ущелье, наблюдали за склонами в бинокли, присматривались к поведению животных: диких козлов — теке, горных баранов — архаров. Но они не изменяли своим привычным путям, не выказывали никакого беспокойства, пугливости. И четверо снежных барсов — ирбисов ночной порой пересекали ущелье со склона на склон по своим привычным тропам, ступая след в след. Лишь очень тщательный осмотр следов на осыпях, по которым ступали ирбисы, позволял отметить их перемещения то на солнечный склон ущелья — кунгей, то на теневой — терскей.
Ничто, казалось, не нарушало обыденной жизни зверей. Походило — нет никого в ущелье. Не могли же архары, теке и барсы не почувствовать притаившихся людей, место их таинственного пребывания. Даже ни одна пичуга не вскрикнула тревожно ночью. А ведь в сторожкую тишину вслушивались по пять пар очень внимательных, привычных ушей патрульных, жителей гор. Каждый из них был хорошим охотником и следопытом, знатоком повадок зверей и птиц. Но ничего ни днем, ни по ночам не нарушало от века заведенного порядка.
— Нет никого в ущелье! — в один голос твердили патрульные. — Нет никого! Или шайтан, дух какой-то, а не человек, ухитряется там скрываться...
— Там Дердеш-мерген! — говорил я им. — Великий охотник!
— Охотник — это охотник, — отвечали мне. — Даже знай он язык зверей и птиц, они все равно учуют человека. Мы уже различаем морду каждого козерога, и они, наверное, узнают нас. Только ни в одном месте ущелья они не выказывают ни тревоги, ни осторожности. Нет там мергена, будь он самым великим охотником.
Тем временем деятельность банд, укрывшихся за границей, усилилась. Что ни день — басмачи наскакивали на аилы. Жгли семена хлопка, подготовленные для посева, расправлялись с советскими работниками, коммунистами и комсомольцами. В селах создавались отряды самообороны.
Я тогда работал начальником райотдела милиции. Но в райотделе только зарплату получал, а все время находился в летучем отряде по отражению нападений банд басмачей. В отряде пять или шесть комсомольцев насчитывалось, остальные старики — кому за пятьдесят, кому больше.
Это я смолоду глядел на пожилых людей, как на стариков. Теперь, когда самому за семьдесят, я стариком себя не считаю. Когда надо бывает, я и сейчас сажусь в седло и еду в горы, где ничего, почитай, не изменилось — те же тропы, те же ущелья, даже камни со своих мест не сдвинулись. И я легко нахожу дорогу, провожу людей, Видя неизменность гор, забываю о годах. Только глядя на бурлящие речки да ручьи, русла которых подались кое-где от прежних берегов, чувствуешь время. Тогда понимаешь, сколько лет прошло.
Странные, очень странные минуты переживаешь тогда. Веришь и не веришь в то, что было, и было так давно. А вернешься в город, словно перескакиваешь в будущее, о котором мечтал я и те, кто погиб, и смотришь на прекрасное настоящее и своими и их глазами, точно живешь и за них...
— Да... — протянул Абдылда Исабаевич, глядя за окно карими, совсем не стариковскими, очень ясными глазами. В ярком еще предвечернем небе плыл крохотный издали скоростной лайнер, мигая бортовыми огнями.
Не такой уж непродуманной Исабаевым представилась мне наша встреча и беседа. (Недаром Абдылда Исабаевич просил время на размышление.) Старый полковник сумел построить свое повествование задушевно.
— Не проходило дня, чтоб мой отряд не участвовал в стычках с басмачами. А если и случалось такое, бойцы беспокоились. Как это мы не у дел? Или собаки-басмачи задумали какую-либо коварную хитрость, собирают силы, или устали от нас бегать, за границу ушли? Только последние опасения оказывались напрасными, и уже поутру мы аллюром мчались в какое-либо село вышибать басмачей, запасаться трофейным оружием для отрядов самообороны.
Да, сами мы не могли похвастаться вооружением. Во всем отряде только я имел маузер, а у остальных — трехлинейки да по шестьдесят патронов на брата, через одного — по гранате — «бутылке» с тонким чехлом. И хорошо, если третья из них разрывалась... Больше на испуг брали. У каждого же басмача по такому маузеру, как у меня, — это кроме винтовки, — по двести патронов у каждого головореза, гранаты английские — лимонки, резные, чугунные, каждая разрывалась. Только вооруженными до зубов, осмеливались басмачи нападать на аилы, жечь, грабить и убивать.
Однажды отправились мы в Булалыкский сельсовет, что в двадцати километрах от Гульчи находится. Приехали. Собрал я в сельсовете ячейку — председателя сельсовета, парторга, комсомольского вожака. Создать надо, говорю им, легкий кавалерийский отряд, чтоб и самим жителям аила от басмачей отбиваться можно было. Записалось двадцать пять человек — немало.
— Дело сделано, — говорит председатель сельсовета, — обедать пошли.
А мне не до еды. Разобраться надо, что за люди попали в отряд. Остался я, документы изучаю: кто есть кто? Сижу один. Уж и смеркаться стало. Вдруг — стук в окошко.
— Заходи! — кричу.
Вскоре дверь приоткрылась, в кабинет несмело вошел парень. Красивый такой, стройный, а лицо у него то покраснеет от волнения, то побледнеет.
— Я в отряд хочу...
Взглянул я на парня повнимательнее — здоровый малый, смелый, видно, глаза блестят, такой не побоится пули, первый в схватку ринется. Только почему же нет его среди названных мне людей? Забыли про него? Не похоже. Но со всеми я уже повидался.
— Как зовут тебя?
— Джумалиев Абдулла...
— Комсомолец?
Потупился парень, голову опустил:
— Не приняли...
— Что так?
— Дядя мой у басмачей одиннадцать лет работает...
— Дядя?
Парень кивнул:
— Кузнец он... Его, говорят, насильно увезли... А меня в комсомол не принимают. Разве может быть в комсомоле родственник басмача? А я дядю и в глаза не видел, не знаю совсем.
— Дядю твоего как зовут?
— Дердеш-мерген зовут.
— Слышал. Знаю, что насильно бедняка в банду увезли. А сейчас где он?
