Анна Ульянова-Елизарова - Воспоминания об Ильиче
Но уже в письме от 1 марта план этот отменяется. Владимир Ильич получил известие от Струве, что в Москве цензурные условия невозможны, что книгу Булгакова «О рынках» держат в цензуре год. «Если это так, — пишет Владимир Ильич, — то и думать, конечно, о Москве нечего». И Владимир Ильич решает передать издание в Петербург, мирясь с тем, чтобы оно было отложено даже до осени, как предлагает это Струве. И он пишет, что известие это сбило его с панталыку и он уже ничего сам не предлагает. Вместе с тем он просит мать прислать ему с Надеждой Константиновной побольше финансов, так как могут предстоять изрядные расходы, особенно если придется обзаводиться своим хозяйством, и сообщает, что к осени, вероятно, получит за перевод (Вебба «Теория и практика профессиональных союзов») достаточно на покрытие долгов.
«Я полагаю, больше пятисот рублей», — сообщает он по-английски, очевидно, чтобы скрыть эту сумму от могущих прочесть письмо. В том же письме он просит меня прислать ему разные пособия по английскому языку для этого перевода, так как сильно боится, чтобы не наделать ошибок. Кроме того, сообщает, что «получил вчера немецкий перевод Вебба», который очень помогает ему при переводе и без которого он бы не справился (письмо от 14 марта) Этим переводом задерживалось писание Владимиром Ильичем книги «Развитие капитализма в России». «Моя работа встала совсем: — я занят переводом и провожусь с ним изрядно» (письмо от 28 марта)
В письме от 15 июля он сообщает, что они вдвоем с Надеждой Константиновной переписывают набело Вебба и к 10 августа должны по условию сдать его на почту. «Надоела мне эта переписка (около 1000 писчих страниц на обоих нас) порядком. Но перевод был интересный, ибо книга весьма и весьма дельная» 9 августа Надежда Константиновна пишет: «Сегодня Володя кончил свои «рынки», теперь ему остается только сократить их, и в шляпе дело». А 16 августа Владимир Ильич сообщает: «Сегодня посылаю в СПБ. перевод Вебба». Затяжка с выходом сборника вызывает уже опасение, не ухнул ли он.
Наконец сборник вышел и был получен Владимиром Ильичем в начале ноября. Надежда Константиновна рассказывает (см. письмо от 22 ноября): «Ждали мы… ждали, потом поставили крест… Наконец в одно серенькое утро — видим лезет через забор мальчишка из волости с каким-то громадным тюком: оказались бесконечные «этюды», завернутые в волостной тулуп…» '
Владимир Ильич выражает удовольствие, что издание «Этюдов» перешло к Водовозовой, и сообщает, что намерен воспользоваться ее предложением издать и «Развитие капитализма в России». Просит меня переговорить с ней насчет финансовых условий. «Могу смело взять на себя обязательство доставить в Москву последнюю главу к 15 февраля». 28 ноября Владимир Ильич пишет: «Кончил половину своей книги и убедился, что вся будет скорее короче, чем длиннее предположенного». 12 декабря были посланы Владимиром Ильичем 3-я и 4-я главы книги. 1 — я и 2-я были отправлены нами еще раньше.
Вообще весь 1898 год Владимир Ильич работал очень усиленно как над своей книгой, написанной, собственно, в этом году, так и над переводом Вебба, сделанным им в удивительно короткий срок, да еще над такой неблагодарной работой, как переписка этого перевода. Надежда Константиновна даже жаловалась в письмах к моей матери, что он сидит над работой чересчур напряженно, и радовалась, когда ему удавалось для отдыха проехать в город или на охоту. «Проветриться ему не мешает, последнее время он по уши ушел в свои «рынки» и пишет с утра до вечера» (письмо от 14 октября). Как всегда, Владимир Ильич заботливо относился и к ясности изложения. В том же письме Надежда Константиновна рассказывает, что должна была изображать «беспонятного» читателя то есть особенно придирчиво отмечать, нет ли чего непопулярного, мудреного, неясного, — он и тогда не хотел обращаться к избранным только, хотел быть понятным широким слоям.
Отдыхом для Владимира Ильича служили прогулки, купанья, охота, изредка приезд кого-либо из товарищей или поездка к ним в другое село и в город — в Минусинск или в Красноярск. Так, на рождестве 1897–1898 гг. у него гостил Г. М. Кржижановский, и Владимир Ильич писал (4 января), что «праздники были нынче в Шу-шу-шу настоящие, и я не заметил, как прошли эти десять дней». Глеб Максимилианович пел, «так что мои молчаливые комнаты сильно повеселели с его приездом и опять затихли с отъездом». Рождественские праздники 1898–1899 гг. Владимир Ильич с Надеждой Константиновной проводили в Минусинске, откуда он писал матери: «Приехали сюда мы с Надей… и остаемся до 1-го. Проводим время здесь превосходно. Такого отдыха от занятий только и можно было желать. Усердно катаемся мы, между прочим, на коньках, поем и т. д.» (28 декабря) Играл там Владимир Ильич и в шахматы. Еще 8 марта он просил нас выслать ему шахматы, говоря: «Напрасно я думал, что Восточная Сибирь — такая дикая страна, в которой шахматы не могут понадобиться». Стал он вырезывать их и из коры, что являлось также отдыхом от занятий. В письме от 22 ноября Надежда Константиновна пишет: Володя режет шахматы по вечерам, когда уже окончательно «упишется».
В сентябре Владимир Ильич ездил в Красноярск по разрешению «лечить зубы». «Он давно уже подавал прошение, зубы у него совсем прошли, а тут разрешение пришло на недельку отправиться в Красноярск. Сначала Володя было думал не ехать, но потом соблазнился», — пишет Надежда Константиновна 11 ноября. И Владимир Ильич пишет (16 сентября) из Красноярска, что доволен своей поездкой: «Вылечил себе зубы и проветрился несколько после l/2 годового шушенского сидения. Как ни мало в Красноярске публики, а все-таки после Шуши приятно людей повидать и поразговаривать не об охоте и не о шушенских «новостях»». Оказалось, что и по «зубному делу» Владимир Ильич съездил недаром: у него болел совсем не тот зуб, который он рвал, не дождавшись разрешения, в Минусе, а другой, который и вырвал в Красноярске дантист (письмо Надежды Константиновны от 27 сентября). Ехал Владимир Ильич от Минусинска на пароходе, и, несмотря на то что «набрал с собой», по словам Нади, «уйму книг», дорога, особенно обратная, ему «смертельно надоела». Ездили как-то за 20 верст к Курнатовскому. Приезжал к ним Глеб Максимилианович в ноябре читать первые две главы «рынков».
На охоту Владимир Ильич ходил большею частью с товарищами по ссылке, рабочими Проминским или Энгбергом. Когда в Шушу заявлялся кто-либо из гостей, то они сопутствовали ему. Он стреляет уток, тетерок, куропаток. Мешает отсутствие хорошей охотничьей собаки. За зайцами Владимир Ильич отправлялся иногда зимой на острова Енисея на целый день. И все же, как пишет и Надежда Константиновна, «охотник Владимир Ильич не особенно страстный».
Мать наша собиралась съездить к Владимиру Ильичу на лето и в 1898 г., и он относился к ее поездке в этом году положительно и писал (10 мая): «Очень и очень бы хотелось, чтобы тебе удалось сюда приехать». «Если бы можно во 2-ом классе по железной дороге, то я думаю, что не будет чересчур утомительно». Но поездке этой не удалось совершиться, главным образом из-за тюремного заключения брата Дмитрия Ильича, тянувшегося почти год. До его освобождения, при полной неопределенности его судьбы, мать не хотела, конечно, ехать, а он был освобожден только 20 августа, когда в Сибири началась уже осень и ехать туда было, несомненно, уже поздно.
И этот весь год шла у нас, конечно, с Владимиром Ильичем деятельная переписка химией, и когда он указывает, перечисляя полученные книги, что какой-нибудь «Дневник съезда техников» или «оттиск из Архива» были особенно интересны и «особое за него спасибо Анюте», то это означает, конечно, получение химического письма. О легальных общественных событиях того времени — докладе Лозинского, прениях в Вольном экономическом обществе насчет денежной реформы, о реферате Струве, прочитанном в Москве в 1898 г., и я, и Марк Тимофеевич писали ему в обычных письмах и посылали тезисы докладов. И Владимир Ильич писал по поводу доклада Лозинского, что это шедевр глупости и что стоит усадить его рядом с г. Южаковым (4 января 1898 г.) О реферате Струве, который, помню, поселил большое недоумение среди московских социал-демократов, Владимир Ильич пишет: «Действительно, с такими новыми взглядами вряд ли стоило выступать в кратком реферате. Остатки работы Федосеева были бы интересны в этом отношении; он держался, кажется, совсем иных взглядов на наше помещичье хозяйство перед реформой» (28 декабря 1898 г.).
Самоубийство Федосеева (в июне 1898 г. в Верхоленске) очень огорчило Владимира Ильича, который высоко ставил Федосеева и возмущался поднятой против него и погубившей его ссыльной историей. Еще 24 января 1899 г. Владимир Ильич писал мне, что Федосеев не ответил на два его письма, что на него повлияла «история в Верхоленске», и добавил: «Уже лучше не желай мне товарищей в Шушу из интеллигентов! С приездом Н. К. и то целая колония будет». Владимир Ильич пишет и подробнее о Федосееве, пересказывая письмо Ляховского о всех обстоятельствах смерти Николая Евграфовича, и прибавляет: «Хуже всего в ссылке эти «ссыльные истории».
