Дмитрий Губин - По России
Или вот, об этом писали, в Москве планируется построить двести типовых православных церквей по магазинном принципу, то есть по принципу «шаговой доступности» – они ведь тоже выплеснутся во дворы, если не колокольным звоном, то крестными ходами, бабушками в платочках, нищими у ворот. Но никто ведь не думает протестовать, верно? Это, наоборот, почему-то связывают с немедленным снисхождением на микрорайон чего-то такого, что синонимично нравственности.
Или еще вопрос: если не нравится странная и непривычная толпа (мужчины – в бородах, женщины – в платках, и я не про убежденных православных, я про мусульман, хотя, согласитесь, в общих чертах похоже) в Ураза-Байрам, то как можно не хотеть строить мечеть, которая могла бы эту толпу укрыть внутри? Или, если вот не нравится ислам как религия – то что именно не нравится? Теракты, да? Кавказ? Распространение ваххабитских идей под прикрытием медресе и мечетей? Кстати, в чем сущность ваххабизма и в чем он расходится (и расходится ли) с «правильным» исламом, вы хоть примерно представляете? Если видите за каждым муллой вдохновителя террориста, то почему протестами загоняете мусульман в подполье? Думаете, не будете видеть – терроризм исчезнет? Кстати, вы знаете, чему учат в медресе? Как устроена мечеть? Какие там правила?
Ответов нет, поскольку логика – не тот принцип, на котором держится русская цивилизация. Мы, как однажды заметил крайне ценимый мною писатель Александр Терехов, страна действия, а не думания. И вошедшего в плоть страха, как заметил он же. Мусульмане – чужие, непонятные, темные, страшные, вот придут и укроют наших женщин хиджабом, а мужчинам перережут горло. Даже робкое, и тоже не бог весть какое умное замечание – по крайней мере, мусульмане не пьют – отметается с ходу. Ты, Губин, и правда не русский какой-то, ты засланный, что ты тут нам пишешь, сам все знаешь, а не знаешь, так не смеешь судить.
На самом деле, я судить смею. Моя питерская квартира выходит одними окнами на Петропавловский собор, а другими – на мечеть. Мечеть на Петроградской стороне – это творение архитекторов Васильева, Кричинского и фон Гогена, сумевших нежно скрестить Самарканд с северным модерном. Когда мы только купили квартиру – расселили чудовищную, без горячей воды и с разбитыми окнами коммуналку – никаких служб в мечети не велось, потому что шел ремонт, и она стояла в лесах. Когда леса сняли, все ахнули: у мечети – фантастические купол и фасад, весь в голубой глазури с восточной вязью, в обрамлении сурового гранита. В ночи в прожекторах вспыхнули купол и минареты. Утром праздновали, если не ошибаюсь, Курбан-байрам, – в мечеть втекала толпа, и усилитель разносил над Невой голос муэдзина, и все это придавало местности такой же шарм, какой придает греческий солнечный храм Биржи – стрелке северного Васильевского острова. Именно «шарм», да, я отвечаю за слова: шарм чужого, но давшего корни у тебя под окнами, шарм лютеранских игольчатых шпилей, украшающих в Питере православные церкви, шарм русских блинов, шалей, шалостей, ярмарок, вдруг прижившихся на берегах холодной шведской реки. Это дает жизни ощущение эстетической наполненности, тяжести, придает твоему району колорит, наделяет его, как говорят питерские эстеты, genius loci, богом места.
Я вовсе, чтобы вы не сочли меня восторженным идиотом, – я вовсе не идеализирую взаимное проникновение разных (и порою принципиально разных) культур.
Купол и минареты довольно быстро перестали освещать, и вместо сказки Востока в ночи в моих окнах стал возникать мрачный его профиль, и я даже жаловался на это в приватной беседе – ну что им, трудно лампочки заменить?! – верховному муфтию Нафигулле Хазрату Аширову, но он только вежливо покивал головой. Зато человек из питерской администрации мне аккуратно намекнул, что дело не в лампочках, просто не надо чересчур уж подчеркивать, не надо, чтобы слишком уж сияло и било в глаза… «Било что?!» – вскричал я, но вскоре узнал, что не так и давно, в 1990-х, человека, задумавшего издать в России перевод «Сатанинских писем» Салмана Рушди, – этого человека схватили и удерживали пару дней в подвале этой самой, что в моих окнах, мечети, двое суровых бородачей с «Калашниковыми» на коленях. И источнику этой информации, поверьте, у меня нет оснований не доверять, и «Сатанинские письма» (заставляющие любого, прочитавшего их по-английски, пожимать плечами – ну, и где здесь антиисламская крамола?!) не найти в магазинах.
А потом рядом с мечетью появился магазин «Халяль» с дивной бараниной и пряностями, где обслуживали с какой-то сказочной любезностью, а потом по соседству появился врачебный кабинет строго для женщин-мусульманок, и жена сказала мне, что это не очень красиво, но она поймала себя на мысли, что одна культура может не просто противоречить, но и исключать другую: это она про кабинет. А потом в магазин швырнули поутру гранату (а мы как раз с женой собирались идти за бараньей лопаткой), и там посекло осколками людей, и когда я зашел выразить хозяину соболезнования и поинтересовался, нашли ли бомбистов, тот только махнул рукой: «Кто будет искать? Тут всюду видеокамеры, всем все понятно, все на записи видно, но – КТО – БУДЕТ – ИСКАТЬ? Кому это надо?!!» – и извинился, что сорвался, повысил голос.
Медицинский кабинет, кстати, исчез.
У вас вот тоже бывает отчаяние, что идея или мысль, казавшиеся простыми, элементарными, так что нужно их претворять немедленно, вдруг запутываются, усложняются так, что делать нельзя вообще ничего?!
Не знаю, понятно ли из написанного выше, что я – неверующий человек. Вообще неверующий, атеист. Но моя вера в практическом смысле – это вера в действенность вещей и явлений, подобных газете «Мой район». В то, что на уровне двора, микрорайона, района договариваться не то чтобы проще, но надежнее, чем на уровне верховного муфтия или патриарха.
Страхи почти всегда провоцируются неизвестностью. Будь я правоверным мусульманином, то ходил бы по домам возле мечети на Петроградской стороне – или в Текстильщиках, где спорят из-за мечети, или на Сенной площади, где молельный дом, а мечети нет – раскладывал по почтовым ящикам свою газету, где совсем мало было бы про религиозные идеи, но было бы – про бытовую культуру и жизнь. Вот у нас Курбан-байрам 17 ноября, вот так-то мы его празднуем, народу будет много, машину будет негде припарковать, вы уж простите, пожалуйста. Приходите в наш магазин, там самый лучший в городе рахат-лукум по самой низкой цене. А еще мы детский праздник устроим, приходите с вашими детьми, мы придем с нашими, это на нейтральной территории, в кафе, вы не беспокойтесь. И будь я правоверным православным, я так же вел бы себя в городе Иваново: а не мешает ли вам колокольный звон? Да? А не хотите придти на выступление звонарей? А знаете, что у нас бесплатная воскресная школа?
Я не хочу сказать, что все это просто. Я хочу сказать, что только складывание соседей в сообщество, превращение чужих в своих позволяет чужую эстетику воспринимать не как угрозу, а как расширение жизни.
Я тоже этому расширению не сразу научился, пока не пожил в Европе. Там как-то сразу ощущаешь себя внутри сообщества: вот это, слышишь, посуду бьют супруги-португальцы, но ты полицию не вызывай, потому что они всегда сразу же мирятся. В этой квартире сумасшедшая бабушка живет, но она очень добрая, в среду приходи к ней на день рождения, ей будет 90 лет, она сладкое любит. Этот сосед – ортодоксальный еврей, он в субботу пешком к себе на седьмой этаж ходит, как это – почему? Потому что шабат, нажимать кнопки лифта нельзя. Это – двои аргентинцев, геи, семейная пара, поженились в Испании, там это разрешено. А это Хасан, араб, он прораб на стройке и у него всегда хорошая травка, так что обращайся, если будет нужда…И не надо мне только про запреты хиджабов во Франции, про беспорядки в пригородах Парижа и запрет на строительство минаретов в Швейцарии – компатриоты, тычущие пальцем в эти несомненные факты, забывают, однако, упомянуть про фантастический фестиваль эмигрантов в лондонском Ноттинг-Хилле, про гигантский Исламский культурный центр в Париже (а также в Лондоне), а главное – про феноменальное влияние всех неевропейских культур на культуру европейскую. Европа всех их приняла и сделала своими.
Так что эту статью я дописываю под взятый во французской медиатеке диск группы «Космофонический оркестр», где Ямина Нид эль-Мурид и Надя Нид эль-Мурид с дивным магрибским акцентом поют по-французски так, что крышу сносит.
Диск, кстати, называется, «Chansons apatrides» – «Песни апатридов».
То есть людей без гражданства.
Но, однако ж, с культурой.
2010 Комментарий
На исходе 2011-го мечеть на Петроградской стороне стали, наконец, подсвечивать в ночи. На мой взгляд, вульгарно. Так там и забор приделан точно такой же – как стащенный с советского кладбища, где родня посмертно приукрашала могилку покойного в своем представлении о прекрасном. «Худшее из уродств – уродство, порожденное недостатком культуры», – как заметил однажды Франсуа Мориак. То есть нынешним мусульманским властям Петербурга не до Васильева, Кричинского и фон Гогена. И это моя основная к ним претензия, поскольку молельные коврики, ныне расстилаемые в Ураза-байрам уже и на противоположной стороне Каменноостровского проспекта, у памятника «Стерегущему», меня ни капельки не раздражают, а напротив, преисполняют еще большей любовью к месту, где я живу.
