Николай Ефимов - Военная контрразведка от «Смерша» до контртеррористических операций
Вскоре подполковник Акинфеев отправил список с фамилиями всех родственников этого солдата своим коллегам в Хабаровск, чтобы они проверили фамилии по картотеке «БРЭМ». Оказалось, на брата отца этого воина имелось разыскное дело, которое хранилось в 1-м Главном управлении КГБ СССР. Акинфеев послал туда шифровку и в ответ получил выписку из показаний двух арестованных агентов японской военной миссии на дядю этого солдата. В свое время миссия эта развила очень активную деятельность против советских войск в Маньчжурии: шпионов засылали в ближние тылы расположения наших частей для ведения разведки и диверсионных действий. Судя по показаниям арестованных японских разведчиков, дядя этого солдата «поработал» весьма продуктивно, а теперь спокойно и безбедно проживал в Томске. Акинфеев позвонил туда начальнику управления, с которым был знаком раньше, и попросил установить наличие там этого человека…
Так спустя 25 лет был выявлен пособник японской разведки.
В запас Артемий Георгиевич ушел подполковником, однако к очередном юбилею Великой Победы, Указом Президента РФ ему было присвоено воинское звание полковник запаса, и он еще 9 лет проработал старшим инспектором учебного отдела в Новосибирской школе контрразведки — Институте переподготовки и повышения квалификации сотрудников ФСБ России.
— В последние годы, — рассказывает полковник Акинфеев, — в различных изданиях появилось немало информации о деятельности контрразведчиков в годы войны и в послевоенное время, и порой людям трудно разобраться, где правда, а где ложь. Совершенно точно заявляю вам: за время моей работы в контрразведке, а это 27 лет, не было ни одного случая нарушения социалистической законности. Я хорошо знал обстановку во всех отделах, в которых все эти годы работал. Например, в том же Киевском военном округе не было такого случая, чтобы невиновного человека осудили. Скажу вам больше: однажды наказали следователя только за то, что он неверно и грубо поставил вопрос перед обвиняемым. Кстати, а вы знаете, что некоторые наши соотечественники шли на сотрудничество с немецкой разведкой с единственной целью — вернуться на Родину потом, когда их перебросят за линию фронта? Помню, в Киеве в наш отдел пришли с повинной брат с сестрой. Они были засланы абвером, но не немцам хотели служить. Они попали в плен и желали лишь одного — поскорее вернуться домой. И таких примеров немало.
Из этого рассказа у читателя может сложиться мнение, что служба в военной контрразведке была не такой уж и опасной. Но это, по просьбе Артемия Георгиевича, я упустил в своем материале эпизоды с погонями, перестрелками, засадами и прочим «экстримом», в которых он по долгу службы участвовал.
«Оставьте это сценаристам приключенческого кино», — попросил меня с улыбкой ветеран «Смерша».
Тарас РУДЫ1К
Стенографистка генерала Абакумова
Окончив 7 классов средней школы, москвичка Зина Козина поступила на двухгодичные курсы стенографии и машинописи, а весной 1941 года пришла на работу по специальности в Наркомат внутренних дел. С 1 мая 1942 года — служба в Управлении особых отделов НКВД СССР Карельского фронта; с января 1945 года была прикомандирована к Главному управлению контрразведки «Смерш» НКО СССР. Затем длительное время служила и работала в органах государственной безопасности. Сейчас старший лейтенант в отставке Зинаида Павловна Алексеева живет в Москве.
— Зинаида Павловна, до войны вы успели поработать в центральном аппарате НКВД. Чем отличались условия вашей службы в Управлении военной контрразведки «Смерш» фронта от московских? Или в принципе все было почти так же?
— Сама работа в общем-то не отличалась — записываешь, расшифровываешь… А условия, конечно, были совершенно другие: на фронте было, как в Ленинграде, — два кусочка черного хлеба на целый день. И мы оставляли — кто корочку, кто половиночку, к себе на вечер уносили. Печка русская была большая, солдат ее топил — и мы эти кусочки сушили. Питались мы очень скудно, и, чтобы нас перевести на другой паек, всем нам, девчонкам, звания присвоили — младший лейтенант. В общем, условия жизни, как говорится, были спартанские, и ничего, кроме работы, для нас тогда не было.
— Работали вы в тылу, в стационарных условиях?
— Не только. Несколько раз оперработники брали меня на передовую — стенографировать отчеты возвращавшихся из-за линии фронта разведчиков. Фамилии их я, конечно, не помню… Ну и еще в командировки ездить иногда приходилось — в штаб 7-й отдельной армии, например.
— Про какой-нибудь интересный отчет «зафронтового» разведчика вы можете рассказать?
— Да нет, что вы! Моя задача была не вдумываться и запоминать, а быстро записать все стенографическими знаками, потом расшифровать и передать сотруднику. Что тут упомнишь? Хотя один допрос мне запомнился.
— Это когда примерно было?
— Могу сказать почти точно: это был где-то август — сентябрь 1946 года, я тогда была в Германии, в нашей оккупационной зоне. Как и почему я там оказалась — расскажу попозже. Так вот, допрос вел начальник отдела, фамилия его была Коротя — он умница, большая умница был. Он допрашивал немецкого офицера, который работал с Яковом Джугашвили — сыном Сталина, находившимся в гитлеровском плену. Не просто его знал или видел там, а именно — он с ним работал!
— Ого! Как же его нашли? Как установили?
— Этого я точно не знаю, не мое это было дело, но, думаю, оперативно-агентурным путем.
— Простите, а не могла ли это быть какая-то «подстава»? Сейчас ведь существует версия, что Яков Джугашвили вообще в плену не был, что он погиб еще в июле 1941 года, а все последующее является дерзкой и блистательной спецоперацией немецких спецслужб…
— Такая версия мне известна, но я твердо вас уверяю, что этот офицер говорил на допросе очень искренне, ни на какую версию это не было похоже — уж я-то тоже тогда понимала, кто врет, а кто кается. И потом, мне кажется, это было очень неожиданно, что его нашли — этого офицера. Такое было впечатление, по моим воспоминаниям, что он якобы пойман с поличным и вынужден обо всем этом рассказывать. Понимаете? Это во-первых. Во-вторых, смысла ему неправду говорить не было — это же был 1946 год, все позади осталось!
— Ну да, вот в начале войны гитлеровцам было выгодно показать, что у них в плену находится сын самого Сталина. А тут для этого офицера могли быть очень большие неприятности…
— Конечно! Я помню, как немцы листовки сбрасывали с фотографиями, где были Яков и два немца. Может быть, это как раз один из них и был — точно не могу сказать. Как понимаете, мы эти листовки на память не сохраняли.
— Так что же этот офицер рассказывал?
— Об этом я помню только в общих чертах — время-то идет. Да и допрос всего-навсего один был. Но помню, что они, гитлеровцы, знали точно, что это Яков, это они совершенно определенно установили — никаких сомнений у них не было. Немец говорил, что на этом они хотели операцию какую-то провести — чтобы дошло до каждого русского солдата, что сын Сталина сдался в плен. Что-то они ему предлагали, но он все отрицал, ни на что он не шел. Сказать сейчас, что именно, я не могу — может быть, это как-то ушло мимо меня, я не заостряла внимания, не помню. Знаю только, что Яков держался достойно.
— Про его гибель этот немец что-то рассказывал?
— Наверное. Но я почему-то не помню, а врать и придумывать не хочу… Когда этого немца после допроса увели, Коротя, такой возбужденный, мне говорит: «Давай быстрее, сейчас будем спецсообщение писать Сталину!» Я говорю: «Я готова, мои тетрадки здесь». А он так подумал: «Давай сразу на машинку, не будем стенографировать!» И все продиктовал. Вот он такой умница был. Я думаю, что это спецсообщение хранится сейчас в каком-то архиве. Это точно совершенно!
— Зинаида Павловна, ваш главный вывод, что Яков Джугашвили все-таки был в немецком плену?
— Для нас это было совершенно ясно — других вариантов не было. И в спецсообщении Сталину мы писали не о том, был или не был, а про то, как его сын достойно и мужественно держался, — это была самая основа!
Поверьте, мы любили и почитали Сталина. Не надо за это как-то нас осуждать — это наше личное дело. Помню однажды, как на нашем Карельском фронте кто-то сказал, не знаю: «Сталин к нам приехал! Сталин на нашем фронте!» И такой был подъем у всех, вы даже представить не можете:
Сталин на нашем фронте, бить будем всех подряд! Вы понимаете, какое настроение было у солдат? Не было Сталина, конечно, — уж мы, контрразведка «Смерш», это знали! Но все как-то поверили, этот слух шел по всему фронту…
— Интересно! Как ни банально это звучит, но историю все-таки творят личности, которые своим умом, волей и энергией объединяют человеческие массы… Насколько я знаю, вам в конце войны пришлось непосредственно работать с человеком, чья огромная роль в истории Великой Отечественной войны довольно долго затушевывалась?
