Борис Шубин - История одной болезни
15
Можно ли было спасти Пушкина?
Вопрос этот в различных вариациях возникает так часто, что и нам от него не уйти. Уже сама постановка его говорит о многом: Поэт, скончавшийся почти полтора века назад, воспринимается как наш современник и время не в состоянии приглушить боль утраты.
Чтобы грамотно оценить возможности лечения, надо прежде всего иметь представление о морфологических изменениях в органах погибшего.
До нас дошла записка Даля "Вскрытие тела Пушкина", из которой следует, что, кроме огнестрельного многооскольчатого перелома костей таза и сравнительно небольшого количества крови, скопившейся в животе, имелось воспаление брюшины, источником которой, по всей видимости, было омертвение стенки тонкой кишки на ограниченном участке ("величиною с грош", как отметил В. И. Даль).
Причина изменений кишки до сих пор окончательно не установлена: одни считают это результатом ушиба пулей, другие – вторичного ранения острым костньш осколком, хотя для развития перитонита это уже не существенно.
"Вскрытие… показало, что рана принадлежала к безусловно смертельным", – подвел итоги В. И. Даль.
Однако прежде чем мы попытаемся понять, почему он сделал такое безоговорочное заключение, несколько слов о самой процедуре вскрытия.
Производилось оно в соответствии с Указом военной коллегии от 1779 года об обязательном вскрытии трупов умерших насильственной смертью. Выполнено оно, к сожалению, не в полном объеме и весьма поверхностно. Это понимал Даль, записавший: "Время и обстоятельства не позволили продолжить подробнейших разысканий".
Но осуждать исследователей нельзя: за стеной раздавались рыдания Натальи Николаевны, а с улицы доносился неутихающий гул толпы.
Расчет времени, проведенный Ш. И. Удерманом, дает основание считать, что вскрытие было выполнено 29 января в промежутке между 16 и 20 часами.
В самом деле, раньше – нереально, так как около часа ушло, пока скульптор Гальберг снимал гипсовую маску, а позже – сомнительно: в 20 часов, как записано в дневнике А. И. Тургенева, была панихида, после которой, учитывая религиозно-этические соображения, вряд ли стали бы производить вскрытие. На следующий день в передней уже был выставлен гроб с телом покойного.
Лицо поэта, по воспоминаниям очевидцев, было необыкновенно спокойно. Казалось, он спал. Кудрявые , волосы разметались по атласной подушке, густые бакенбарды окаймляли впалые щеки, выбивались из-под широкого черного галстука. Пушкина положили в гроб не в ненавистном ему камер-юнкерском мундире, а в его любимом темно-коричневом сюртуке.
В. А. Жуковский величавым гекзаметром написал простые и трогательные стихи: "Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе руки свои опустив… были закрыты глаза. Было лицо его мне так знакомо…"
Записка Даля о вскрытии не является официальным документом. Да и составлена она не по форме.
Вскрытие – и это мы уже обсуждали – должно быть, производил доктор Спасский, имевший на то полное право как дипломированный судебно-медицинский эксперт. Надо полагать, что им был составлен официальный протокол, который, возможно, когда-нибудь и будет обнаружен. А записка Даля – это больше впечатления человека, присутствовавшего при исследовании или, может быть, помогавшего Спасскому. Но и той информации, которая содержится в ней, вполне достаточно, чтобы согласиться с утверждением Владимира Ивановича о безусловной смертельности ранения.
Я полагаю, читатель успел убедиться, что у постели поэта собрались в высшей степени достойные представители отечественной медицины пушкинской поры. Проводимые ими мероприятия, не всегда рациональные с наших сегодняшних позиций, находились в согласии с господствовавшими в то время принципами ведения больных с огнестрельным ранением живота.
Для спасения Пушкина требовалась в первую очередь серьезная операция на органах брюшной полости. Однако подобные хирургические вмешательства с большой осторожностью стали производить только в последней четверти XIX века. Я не буду повторять общеизвестного – значения для исхода заболевания антибиотиков, переливания крови, питательных растворов и других распространенных сегодня медикаментов, о которых тогда и не помышляли.
Как верно заметил один из исследователей истории болезни Пушкина, если бы раненый поправился, это была бы счастливейшая случайность, и врачи не имели бы права приписывать такой исход своему лечению.
Здесь любопытно отметить один психологический момент: никто из современников А. С. Пушкина, включая его родных и близких, ни полусловом не упрекнул Н. Ф. Арендта и его коллег в том, что они не спасли поэта. Доктора, волей судьбы собравшиеся у постели умирающего Пушкина, до последних дней своей жизни не теряли уважения коллег, в том числе таких нелицеприятных, каким был Н. И. Пирогов.
Упреки и даже обвинения в адрес врачей стали раздаваться значительно позже, когда хирурги научились оперировать и лечить подобных больных. Писатель и биограф А. С. Пушкина Л. П. Гроссман так сформулировал эти мнения: "Через столетие русская медицина осудила своих старинных представителей, собравшихся у смертного одра поэта".
Однако броская его формулировка не совсем точна.
Выдающийся советский хирург С. С. Юдин, хотя и усмотрел в лечении Пушкина целый ряд ошибок, допущенных врачами, четко заявил на страницах газеты "Правда", что рана его была по тому времени, несомненно, смертельна. Такое же заключение сделал другой известный наш врач и историк медицины профессор И. А. Кассирский.
В столетие со дня смерти поэта в старом здании Академии наук на Волхонке проходило необычное заседание Пушкинской комиссии. За столом президиума собрался цвет советской хирургии. В переполненном зале – писатели, поэты, литературоведы. Первый ряд занимали потомки Пушкина.
Председательствовавший – писатель и врач В. В. Вересаев, автор известной книги "Пушкин в жизни", – предоставил слово знаменитому нашему хирургу, впоследствии президенту АМН СССР, профессору Н. Н. Бурденко, который выступил с докладом о ранении поэта и его лечении.
К сожалению, рукопись доклада Н. Н. Бурденко до сих пор не обнаружена, а писатель Анатолий Гудимов в статье "В граненый ствол уходят пули" ("Журналист" № 9 за 1967 г.) признался, что при подготовке информации о заседании Пушкинской комиссии вставил несколько строк о том, что раненого Пушкина можно было спасти.
"…Нет мне покоя, пока я не разыщу стенограмму доклада Н. Бурденко и не опубликую ее Наверное, только так я полностью искуплю ошибку, допущенную в молодости", – писал он в заключении статьи.
Но Гудимов скончался, не успев осуществить своих намерений. Однако так ли уж необходим текст выступления, чтобы удостовериться, что Н. Н. Бурденко никогда не мог сделать такого опрометчивого заявления?
Н. Н. Бурденко был крупнейшим специалистом по военно-полевой хирургии (во время Великой Отечественной войны он по праву возглавил хирургическую службу Советской Армии). Приобщался он к основам хирургии в том же самом бывшем Дерптском университете, в котором в свое время учился и преподавал великий Пирогов, и прекрасно знал историю этой науки.
Кроме того, вторым докладчиком на том же заседании Пушкинской комиссии 1937 года был ученик Н. Н. Бурденко доктор А. А. Арендт, который утверждал, что ранение А. С. Пушкина на том уровне развития хирургии было, несомненно, смертельным.
Трудно предположить, чтобы учитель и ученик выступали с такой высокой трибуны с диаметрально противоположными взглядами.
Скажу больше, в архиве А. А. Арендта, с которым несколько лет назад меня познакомила ныне покойная Евгения Григорьевна Арендт – вдова Андрея Андреевича, сохранился машинописный текст двух выступлений.
Одно из них ("Ранение А. С. Пушкина и его лечащий врач Николай Федорович Арендт") начинается такими словами: "Пушкинская комиссия АН СССР оказала мне честь, предложив выступить с докладом, на сегодняшнем торжественном заседании, посвященном столетию со дня смерти А. С. Пушкина. Эту честь я должен приписать в значительной степени тому обстоятельству, что руководящим лицом при лечении Пушкина был мой прадед Николай Федорович Арендт…" Авторство этого доклада не вызывает сомнений.
Тезисы другого сообщения "Хирургия времени Пушкина. Ранение А. С. Пушкина и его лечение" тоже подписаны А. А. Арендтом. Но ведь он выступил только с одним докладом, а доклад, который сделал Н. Н. Бурденко, имел именно такое название. Можно предположить: материалы этого доклада были подготовлены А. А. Арендтом, и поэтому Николай Нилович Бурденко не включил его в собрание своих трудов.
Заключительный абзац рукописи резюмирует ее содержание: "У врачей пушкинского периода арсенал медицинских возможностей по борьбе с грозными явлениями перитонита был крайне скудный и малоценный, и поэтому предъявлять обвинения в неправильном ведении и лечении или в недостаточной смелости в проведении тех или других видов лечения не представляется возможным. Они исчерпали все то, что могли дать, они применили все то, чем располагала медицина того времени. В тот период ранение Пушкина было смертельным при всех обстоятельствах".
