Юрий Виноградов - Хроника расстрелянных островов
«Юнкерсы» довольно долго кружили над Кагулом. Жаворонков с облегчением вздохнул, когда наконец затихло завывание моторов. Над аэродромом настала долгожданная тишина; пора бы и отдохнуть, ведь вечером предстоял налет на Берлин с ФАБ-1000 на внешней подвеске. Однако спать не пришлось. Донеслись короткие автоматные очереди. Стреляли в западной части аэродрома, где стояли у хуторов четыре ДБ-3.
— Что такое? Почему стрельба?! — встрепенулся усталый Жаворонков. — Неужели фашисты выбросили воздушный десант?
Мысль о вражеском воздушном десанте встревожила его. Усталость сняло как рукой. Охрана у стоянок дальних бомбардировщиков незначительная, едва ли она сможет отразить нападение вражеских парашютистов.
Появился точно из-под земли начальник особого отдела БОБРа старший политрук Павловский. На двух машинах с отрядом эстонских добровольцев из истребительного батальона он только что приехал из Курессаре.
— Кайтселиты стреляют, — пояснил Павловский. — Это они подавали ракетами сигналы немцам. Но мы сейчас их приведем в порядок! — Павловский так же внезапно скрылся в темноте, как и появился.
— Оказывается, вам ни днем ни ночью не приходится скучать, генерал! — улыбнулся Коккинаки.
Редкая стрельба продолжалась всю ночь. Лишь утром отряду Павловского удалось загнать кайтселитов в лощину и вынудить сложить оружие.
В то время как инженеры, техники, мотористы и оружейники готовили ДБ-3 к вылету на Берлин, экипажи отдыхали, восстанавливая силы после бессонной ночи. Полет предстоял необычный, и потому летчики должны чувствовать себя особенно бодро.
Вылет назначался за полтора часа до темноты. В воздух поднялись «чайки», прикрывая ДБ-3 от возможного нападения немецких истребителей. Первым взлетал Преображенский. С тревогой следил Жаворонков за перегруженной машиной командира полка. Дан сигнал, взревели моторы, и самолет начал разбег. Грунтовая полоса быстро сокращалась перед ним, гудели на всю мощь моторы, но ДБ-3 все еще не отрывался от земли. Наконец он точно повис над взлетной полосой — медленно, нехотя набирая высоту. Все ближе и ближе стена леса; со стороны кажется, машина не перевалит через нее. На лбу Жаворонкова капельки пота, волнуется и рядом стоящий Коккинаки, хотя внешне он сравнительно спокоен. А дальний бомбардировщик Преображенского уже над лесом. Едва не чиркнув шасси по вершинам деревьев, он удалялся к морю.
— Все очень хорошо! Так должно и быть, — проговорил Коккинаки.
Второй и третий ДБ-3 взлетели следом за ведущим группы. На взлетную полосу вырулила машина лейтенанта Богачева. Разбег. Взлет. Но что-то медленно самолет отрывается от земли. «Выше, выше!» — мысленно подсказывай ему Жаворонков и на секунду закрывает глаза. Страшный грохот потряс аэродром, ввысь взметнулся султан огня, земли и дыма. Видно было, как падали сверху расщепленные куски деревьев и обломки самолета.
— Взлет машинам с ФАБ-тысяча запрещаю! — приказал Жаворонков. Коккинаки не настаивал. Гибель экипажа лейтенанта Богачева он переживал не меньше генерала.
Через два дня пришла шифровка из Ставки. Жаворонкова и Коккинаки отзывали в Москву на доклад к Верховному Главнокомандующему. Удары по Берлину должны были осуществляться под командованием полковника Преображенского.
На маяке Вирелайд
Командир 43-й береговой батареи старший лейтенант Букоткин получил от начальника артиллерии БОБРа капитана Харламова приказ постоянно держать под обстрелом Виртсу, откуда враг вел артиллерийский огонь по восточному берегу острова Муху.
— Главное для вас — немецкие батареи, склады боеприпасов, скопление пехоты, танков или автомашин, — передал по телефону Харламов. — Как намерены корректировать огонь? — поинтересовался он.
— С армейцами придется договариваться, — неуверенно ответил Букоткин.
— Нет, лучше послать своего корректировщика. Армейцам будет не до нас. У них самих дел по горло. Советую своего помощника послать.
Помощник командира батареи лейтенант Смирнов дежурил на командном пункте — 22-метровой деревянной вышке. Букоткин поднялся в боевую рубку, чтобы сразу же решить все вопросы с предстоящей корректировкой огня батареи по Виртсу. С КП отчетливо просматривался весь клинообразный полуостров Кюбассар. Южная часть его с полосатым маяком на мысу вдавалась в Рижский залив, а северная уходила к Ориссаре, теряясь в зеленой шапке леса. На северо-востоке, на противоположной стороне мелководного пролива Вяйке-Вяйн, виднелся остров Муху, а еще дальше и чуть правее, за проливом Муху-Вяйн, тонул в сизой прозрачной дымке западный берег Эстонии, занятый врагом. Пестрый от ромашек пологий берег полуострова, усеянный серыми валунами, обрамлялся густо-синими водами Рижского залива. Остро ощущался знакомый солоноватый аромат моря и запах йодистой прели.
— Получен приказ на обстрел Виртсу, — сообщил своему помощнику Букоткин. — Давайте-ка согласуем все действия и завтра же в путь…
Рано утром, взяв с собой двух краснофлотцев, Смирнов выехал на пристань Куйвасту. Шофер уверенно вел полуторку по хорошо знакомой дороге и молчал. Смирнов, пригретый теплом от мотора, незаметно задремал. Очнулся он, когда машина стояла в кустах близ дороги. Сзади виднелись крыши домов маленького, потонувшего в зелени Ориссаре.
— В чем дело? Почему встали? — спросил Смирнов, протирая заспанные глаза.
— Лучше обождать немного, товарищ лейтенант, — ответил шофер. — «Юнкерсы» кружат над дамбой.
Только теперь Смирнов услышал отрывистый гул четырех «юнкерсов», которые терпеливо ожидали появления машин или людей на узкой трехкилометровой дамбе, соединяющей через мелководный пролив Вяйке-Вяйн острова Сарема и Муху. Он обошел несколько раз машину и направился к зеленой полянке, где сидели краснофлотцы. Минут через пятнадцать «юнкерсы» улетели, и путь через дамбу стал свободен.
По мере приближения к Куйвасту все чаще и громче слышались разрывы снарядов. Немецкая артиллерия с Виртсу производила очередной обстрел района пристани. Шофер сбавил ход и повел машину медленнее. В просветах между деревьями замелькала сверкающая гладь пролива Муху-Вяйн; вдоль побережья потянулись окопы, в них находились красноармейцы, оборудующие ходы сообщения и ячейки для стрельбы.
Опытным взглядом артиллериста Смирнов сразу же определил, что немцы ведут беспорядочный огонь, обстреливая огромную площадь. Оставив полуторку в прибрежной роще, он вместе с сигнальщиком Кудрявцевым взобрался на песчаный холмик и посмотрел в сторону Виртсу. Приплюснутый противоположный берег, двоясь, колыхался в теплом мареве, и это затрудняло наблюдение. Смирнов подумал было взобраться на крышу одноэтажного домика, но в такую погоду и оттуда вряд ли что можно было увидеть. Он направился к пристани с намерением отыскать коменданта Куйвасту.
Немецкие батареи неожиданно прекратили обстрел побережья, и, как перед грозой, установилась напряженная, гнетущая тишина. Остановив плечистого главстаршину, Смирнов спросил его о коменданте. Главстаршина указал на пирс, по которому о группой краснофлотцев расхаживал пожилой капитан-лейтенант. Смирнов подошел к коменданту, доложил о цели своего приезда.
— Чем помочь вам, не знаю, — ответил капитан-лейтенант, почесывая щетинистый, давно не бритый подбородок. — Катера у меня нет. Могу посоветовать только воспользоваться маяком на Вирелайде. Оттуда Виртсу видно как на ладони. А доставить вас туда не могу. Под рукой, как на грех, ни одной посудины. Что были, так разбили немцы. Ждите до вечера…
Мысль о маяке на острове Вирелайд очень понравилась Смирнову. Он отправил шофера обратно на батарею, а сам вместе с Кудрявцевым и радистом Кучеренко берегом пролива пошел на мыс, откуда было ближе всего до Вирелайда. Сначала хотели соорудить небольшой плотик, но на это потребовалось бы много времени, к тому же немцы принялись снова обстреливать побережье. Смирнов решил добираться вплавь. Оставив на берегу краснофлотцев со снаряжением и продуктами, он разделся, вошел в холодную воду и поплыл к скалистому островку.
Плыть с каждой минутой становилось труднее. Немецкие снаряды все чаще падали поблизости, поднимая белые султаны воды и разбрасывая вокруг мелкие свистящие осколки. При каждом разрыве Смирнов нырял, спасаясь от смертоносного дождя. Потом он понял, что так у него не хватит сил доплыть до маяка, и стал чаще ложиться на спину и отдыхать. Лежать на воде не двигаясь он мог долго. Еще в детстве в своем родном Иванове любил он с ватагой таких же, как он, загорелых и беззаботных ребят заплыть на середину мелководной речки Уводь и, повернувшись на спину, смотреть в небо. Лежал он обычно до тех пор, пока кто-либо из приятелей не подплывал незаметно сзади. Тогда начиналась игра в догонялки. В заключение друзья переплывали Уводь «по-чапаевски». Лихо выкидывая левую руку вперед, Анатолий резал головой теплую воду, представляя себя Чапаевым, переплывающим Урал под градом пуль беляков…
