Александр Черницкий - Как спасти заложника, или 25 знаменитых освобождений
Говоря «вместе», она все время боялась, что их разъединят. Слишком свежа была память о гитлеровском геноциде, когда мужчин отделяли от женщин, а детей навсегда разлучали с матерями. Узи наставлял детей:
— Если они отделят мужчин от женщин, вы, мальчики, встаньте рядом с мамой, будьте все время с ней. Рони, не вздумай становиться к мужчинам…
В одну из мучительно долгих минут ожидания Сара Давидсон отважилась заговорить с Вильфредом Безе. Разумеется, имени пирата женщина не знала и называла его про себя «капитаном». Именно так он сам отрекомендовался в воздухе, захватив самолет.
— Когда мы летели из Афин, как вы могли проверить, что пилот действительно направляется в Бенгази? — спросила Сара. — Он мог сделать вид, что выполняет ваш приказ, а на самом деле полететь в Бен-Гурион или куда-нибудь еще.
Безе улыбнулся в ответ.
— Я весьма тщательно изучал сведения об этом, будучи в арабских странах, и научился разбираться в картах и инструментах. Я знал, куда летит самолет, — помолчав, террорист неожиданно добавил: — Ваша страна красивая, действительно, очень красивая.
Сара удивилась:
— Разве вы бывали в моей стране?
Пират опять улыбнулся, но на сей раз промолчал; вот и поговорили. Чуть позднее длинноволосый Вильфред Безе в неизменной красной рубашке и неизменным ПП на плече зачитал заложникам заявление для новостных агентств:
— Французы — враги арабов. Они дали Израилю ядерный реактор. Американцы — враги арабов. Они дают Израилю смертоносное оружие. Но главный враг — сам Израиль и израильтяне.
Поднялся шум, крики страха и протеста. Чтобы не перегнуть палку, Безе добавил:
— Вспомните все прежние угоны самолетов. Вам не причинят вреда, мы не убиваем заложников. Если наши требования выполнят, мы освободим вас и вы вернетесь домой.
Перепуганные люди от облегчения захлопали.
«Аплодисменты убивают меня, во мне все кипит, — записала Сара Давидсон. — Всякая речь „капитана“ — аплодисменты. Всякое появление Амина — овация. Я не героиня: нет таких вещей, на которые я бы не пошла, чтобы спасти Узи и мальчиков. Однако в тех рамках, в которых мы можем сохранить свое человеческое достоинство, — зачем унижаться, зачем приветствовать их рукоплесканиями? Мы должны проявлять почтение к Амину, потому что мы в его руках и он решает нашу судьбу. Почтение — но не раболепство!»
В один из бесконечно томительных дней чернокожие солдаты за окнами принялись натягивать на столбах проволоку. Заложники разделились на «партии»: одни полагали, что готовится взрыв здания, другие уверяли, что террористы решили организовать тотальное прослушивание разговоров своих жертв. Нервное напряжение достигло пика, когда вошел угандийский солдат и до ушей улыбнулся, сверкнув зубами:
— Мы натянули проволоку, чтобы вы могли сушить белье. Женщины могут стирать в туалете, а развешивать белье снаружи.
Когда израильтяне еще ютились в маленьком помещении отдельно от других заложников, Сара однажды заметила улыбку и на лице Безе. Набрав побольше воздуха в легкие, женщина попросила:
— Нельзя ли доставить сюда наш багаж из аэробуса? Многие вещи оттуда были бы сейчас очень кстати. У нас нет при себе даже смены белья.
— Поверьте, ваши вещи в целости и сохранности, — объявил «капитан». — Но в Израиле чемоданы загрузили в специальные контейнеры. В Энтеббе просто нет приспособлений для их разгрузки.
Видимо, он не обманывал. Сара спросила себя: «Прекратить этот разговор? Отойти?» Но она продолжила:
— Как вы можете держать нас в таких условиях — без матрацев, без одеял, в такой тесноте?
Террорист достал бумагу и карандашом записал: «Матрацы, одеяла, мыло, стиральный порошок, чистка туалетов».
— Хорошо, я позабочусь об этом, но здесь я уже не командир, — спокойно сказал Безе. — Тут командуют арабы, а я лишь солдат, исполняющий приказы.
Такой ответ снова удивил Сару. «Капитан» вызвал ее интерес. Казалось, он был образованным, интеллигентным человеком. Зачем же он рискует жизнью в интересах палестинцев, что может быть у них общего? Сара Давидсон не знала, что отличное образование, прекрасное воспитание и благородное происхождение в среде западногерманских террористов являлись нормой, а не исключением. 70 % членов радикальных группировок в ФРГ происходили из среднего и высшего классов и только 20 % были из рабочих семей.
Стремление к мировой революции и симпатии к арабам Палестины вполне объяснимо. Материальное благополучие этим людям было обеспечено при появлении на свет. Требовалось на что-то израсходовать заложенную естественным отбором страсть к борьбе. Сытые немецкие интеллектуалы ощущали вину перед «угнетенными и обездоленными» народами бедных стран. Многие молодые немцы искренне верили, что мировая революция справедливо переустроит мир. Одним из них был Вильфред Безе.
— Почему вы здесь? — вырвалось у Сары.
Безе с минуту колебался, потом заговорил:
— Палестинцы — несчастные люди, у которых отобрали родину. Я верю в права палестинского народа и не могу оставаться равнодушным к их судьбе. Я просто обязан им помогать. Вот почему я здесь и готов на все ради обездоленных арабов Палестины.
Подобные наборы штампов в те годы озвучивало и советское радио. На это были свои причины. Еврейское население страны стало казаться властям Советского Союза крайне неблагонадежным именно потому, что Израиль готов был предоставить всем, абсолютно всем советским евреям свое гражданство. Но какие же основания ненавидеть Израиль были у «капитана»? Саре не терпелось узнать, что же на самом деле творится в душе похитителя.
— Допустим, что вам, вашему НФОП и арабским странам удастся, боже упаси, уничтожить Израиль, — сказала она. — Тогда выжившие евреи вновь разбредутся по всей Земле. Как вы поступите? Станете ли вы опять угонять самолеты ради несчастного еврейского народа? Или вы готовы воевать лишь за права палестинцев?
Террорист перекинул ПП с левого плеча на правое. Пробормотал:
— Я согласен, евреи должны иметь свое государство.
Забыв об опасности, Сара воскликнула:
— Вы согласны, что Израиль имеет право на существование?
— Разумеется, — кивнул Вильфред Безе. — Но либо государство палестинцев должно существовать рядом с вашим, либо вы должны жить вместе, в одном государстве.
Женщина пожала плечами:
— Ваши взгляды противоречат идеям тех людей, которым вы служите и для которых рискуете жизнью. Палестинцы не признают права Израиля на существование.
Террорист ответил:
— Я высказываю свои собственные взгляды и не отвечаю за весь Народный фронт освобождения Палестины. Вы когда-нибудь видели лагеря палестинских беженцев? Вы представляете себе ужасающую нищету, которая царит там? Вы видели их детей?
Миссис Давидсон была бы немало удивлена, если бы узнала, что школьные друзья дразнили Вильфреда «пацифистом».
— Палестинцев никто не заставлял селиться в лагерях, ООН с самого начала предлагала им создать государство, о котором вы говорите, но они предпочли войну! — возмутилась Сара, однако быстро взяла себя в руки. — Война не может идти вечно, и когда-нибудь ближневосточную проблему решат. Куда вы тогда направитесь, чем займетесь?
Теперь настал черед возмущаться Безе.
— Я немец и люблю свою страну, — горячо заговорил он. — Но не такую, как сейчас. Нужна другая Германия. Я живу в постоянной борьбе, и немецкая полиция ищет меня. В конце концов меня убьют или на долгие годы посадят в тюрьму. Я предчувствую, что это произойдет очень скоро — мое время заканчивается.
Более сдерживаться бесстрашная Сара Давидсон не сумела.
— Вы растратили себя понапрасну, молодой человек, — объявила она опасному собеседнику. — Вы с вашим умом могли служить человечеству куда лучше, чем похищая самолеты. Скажите мне правду. Как вы себя чувствуете, стоя здесь со взведенным автоматом перед женщинами и детьми? Если вы хотите бороться с Израилем — у нас есть солдаты. Почему вы не сражаетесь с ними?
Он опустил глаза:
— Поверьте мне, я себя чувствую очень нехорошо…
Разговор завершился. Сара вдруг ощутила себя на месте людей, которых уничтожали нацисты. Родившаяся в годы Второй мировой войны в британской еще Палестине, Сара Давидсон поверила, что предводитель террористов — спокойный, приятный, любезный человек. Особенно это бросалось в глаза при сравнении поведения Безе с истерически злобным поведением Габриэль Крош-Тидеманн.
«Немка — это дикий зверь, омерзительная как человек и как женщина, — вывела Сара в своей записной книжке. — Но она менее опасна, потому что на ней нет никакой маски, это откровенный враг. Мне бы и в голову не пришло разговаривать с ней. У немца же такие приятные манеры. Почему евреи покорно шли в газовые камеры? Мне нужен был этот кошмар в Энтеббе, чтобы понять кошмар Холокоста. Легко обманывать людей, которые очень сильно хотят жить. Если бы „капитан“ приказал нам идти туда, где с автоматами наготове нас ждали бы его коллеги, мы бы пошли».
