Марина Логунова - Печальные ритуалы императорской России

По данным ряда отечественных исследователей,[196] это была первая церемония погребения в России, исполненная по европейскому образцу. Однако описанные выше похороны с систематическим участием в них самого Петра, реформирование церемониала на протяжении конца XVII – начала XVIII вв. позволяют однозначно сказать, что данное утверждение не основано на реальных фактах. Похороны кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии далеко не первые, проведенные по западноевропейскому образцу, но от этого не менее интересные.

С данным церемониалом связывают и новую традицию пушечной пальбы, которую царь очень любил и вводил в траурный ритуал, если не взамен, то в дополнение к колокольному звону, принятому издревле. Петр I, задумываясь о траурном пушечном салюте, хотел, чтобы это соответствовало западноевропейскому образцу. Не зная, следует ли при погребении принцессы салютовать из пушек, он послал узнать к пленному шведскому генералу графу Питгеру, который ответил, что салютовать выстрелами не принято, но лифляндский барон Ливенвольде (представитель свиты покойной принцессы) внес сумятицу в решение вопроса, утверждая, что, напротив, принято делать 90 выстрелов. «Петр очень тогда обозлился на Питгера за „ложные показания“ и велел сделать ему строгий выговор. Когда процессия с гробом принцессы выходила из двора, Петр, заметив ганноверского и голштинского посланников, на ухо спросил их еще раз – следует ли салютовать или нет. Тот и другой ответили отрицательно, и таким образом, только в последнюю минуту вопрос был решен».[197]

Трудно сказать, не является ли данная история всего лишь анекдотом. Ведь пушечная стрельба уже звучала на похоронах сподвижников Петра I, как иностранцев, так и русских. Одно из первых упоминаний о салютационной стрельбе относится к 1699 г., когда ее применили на похоронах Ф. Я. Лефорта. В 1707 г. траурным салютом провожали в последний путь Ф. А. Головина. Так что вряд ли Петру I требовалась особая консультация иноземцев в 1715 г. Как бы то ни было, непременный траурный салют стал в дальнейшем традиционным атрибутом похорон членов правящей семьи.

Еще одним спорным утверждением являются ссылки некоторых исследователей на определенное количество выстрелов: «В момент опускания гроба в могилу, в случае погребения императора раздавался пятьдесят один пушечный залп, а великого князя – двадцать один».[198] Регламентированное в подобном контексте количество выстрелов не подтверждается архивными документами, церемониалами и изданиями, выпущенными по поводу кончин и погребений российских монархов. В каждом отдельном случае вопрос о количестве выстрелов траурного салюта решался индивидуально.

Строительство каменного Петропавловского собора, впоследствии ставшего официальной усыпальницей российских императоров и членов Императорского дома, началось в 1712 г., продолжалось двадцать один год и закончилось в 1733 г., поэтому на момент смерти кронпринцессы (титул, присвоенный ей Петром) было возможно похоронить ее только у западной стены собора под колокольней, возводившейся в первую очередь. Надгробие над могилой Шарлотты, так же как и все надгробия над могилами родственников Петра, были сняты по приказу императрицы Анны Иоанновны в 1732 г.[199] В 60-е гг. ХГХ в. на стенах собора появились медные доски с информацией о тех, кто был похоронен в соборе в начале его строительства. Инициировал это историк Н. Г. Устрялов, установивший по архивным данным перечень членов семьи, могилы которых затерялись.[200]

В похоронах кронпринцессы новаторским было оформление Печальной залы, прообраза Castrum Doloris, которая войдет в обиход царских траурных ритуалов чуть позже, вскрытие и консервация (бальзамирование) тела, театрализованный церемониал, соединившийся с празднованием рождения царского сына. Отвечающим веяниям петровских реформ и эпохи веротерпимости было захоронение иноверки в православном храме, ибо кронпринцесса Шарлотта-Христина-София не приняла в России православия, оставалась лютеранкой. По всей видимости, решение о сохранении конфессиональной принадлежности и возможности погребения лютеранки в православной церкви принимал сам царь Петр I.

Вскоре в Петропавловском соборе появилось еще одно захоронение – вдовой царицы Марфы Матвеевны, урожденной Апраксиной, второй супруги царя Федора Алексеевича (1664–31.12.1715, погребена в Петропавловском соборе 07.01.1716 г.). Царица скончалась в Санкт-Петербурге 31 декабря 1715 г. в возрасте 51 года. Ф.-Х. Вебер составил подробный отчет о ее похоронах.[201] Марфа Матвеевна была не только вдовой старшего брата царя, но и родной сестрой одного из сподвижников Петра I, которого современники называли великим адмиралом Ф. М. Апраксиным.

Похороны проходили 7 января 1716 г. в вечерние сумерки с большим великолепием. Ее дворец находился достаточно далеко от Петропавловской крепости, на левом берегу Невы. Весь путь по льду Невы к Заячьему острову, где построены Петропавловская крепость и Петропавловский собор, ставший царской усыпальницей, был уставлен двойным рядом факелов, между которыми и совершалась процессия. Богатую корону, всю усеянную драгоценными камнями, нес тайный советник П. А. Толстой, а гроб и провожатых, числом более 500, из них 200 были в похоронных плащах, везли на санях. Тело по совершении над ним последнего погребального обряда было похоронено в недостроенном Петропавловском соборе, где уже покоились вместе сын и две дочери Петра I и кронпринцесса Шарлотта. На этих похоронах впереди тела шло все русское духовенство: архиереи, архимандриты, митрополиты, священники, певчие и все другие церковнослужители в великолепных церковных облачениях с множеством свечей, кадил и с непрестанным пением, это придавало процессии внушающий благоговение вид. Иностранцы, присутствовавшие на церемонии, отмечали, что в подобных случаях у русских в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания. Петру эта традиция не нравилась, он решительно хотел вывести этот обычай, и на упомянутых похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитывал.

Интересно замечание Ф.-Х. Вебера о причинах сорокадневных служб и дежурств, традиционных для русского траурного церемониала: многие люди из простонародья думают, что душа покойника находится еще шесть недель в том месте, где она оставила тело, поэтому родственники во все время окуривают постель умершего и отправляют при этом ежедневно панихиды.

На похоронах царицы Марфы Матвеевны отразились реформы траурного ритуала. Во-первых, между смертью и похоронами стало проходить уже большее время, чем в XVII в. Во-вторых, так же как и двумя месяцами раньше после смерти кронпринцессы Шарлотты, тело Марфы Матвеевны было вскрыто при участии самого Петра I. Профессор Ю. А. Молин нашел указания на это вскрытие: «Петр I лично принял участие во вскрытии ее тела. Оно честно сказало ему ту правду, о которой он догадывался: жена его брата Федора умерла девственницей. Царь, пораженный высочайшей нравственностью покойной, пережившей его брата на 33 года, распорядился об организации наиболее грандиозных похорон за все свое царствование».[202] Петр, прошедший курс Лейденского университета, владевший навыками врача вообще и хирурга в частности, любил участвовать в медицинских манипуляциях с телами приближенных. Вскрытия мертвых тел, популярные в Европе в то время, привлекали его особенно.

Супруга царя Федора вполне могла умереть девственницей, ибо царь был болен в момент заключения брака и очень скоро сошел в могилу. Однако нельзя согласиться с утверждением, что, пораженный «высокой нравственностью» вдовы брата, Петр I приказал устроить ей особо пышные похороны по причине ее девственности и суровой верности памяти покойного мужа. Такое объяснение не может согласовываться с характером царя, с его идеей европеизации русской жизни, с внедрением новых ритуалов и церемоний, направленных на демонстрацию всему миру полной интеграции России в культурное пространство Европы. В этом отношении любой праздник и событие государственной важности, к которым относились похороны члена царской семьи, становились иллюстрацией нового подхода к отбору используемых мероприятий и символов. Именно поэтому, а не в связи с отсутствием потери девственности, что для Петра вряд ли имело особое значение, погребение царицы Марфы Матвеевны, как пример одного из царских траурных церемониалов в новой столице государства, а ею Санкт-Петербург становится с 1712 г., должно было проводиться с особым размахом. Перенесение царского некрополя на берега Невы поднимало статус молодого города. Похороны кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии и вдовой царицы Марфы Матвеевны в новом европейском городе должны были привлечь внимание к нему как политическому и культурному центру страны.