Александр Солженицын - Из-под глыб (Сборник статей, Часть 1)
На этой почве возникает та, как мне кажется, в корне неверная концепция, которая лежит в основе почти всех известных мне выступлений по национальному вопросу в нашей стране (я имею в виду, конечно, лишь свободную от цензуры литературу). Концепция эта очень проста:
все проблемы национальной жизни нерусских народов сводятся в конечном счете к подавлению этих народов русскими, к стремлению их русифицировать. Области, населенные этими народами, являются русскими колониями. Перед народами стоит ясная цель: освобождение от русского колониального владычества.
Вполне понятна соблазнительность такой точки зрения. Она вводит сложную проблему в рамки некоторых простых и повсеместно принятых взглядов. Все сейчас согласны с тем, что колониализм — позор XX века и что колонии должны как можно скорее стать независимыми. Поэтому получить в глазах мира «статус колонии» — значит сейчас обеспечить себе автоматическую поддержку колоссальных сил. И это значит — предложить своему народу очень ясный, простой путь. Но решения сложных проблем никогда не бывают примитивно-простыми. Мы должны тщательно проверить, верно ли основное положение этой концепции, — что нерусские народы СССР находятся в колониальном подчинении у русского народа, — не только для того, чтобы знать правду, но потому, что вывод, основанный на неверной предпосылке, не может быть надежным для тех народов, которым его предлагают.
Те аргументы, которыми обычно обосновывается зависимое, колониальное положение нерусских народов СССР, на первый взгляд производят абсолютно убедительное впечатление. Чаще всего встречаются следующие.
1) Из территории, населенной нерусскими народами, выкачиваются большие ценности, за счет которых обогащается населенная русскими часть СССР.
2) Уменьшается плотность коренного населения, оно разрежается. Указывается две причины: депортации коренного населения (в прошлом) и переселение большого числа русских (в настоящее время). Русские прибывают в качестве рабочих на новые промышленные предприятия, создание которых часто экономически не обосновано, не нужно для развития этой области.
3) Подавляется национальная культура. Запрещается и преследуется проявление ярких национальных тенденций в искусстве. Насильственно проводится определенная линия в истории, умаляющая национальную самобытность народа. Исторические реликвии не охраняются, разрушаются, древним городам и улицам даются новые, не связанные с историей народа названия.
4) Подавляется национальная религия.
5) Национальный язык все больше вытесняется русским.
Но эти аргументы приобретают другой смысл, если мы спросим: не относятся ли они и к русскому народу? Разберем их по порядку.
1) В некоторых произведениях на национальную тему обращается внимание на то, что жизненный уровень русского народа ниже, чем у многих других народов: грузинского, армянского, украинского, латышского или эстонского.
Иногда это даже рассматривается как признак особого колониализма: колониализма русского типа. Не есть ли это попытка обойти противоречие путем введения нового термина? Кажется очевидным, что здесь общее явление: громадная часть ценностей, производимых всеми народами, не возвращается к ним. И легко угадать, куда они идут: на поддержание гигантской военной машины и гражданской бюрократии, на деятельность в космосе, помощь азиатским, африканским и латиноамериканским революционным движениям, а более всего — на компенсацию неэффективности экономики.
2) Вряд ли кто-либо будет утверждать, что в прошлом — например, в период коллективизации — русский народ меньше пострадал от депортации, чем другие народы. По поводу же современности здесь и обращено внимание на совершенно общую причину — непропорциональное, не обоснованное интересами никакого народа развитие экономики. Эта причина и швыряет массы и русских и нерусских, отрывая от их национальных задач. И если в документах, написанных украинцами, встречаешь жалобы на переселение русских в Украину, то, например, эстонцы и латыши жалуются на то, что к ним переселяются все больше не только русских, но и украинцев.
3) Подавление русской национальной культуры началось тогда, когда любое проявление национальной самобытности других народов еще активно поддерживалось. И сейчас во многих самиздатских статьях по национальному вопросу русские обвиняются в «великодержавном шовинизме». А ведь этот термин был пущен в ход более полувека назад и практически означал призыв к преследованию любого проявления русского национального сознания.
Еще до того, как за это взялось государство, еще с прошлого века, всесильное либеральное общественное мнение объявило русский патриотизм реакционным, для русских — позорным, для всех — опасным. И так до сих пор русское национальное сознание живет под неусыпным враждебным присмотром, как преступник, сосланный под надзор полиции. Вот одно из последних суровых предупреждений. Группа анонимных авторов напечатала несколько связанных друг с другом статей, почти сборник, в № 97 «Вестника Русского Христианского Студенческого Движения». Слово, составляющее (права, в латинском переводе) заглавие первой статьи, то, что в других статьях сразу подкупает читателя, — это призыв России к покаянию. Но среди всех прегрешений России, какой же самый страшный грех усмотрели авторы? Оказывается, это вера в то, что Россия обладает исторической миссией, что и она несет миру свое, новое слово или, как говорят авторы, — «русский мессианизм». В этом-то грехе они требуют у русских покаяния, указывая это даже как основную цель России в будущем. Ставить целью так изменить сознание народа, чтобы он не смел думать, что его жизнь имеет цель! К какому другому народу обращались с подобными поучениями?
Несколько поколений русских были воспитаны на такой трактовке русской истории, которая могла привести только к одному желанию — попытаться забыть, что у нас вообще было какое-то прошлое. Россия была и «жандармом Европы» и «тюрьмой народов», ее история заключалась «в том, что ее непрерывно били», наша история обозначалась одним термином: «проклятое прошлое».
Вряд ли и метла переименований, чистившая все, что связывает нас с нашей историей, прошлась по другому народу более жестоко, чем по русскому. Предлагаю любому провести простой опыт: сесть в автобус, идущий по центру Москвы, и послушать, какие остановки объявляет водитель. Тогда бросится в глаза, что уже редкими исключениями стали улицы, сохранившие свои старые, исконные названия — точно некая щетка оттирала все признаки, которые могли бы напомнить, что у русского народа была история.
4) То же самое можно сказать и о подавлении религии. Здесь русская православная Церковь приняла на себя первый удар, когда ислам, например, встречал еще очень бережное отношение. И в этом первом натиске большая роль была отведена как раз использованию религиозной политики других наций: например, созданию независимой, автокефальной грузинской Церкви или попыткам создать такую Церковь на Украине.
И лишь с последним, пятым из перечисленных выше аргументов необходимо согласиться: вся эта деятельность осуществляется в основном на русском языке, как на государственном языке СССР. Но что от этого выигрывают русские?
Можно указать и другие болезненные явления в нашей национальной жизни — прежде всего это катастрофическое разрушение деревни, которая всегда была основой национальности. Но и от этого русские пострадали никак не меньше, чем другие народы.
Мне кажется, что теория «русского колониализма» не только несправедлива по отношению к русскому народу, она фактически неверна, а тем вредна и для других народов, ибо мешает им верно понять свою национальную жизнь. На самом же деле, основные особенности национальной жизни СССР являются непосредственным следствием господства у нас социалистической идеологии. Эта идеология враждебна каждой нации, как она враждебна и каждой отдельной человеческой личности. Она может временно использовать в своих интересах устремления тех или иных народов, но ее основоположная тенденция — это максимальное разрушение всех наций. Русские страдают от этого никак не меньше других, именно они первыми приняли на себя удар этой силы.
* * *Если принять такую точку зрения на то, как сложилось сегодняшнее положение нации, то надо соответственно изменить и практическое отношение к современным проблемам. Если нельзя переложить вину за сложившееся положение на один народ, то надо признать, что в какой-то мере ее разделяют все. Такая точка зрения представляется мне плодотворной, так как она освобождает мысль от веры в подвластность внешним причинам, в которых мы, как правило, не властны, и направляет ее на причины, скрытые внутри нас, которые тем самым в большей мере подчинены нам. Такая дилемма стоит и перед личностью: определяются ли основные контуры ее судьбы внешними факторами материальными причинами, социальной средой, и т. д., — или они в основном внутренние. В конце концов это есть вопрос о свободе воли. Встает он и перед нацией. Но здесь, если признать превалирующую роль внутренних причин, если признать, что судьба народа больше определяется современными им действиями, его собственным мировоззрением, чем внешними факторами, то надо сделать и тот вывод, что, порвав с русским народом, этих внутренних причин не изменишь. Иначе говоря, отказавшись от правильности представления о «колонизации», надо заново пересмотреть и концепцию «деколонизации». Здесь я имею в виду лишь то, что необходимо освободиться от некоторого штампа мысли, от непроверяемого, необсуждаемого убеждения в том, что разрыв с русскими и создание собственного государства для каждого народа даст автоматическое решение всех его проблем. Мне кажется, здесь есть глубокая аналогия с позицией тех деятелей русской культуры, которые поддались соблазну недавно появившегося такого для нас непривычного выхода эмиграции. В обоих случаях в основе лежит надежда «убежать от своей тени» внешними средствами решить проблемы по существу внутренние.
