Грег Мортенсон - Школа на краю земли
К тому времени нам наконец удалось оформить Сарфразу его первый загранпаспорт, после чего он предпринял целый ряд сложных и утомительных поездок из Кабула в Файзабад через Бахарак, а также в Вахан. Он вел переговоры, готовил все для начала строительства и контролировал ход возведения школ «первой волны» этого проекта. Многие из путешествий он совершал в одиночестве, но когда я был в Афганистане, то ездил вместе с ним. Именно во время этих совместных приключений начала расти и крепнуть наша замечательная дружба. Вскоре мы так хорошо понимали друг друга, что один с легкостью мог предвидеть поступки и реакции другого, а также закончить начатое им предложение. В конце концов, мы научились общаться невербально, ловя на лету смысл взгляда или «прочитывая» все по выражению лица. Конечно, это произошло не сразу. Вначале мне пришлось пройти своеобразный подготовительный курс работы в Афганистане. Сарфраз преподал мне целый ряд уроков, которые я называю «школой стиля» или «школой хороших манер».
С самого первого нашего совместного путешествия из столицы на север я понял, что поездки по Афганистану, даже в сопровождении опытного проводника, – гораздо более рискованное и сложное предприятие, чем перемещение по Пакистану. Среди многих новых опасностей, с которыми мы столкнулись, самой большой была возможность похищения. В то время нанять бандитов, которые организовали бы похищение американского гражданина, можно было за пять миллионов афгани (около 110 000 долларов; сегодня эта цифра увеличилась в десять раз). Чтобы избежать этого, Сарфраз был готов пойти на любые ухищрения. В первую очередь мы прибегли к маскировке.
Афганистан – одно из самых сложно устроенных государств мира, представляющее собой сложный конгломерат разных культур, языков, религий, племенных объединений. Такая полиэтническая смесь всегда приводила в замешательство историков и антропологов, а также озадачивала военных стратегов. Для того чтобы спокойно перемещаться по стране, надо было хорошо ориентироваться в пестрой окружающей среде и знать многочисленные тонкости, которым Сарфраз придавал большое значение. Именно поэтому я говорю о «стиле», хотя это слово обычно используют применительно к моде или манере держаться, свойственной жителям Парижа или Манхэттена. К реалиям, с которыми сталкиваешься в пустынях и горах Гиндукуша, оно, казалось бы, мало относится, но лишь на первый взгляд.
«Чтобы преуспеть в Афганистане, нужно понимать здешний стиль жизни, – терпеливо втолковывал мне Сарфраз. – Все дело в правильной манере поведения».
В любой ситуации, будь то длящиеся ночь напролет переговоры с консервативным муллой или пятиминутная остановка на чай в придорожном кафе, он всегда был особо внимателен к тому, как ведут себя окружающие. Кто где сидит и почему? Кто первым подносит чашку ко рту, а кто выжидает? Кто говорит и кто хранит молчание? Кто из присутствующих является самой влиятельной фигурой, а кто – мелкая сошка, и как статус каждого отражается в его речи? У всех деталей есть свои «слои» смысла и множество оттенков. Верная «настройка» на обстоятельства и адекватная реакция на них помогала Сарфразу избегать нежелательного внимания к нашим персонам. Например, один из способов «не выделяться» во время путешествия по разным областям Афганистана предполагал смену головных уборов. В сохраняющей верность талибам провинции Вардак мы закручивали вокруг головы пуштунский тюрбан лунги, в таджикском Бадахшане надевали паколь моджахеда (шерстяную шапку, «душманку». – Ред.), входя в мечеть Бахарака, меняли любой другой убор на маленькую белую «тюбетейку» куфи, прикрывающую лишь макушку. А находясь среди торговых партнеров или родственников в восточной части Вахана, Сарфраз с удовольствием надевал свою любимую ярко-голубую шляпу с полями. Это, пожалуй, был его собственный стиль, его представление об элегантности в самом классическом смысле слова.
Сарфраз был настоящим «хамелеоном» – как в одежде, так и в речи. Он не просто овладел грамматикой и словарем семи языков, но и знал многочисленные диалекты и говоры. В Кабуле он говорил на сухом и архаичном дари, а по мере продвижения в горы его манера изъясняться становилась проще. Можно сказать, что он, как грузовик, едущий под гору, «сбавлял обороты» – сложные конструкции уходили из его лексикона, а постепенно исчезал и сам дари, менялся то на вахи, то на бурушаски – язык его предков, выходцев из Вахана. А еще в запасе у него был пушту для областей восточнее Кабула, где преобладало пуштунское население, а также урду, пенджаби и английский для путешествий по Пакистану. Пожалуй, единственное, на что он не был готов ради мимикрии, так это отрастить бороду. Все остальное шло в ход – даже хитро придуманные сказки о своем происхождении и занятиях. Он беззастенчиво врал для того, чтобы слиться с окружением и соответствовать ожиданиям тех людей, с которыми общался.
Мне же оставалось лишь следовать его стилю поведения. Я копировал то, как он поджимает ноги, когда садится; таким же жестом брал чашку с чаем, даже следил за тем, куда направлен его взгляд. Конечно, я не обольщался и не думал, что «сойду за местного». Но все-таки, подстраиваясь под его мимику и жесты, я надеялся, что меня не будут воспринимать как явного чужака – богатого и самонадеянного американца, сующего нос не в свои дела. Так или иначе, суть не в том, мог или не мог я на краткий миг ввести кого-то в заблуждение относительно своего происхождения, а в том, что благодаря всем этим ухищрениям люди вокруг неведомым образом ощущали мою принадлежность их среде. По мере того как мы перемещались по стране, двигаясь на север от Кабула, наша стратегия на удивление хорошо работала. В немалой степени нам помогло и то, что Афганистан представлял собой плавильный котел, где вполне встречались белокожие мужчины с зелеными глазами, каштановыми волосами и европейскими чертами лица.
Еще одним способом избежать похищения был особый способ организации перемещения по стране. Это было нечто!
В Пакистане не было проблем с тем, как добраться из одного пункта в другой. Сулейман Минас, координатор работы ИЦА в Исламабаде, возил нас по городу на принадлежащей Институту «Тойоте Королле». А если необходимо было отправиться в горы Балтистана, мы полагались на наш двадцативосьмилетний полноприводный «Лендкрузер». Когда нашими машинами воспользоваться было нельзя, мы нанимали одного из пакистанских водителей, с которыми сотрудничали много лет и которых хорошо знали. Но в Афганистане все было по-другому. Мы не имели ни собственного транспорта, ни знакомых и надежных шоферов. Обычно приходилось нанимать машину прямо в пункте отправления, вверяя свою судьбу людям, о которых мы абсолютно ничего не знали.
Все начиналось с того, что Сарфраз шел в окрестности кабульского базара, где коротали время водители грузовиков и таксисты, и пытался договориться с ними, не раскрывая реального места назначения. Если собиралась группа заинтересованных, он осмотрительно сообщал им, что мы едем, скажем, в Мазари-Шариф, или Кандагар, или Бамиан – то есть называл любой город, но только не тот, в который нам на самом деле нужно было попасть. По завершении переговоров мы садились в автомобиль и заявляли, что наши планы изменились. При этом нужно было выдать минимальное количество информации о том, куда мы на самом деле направляемся – иногда мы просто просили подвезти нас в деревню в тридцати, сорока или пятидесяти километрах по той или иной дороге.
Выехав в нужном направлении, мы начинали внимательно присматриваться к человеку за рулем и следить, все ли благополучно вокруг. При малейшем подозрении все договоренности считались расторгнутыми. Если водитель задавал слишком много вопросов, или слишком долго говорил по мобильному телефону, или просто выглядел подозрительно, Сарфраз тут же заявлял, что нам необходимо выйти на ближайшей стоянке фур, чтобы выпить чашку чая. Там мы подыскивали новую машину, а затем Сарфраз возвращался к предыдущему шоферу, оперативно выгружал наши сумки прямо на парковке, выдавал водителю пачку купюр и посылал подальше. И мы снова продолжали путь, пока не приходило время внезапно распрощаться и с этим автомобилем. Безопасность для Сарфраза была во главе угла, и ради нее он мог поступать вероломно.
Кроме того, он предпочитал нанимать водителей «по национальному признаку», то есть выбирал тех, кто принадлежал к местной коренной народности, а также тех, кого хорошо знали окружающие. Это должен быть, в идеале, человек, которого узнают солдаты на блокпосту или бандиты на дороге. По мнению Сарфраза, коренным жителям должно быть хорошо известно состояние дорог, знакомы опасные участки пути и капризы местной погоды.
В целом его подход к организации переездов радикально отличался от той манеры путешествовать, которая свойственна многим представителям крупных гуманитарных и экспертных организаций. Большинство из них разъезжают на дорогих внедорожниках – новеньких и сверкающих, с тонированными стеклами, кондиционерами и трехметровыми радиоантеннами. «Эти антенны делают их идеальными мишенями для талибов», – объяснял Сарфраз. К тому же он считал, что люди, столь явно предпочитающие другой уровень комфорта, ставят себя выше народа, ради которого и от имени которого работают.
