Роберто Савьяно - Ноль ноль ноль
Эскалация террора, садизма, кровожадности продолжается еще сколько-то времени и доходит до непременного списка отрядов спецназа: французский Иностранный легион, Испанский легион, бразильский батальон специальных полицейских операций БОПЕ.
Я сижу за круглым столом. Люди вокруг меня обмениваются свидетельствами и перечисляют культурные особенности народов, с которыми свели самое близкое знакомство в ходе миротворческих операций в их странах. Эта садистская и немного расистская игра – своего рода обряд, который, как и все обряды, необходим. Это единственный доступный им способ сказать друг другу, что худшее позади, что они справились, что с этого момента начинается настоящая жизнь. Лучшая жизнь.
Я молчу. Я, как антрополог, должен как можно меньше вмешиваться, чтобы обряд прошел без помех. Лица гостей серьезны. Когда кто-то из них начинает говорить, он не смотрит в лицо тому, кто сидит напротив, или тому, кто говорил перед ним. Каждый рассказывает свою историю так, будто разговаривает сам с собой в пустой комнате, пытаясь убедить себя в том, что увиденное им – это абсолютное зло.
За все эти годы я слышал десятки таких классификаций – на собраниях, конгрессах, ужинах, над тарелкой пасты или в зале суда. Зачастую это были просто списки самых нечеловеческих проявлений жестокости, но по мере того как эти эпизоды один за другим собирались в моей голове, начал проявляться некий общий знаменатель, некая культурная особенность, которая упрямо возвращалась раз за разом. В генетическом наследии разных народов жестокости отводилось почетное место. Если совершить ошибку и приписать проявления жестокости или поведение людей на войне целому народу, то создание подобных классификаций станет чем-то похожим на демонстрацию мускулов, появившихся на теле после бесконечных часов в спортзале. Но даже за мускулами, призванными произвести впечатление на соперников, стоит жесткая и структурированная подготовка. Нет никакой импровизации, все должно быть четко спланировано. Выучено. То, что делает тебя настоящим человеком, – это выучка. И разница именно в том, чему ты учишься.
Жестокости учатся. С ней не рождаются. И хотя человек может родиться с предрасположенностями или может вырасти в семье, которая оставит ему в наследство гнев и жестокость, жестокости все же учат и учатся. Жестокость – это то, что передается от учителя к ученику. Одного импульса недостаточно, его еще нужно направить и оттренировать. Тело приучают к тому, что нужно освободиться от души, даже если ты не веришь в ее существование, даже если думаешь, что душа – это религиозная чушь, сказочный дымок, даже если для тебя все, что есть, – это нервы, волокна, вены и молочная кислота. И все же что-то там есть. Иначе как ты назовешь этот внутренний тормоз, который в последний момент не дает тебе дойти до предела? Сознание. Душа. У него много имен, но как бы он ни назывался, ты можешь сжать и сломать его. Думать, что жестокость присуща человеческому существу, удобно; и именно этот довод приводят для очистки совести те, кто не хотел бы столкнуться с ней лицом к лицу.
Когда один солдат заканчивает свой рассказ, человек, сидящий рядом с ним, не ждет, пока слова произведут эффект, а начинает говорить сам. Обряд продолжается, и в этот раз мне точно так же кажется, что пусть они и не произносят этого вслух, они все согласны, что да, у некоторых народов этот импульс в крови, ничего не поделаешь, зло рождается вместе с нами. Солдат справа от меня ждет своей очереди с особенным нетерпением. Он ерзает на пластиковом стуле, отчего тот слегка поскрипывает, что, кажется, заметно только мне, так как никто из его коллег ни разу не поворачивает голову в нашу сторону. Ясно, что он не плохо дисциплинированный новичок: у него длинная борода – как у тех, кто может себе ее позволить; и по его петлицам понятно, что он побывал во многих опасных передрягах. Другая странность: он трясет головой. Более того – я, кажется, заметил легкую насмешливую улыбку. Эта деталь нарушает обряд, и теперь уже я не могу дождаться, когда подойдет его очередь. Мне не приходится долго ждать, потому что на середине живописного описания того, как какие-то западные секретные службы вырывают людям ногти, человек справа от меня прерывает дискуссию.
“Вы ни хрена не поняли. Вы ничегошеньки не знаете. Вы только читаете истории из желтой прессы, только слушаете новости в восемь часов. Вы ничего не знаете”.
Потом он судорожно роется в кармане своих военных брюк и достает оттуда смартфон, нервно водит пальцами по сенсорному экрану, пока не появляется географическая карта. Он увеличивает ее, сдвигает, снова увеличивает и, наконец, показывает остальным маленький кусочек карты мира. “Вот, худшие здесь”. Его палец указывает на область в Центральной Америке. Обряд нарушен. Гватемала. Все в недоумении.
“Гватемала?”
Ветеран отвечает одним словом, которое многим из них неизвестно: “Каибили”.
Я встречал упоминания этого слова в показаниях еще 1970-х годов, но теперь его больше никто не помнит.
“Восемь недель, – сказал бородач, – восемь недель – и все, что есть человеческого в человеке, исчезает. Каибили придумали способ убить совесть. За два месяца из тела человека можно вынуть все, что отличает его от животного. Все, что позволяет ему различать злость, доброту, мягкость. Ты можешь взять святого Франциска и за восемь недель превратить его в убийцу, способного разрывать зубами животных, пить их мочу и избавляться от человеческих существ, невзирая на их возраст. Достаточно всего восьми недель, чтобы научиться вести бой на любой местности и в любых погодных условиях, научиться быстро передвигаться под огнем врага”.
Тишина. Я только что стал свидетелем ереси. Впервые был подвергнут сомнению признанный образец врожденного насилия. Я должен встретиться с каибилем. Я начал читать. И выяснил, что каибили – это элитное антиповстанческое подразделение гватемальской армии. Они появились в 1974 году, когда была основана военная школа, впоследствии ставшая центром подготовки и специальных операций “Каибиль”. Это произошло в годы гватемальской гражданскои воины, в которой силы правительства и военизированные отряды при поддержке США столкнулись сначала с неорганизованными партизанами, а после с повстанческой организацией “Национальное революционное единство Гватемалы”. Это была беспощадная война. В сети каибилей попадают студенты, рабочие, дипломированные специалисты, оппозиционные политики. Кто угодно. Деревни майя сравнивают с землей, крестьян зверски убивают, а их тела оставляют гнить под палящим солнцем. В 1996 году, после тридцати шести лет и более двухсот тысяч смертей, тридцати шести тысяч пропавших без вести и шестисот двадцати шести официально подтвержденных массовых убийств, гражданская война в Гватемале наконец завершилась подписанием мирных соглашений. По просьбе Соединенных Штатов первый президент послевоенного периода Альваро Арсу решил превратить армию, считавшуюся лучшим антиповстанческим подразделением в Латинской Америке, в эффективное средство борьбы с наркоторговлей. 1 октября 2003 года был официально создан специальный антитеррористический отряд – батальон специальных сил “Каибиль”.
По их собственному определению, каибили – это “машины-убийцы”, для обучения которых устраиваются ужасающие испытания, ведь собственную ценность нужно постоянно доказывать – день за днем, кошмар за кошмаром. Выпить кровь животного, которого ты только что убил и останки которого только что съел сырыми, – вот что придает сил любому каибилю. Их деятельностью уже давно заинтересовалась гватемальская Комиссия по разъяснению исторических вопросов[34], выпустившая документ под названием “Память молчания”. В этом документе отмечено, что 93 % преступлений, зафиксированных в Гватемале за тридцать шесть лет войны, было совершено силами правопорядка и военизированными группировками, в частности Гражданскими патрулями самозащиты и каибилями. Согласно этому докладу, в течение всего вооруженного конфликта подразделение каибилей также совершало акты геноцида.
Среди самых бесчеловечных расправ упоминается бойня в Дос-Эррес, деревне в департаменте Петей, которую в течение двух дней, с 6 по 8 декабря 1982 года, сровняли с землей, а жителей убили. 6 декабря сорок каибилей вошли в деревню, чтобы вернуть себе девятнадцать винтовок, потерянных до этого при столкновении с партизанами, устроившими им засаду. Они не пожалели никого: убивали мужчин, женщин и детей, насиловали девочек, избивали прикладами беременных женщин и прыгали им на животы, провоцируя выкидыши и преждевременные роды; бросали еще живых младенцев в колодцы или приканчивали их дубиной, некоторых даже хоронили заживо. Самых маленьких убивали ударами о стены или деревья. Тела бросали в колодцы или оставляли в поле. Насчитывают около двухсот пятидесяти убитых, даже притом, что официально зафиксировано всего двести десять; шестидесяти жертвам не было и семи лет. Прежде чем уйти из деревни, солдаты взяли с собой двух девочек – шестнадцати и четырнадцати лет, которых помиловали и переодели в военных. Они водили их с собой три дня, в течение которых многократно насиловали. Когда они окончательно измучались, девочек задушили.
