Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович
Неразделенность сфер социального действия при феодализме, а также различную степень разделения сфер в разных цивилизациях хорошо иллюстрирует Сюч, сравнивая феодальные отношения в западно-христианском и православном исторических регионах. Как он пишет, характерной чертой западного феодализма было «сохранение человеческого достоинства даже в условиях подчинения. За пределами Европы в целом и в том числе в русских княжествах „служилый человек“ должен был кланяться до земли, целовать руку своего господина или даже падать наземь и целовать край его одежды. В западном церемониале homagium (принесения феодальной присяги) вассал должен был опуститься на одно колено с поднятой головой и затем обменяться рукопожатием со своим господином[129]. Новые отношения окончательно скреплялись взаимным поцелуем. Эпоха, выражавшая все в подчеркнуто демонстративных символах и эффектных жестах, не могла найти лучшего способа отражения основной модели тех отношений, которые стремились любыми путями отразить этот символизм на практике. ‹…› Это касается и моральных аспектов проблемы. „Честь“ индивидуума была основным элементом ценности древних, а „верность“ подчиненных – важнейшей в любом обществе, основанном на зависимости, хотя морфологически эти два феномена исключали друг друга: honor („честь“) рыцаря и fidelitas („верность“) вассала органически соединились только в западном феодализме. Европа унаследовала понятие человеческого достоинства как одну из составляющих политических отношений не прямо от античности, а от феодализма и, разумеется, сохранила это понятие там, где человеческое достоинство продолжало присутствовать – в проходившем на Западе органическом процессе изменения форм»[130] (выделено нами. – Б. М., Б. М.).
1.4. Тезис C. Коммунистические диктатуры остановили и «повернули вспять» процесс разделения сфер
1.4.1. Базовая структура неразделенных сфер социального действия при коммунистической диктатуре
Докоммунистическая эпоха закончилась установлением коммунистической диктатуры в России после Октябрьской революции 1917 года, а также в Китае и государствах-сателлитах СССР после Второй мировой войны[131]. Мы используем понятие «советская империя» для обозначения Советского Союза вместе с его государствами-сателлитами, которые входили в три исторических региона, описанные выше. Тезис C теории жестких структур касается разделения сфер социального действия в разных цивилизациях при коммунизме.
Тезис C. При коммунизме страны, принадлежащие разным цивилизациям, были накрыты «политическим колпаком» диктатуры. С одной стороны, это остановило их социальное развитие. С другой стороны, коммунистический режим создал особый ряд взаимосвязанных феноменов, повлекших за собой слияние сфер социального действия и акцентировавших отсутствие данного разделения, которое существовало ранее. В то время как в разных цивилизациях могли развиваться разные виды коммунизма, однопартийная система и монополия государственной собственности вызывали схожие социальные явления и в некоторой степени гомогенизировали процессы в рассматриваемых странах.
Хейл называет коммунистический захват власти в России «неудавшейся антипатрональной революцией», где риторика разгрома господствующего царского режима завершилась тем, что новые элиты в итоге стали прибегать к патрональным практикам, воспроизводя их уже в новых формах[132]. Но это лишь часть правды. В действительности коммунистические режимы обновили все основные структуры докоммунистического периода, поскольку сам коммунизм, со всей присущей его установлению жестокостью, подразумевал полное слияние сфер социального действия. Упразднив частную собственность, частную сферу и автономные сообщества, тоталитарный коммунизм фактически объединил три сферы, которые укрепили первопричину базовых структур, а также описанные выше структуры общества и управления.
Тем не менее важно отметить, что навязанное коммунизмом слияние сфер отличалось от ранее существовавшего рудиментарного или полностью отсутствующего разделения сфер социального действия. Коммунизм, несомненно, прокладывал новый путь, посредством которого отсутствие разделения сфер, связанное с цивилизационными особенностями и традиционным укладом народов докоммунистического периода, было навязано сверху через государственное принуждение, чтобы создать общества, воплощающие утопические проекты коммунистических идеологов. Поэтому отправной точкой каждого коммунистического режима как такового была партия-государство, управляемая марксистско-ленинской идеологией. Как пишет Корнаи в знаменитом труде «Социалистическая система», из этого управляемого идеологией режима правления партии-государства следует (1) доминирующее положение государственной и квазигосударственной собственности и (2) преобладание бюрократической координации[133]. Поскольку эти последствия свидетельствуют о слиянии сфер, навязанном партией-государством, мы можем представить анализ Корнаи в наших терминах, а также расширить его, добавив такие измерения, как структуры управления и личные отношения. Таким образом, мы можем обрисовать внутреннюю логику коммунистических режимов аналогично базовым структурам докоммунистических стран (Схема 1.3).
Схема 1.3: Внутренняя логика коммунистических режимов. Темно-серый цвет обозначает первопричину, серый – вытекающий из нее тип личных отношений, а светло-серый – институциональные последствия. Переработанный материал на основании: Корнаи Я. Социалистическая система.
В отличие от традиционных и феодальных структур докоммунистических обществ при коммунистическом режиме происходит бюрократизация. Это сказывается на личных отношениях следующим образом:
• Формальные (бюрократические) сети. Поскольку основным средством коммунистического переустройства общества являлось государство, был создан обширный аппарат принуждения, по отношению к которому люди находились в подчиненном положении, лишившись свободы в пользу центрального планирования через формальные бюрократические каналы. Преемственность между этой общественной структурой и традиционными феодальными сетями хорошо иллюстрируют региональные партийные секретари СССР, которые не ликвидировали патрональные сети, а культивировали их в качестве центральных акторов. Как объясняет Хейл, «региональные ‹…› партийные секретари, знаменитые „советские префекты“ ‹…› были незаменимым ядром в наиболее важных сетях, создавая и развивая огромные массивы неформальных отношений со всеми, кто готов обмениваться услугами, когда возникает такая необходимость»[134]. Как показывает приведенный пример, даже неформальные сети возникали в рамках формальной структуры, которая определяла, кто имеет доступ к власти и ресурсам в системе. Важность патронажа, которая обеспечила ему долгую жизнь, заключалась в том, что люди при коммунистических режимах стремились преодолеть товарный дефицит, который был системным последствием бюрократической координации в экономике[135].
Если говорить об элитах, то, как и в феодальную эпоху, их формальным отношениям была присуща большая степень неформальности. Как объясняет Алена Леденёва, в СССР «личные связи стали частью институционального порядка, они индивидуализировали и поддерживали власть. ‹…› В советское время устные и личные приказы были гораздо важнее и исполнялись намного более строго, чем письменные указы и распоряжения ‹…›. Примат неформальных устных приказов и неофициальных договоренностей отражал слабость законов, [а также] кулуарную секретность и недоверие»[136]. Однако следует отметить, что эти неформальные отношения формировались внутри формальной сети, то есть между официальными членами номенклатуры и в соответствии с бюрократической иерархией партии. При изучении партийных конфликтов и различий в уровне власти между теми, кто формально находится на властных позициях одинакового уровня, классическая «советология» не может игнорировать тот факт, что само наличие неформальной власти возможно только внутри формальной партийной
