Игорь Скорин - Я отвечаю за свою страну
— Вечно ты зажимаешь инициативу!
К их разгоравшемуся спору стала приглядываться полная неулыбчивая буфетчица. И когда Нина в пылу грохнула по столу кулаком, она произнесла зычно:
— Свои отношения, молодые люди, можете выяснять в домашней обстановке.
Андрей и Нина растерянно оглянулись, рассчитались и смущенно выбрались на улицу.
— Теперь видишь, какой была бы наша семейная жизнь, — сказала она.
Оба рассмеялись.
Дверь своей квартиры Нина открыла тихо. Стараясь не шуметь, разделась. С видимым удовольствием сменила высокие шпильки на мягкие тапочки, заглянула в комнату дочери — та безмятежно спала. В другой комнате посапывал муж.
— Пришла? Молодец, — сонно пробормотал он, услышав легкие шаги. — Ужин на столе. — И перевернулся на другой бок.
— Спасибо, кормилец. — Нина нежно чмокнула мужа в висок и, прихватив телефонный аппарат, тихо выскользнула на кухню.
Там, заботливо укутанный полотенцем, ее ждал котелок с пюре. На сковородке — кружки поджаренной колбасы, в салатнике — помидоры и огурцы. Нина улыбнулась, взяв в руки записку, где фломастером было крупно выведено: «Меню». Она устроилась за столом.
Ее взгляд упал на коробку конфет — и сразу улыбка сошла с лица. Она вспомнила, что сегодня видела в серванте лже-Цыганковой большую коробку конфет. Вспомнила, как аккуратно сняла за уголки крышку, заглянула внутрь коробки…
Отставив тарелку, Нина пошла в прихожую, достала из сумки рабочий блокнот, вписала туда короткую фразу и подчеркнула одно из слов. Будильник показывал уже половину первого. Мирная тишина стояла в квартире.
Утром следующего дня Вересова, сидя в автобусе, смотрела в окно, думала… Автобус медленно продвигался в туго набитой транспортом горловине Каменноостровского проспекта. День выдался пасмурный. Но Каменный остров казался залитым солнечным светом: клены, окрасившие свои листья во все оттенки теплых тонов — от ярко-желтого до багрового, — словно возвращали то солнце, которое вобрали в себя летом.
Когда Вересова вошла в знакомое парадное и поднялась на первый этаж, она окинула взглядом дверь бывшей ковригинской квартиры, потрогала пломбу и позвонила в соседнюю дверь.
— Иду-иду, — донесся оттуда немолодой голос.
Через минуту Нина уже сидела за круглым столом, накрытым скатертью с бахромой. Напротив удобно устроилась Елизавета Ивановна. Круглое, доброе лицо старушки выражало живейшее внимание к собеседнице. На вопросы она отвечала с большой охотой.
— Знала, знала я Ефимушку. С того самого дня, как сюда въехал. Обменялся, стало-ть… Хоть куда, скажу тебе, парень: и пошутить, и сыграть на гитаре. И компании у себя собирал веселые, но не нахальные. Потом словно подменили парня.
— В каком смысле?
— Ну, как сглазили, когда женился. Жена-то ему, не приведи господи, какая попалась: и курила Галька, и пила, и гуляла… Через это скандалы у них, почитай, каждый день, когда Ефим не в рейсе.
— Вам известно, почему они не ладили?
— Дело соседское: через стенку слыхать. Особливо последнее время ссорились. А потом Ефим плюнул — вовсе ушел. Жаль вот, квартиру оставил стерве этакой! Гляди, чего она удумала!
— В каком же отношении изменился Ефим после женитьбы?
— Да нелюдимом заделался. Не то что компании водить перестал, а и соседей-то не каждый раз к себе пускали. — В голосе Елизаветы Ивановны послышалась обида. — Кофточка на тебе импортная будет?
— А? — Не сразу включилась в неожиданный переход Нина. — Нет, племянница сшила… А как Цыганкова после развода жила?
— Вовсе редко ее видали, все где-то пропадала. Не иначе, по мужикам шаталась. А два раза… — Елизавета Ивановна сделала многозначительную паузу, — я мужчину-то у ей засекла.
— Неужели? Как это было и когда?
— Месяц-полтора назад, когда вечером с Кузьмой погулять пошли. — И старушка указала на громадного дымчатого кота, который уютно растянулся вдоль диванной спинки и с большим вниманием вслушивался в разговор. — Ну стало-ть, народу во дворе никого, почитай, не было — все же вечерами у телевизоров пропадают. Гуляем это мы с Кузьмой. Гляжу — хочет, проказник, в подвал пойти — там внизу окошечко такое маленькое. Я к нему, взяла животину на руки, чтобы не шмыгнул туда. А было это аккурат под окнами Галькиной квартиры — комнаты, стало-ть… Ну заглянула я туда.
— Свет горел?
— Гореть-то горел, да окна у них завсегда темными шторами завешены. Сами знаете, как на первом этаже от посторонних глаз хоронются.
— Но вам удалось кого-то увидеть?
— Истинно, — удовлетворенно согласилась Елизавета Ивановна. — Сбоку окна — между шторой и стенкой — зазор у ей остался. И… — старушка с видом заговорщицы понизила голос, — увидела: по комнате мужчина ходит. Молодой, лет под тридцать, стрижен коротко. А одет был… — Елизавета Ивановна прищурилась и выдохнула шепотом: — В плавках! Ну, под чужим окном долго стоять неудобственно, сама понимаешь… Пошли мы с Кузьмой домой.
Словно подтверждая слова хозяйки, Кузьма спрыгнул с дивана и потерся о ноги Нины.
— А какие приметы у этого молодого человека? — спросила Вересова. — Цвет глаз, волос. Рост у него какой?
— Да ведь он только мельк — и нету, — сокрушалась старушка. — Мне ж и самой интересно было. Волосом, похоже, темный… Росту — ничего себе вроде.
— Вроде, — вздохнула Нина. — Ну а второй раз?
— В другой раз позвонила я Гальке, хотела спичек попросить. Галька ж курила, ну словно пепельница ходячая. Звоню это я раз, другой, — продолжала Елизавета Ивановна. — Наконец открыла она мне дверь, сподобилась. Волосы растрепаны, халат длинный, только-только, видать, напялить успела — даже не застегнула. Попросила я спичек. А она прямо из кармана халата коробок мне сунула да дверью хлоп! Перед самым моим носом. — И в голосе старушки вновь зазвучали нотки уязвленного самолюбия.
— А мужчину-то видели? — нетерпеливо спросила Нина.
— Нет. Но точно знаю: у ей он тогда был. Уж в этих-то делах я разбираюсь, — с достоинством ответила Елизавета Ивановна. — А разведенок современных насквозь чую.
— Ясно, — Вересова сменила направление разговора. — Вы сказали, Ковригин въехал в эту квартиру по обмену. А кто до него там жил, знаете?
— Пенсионер один. Смолин Петр Семенович звали. Меняться хулиганы его довели. Точно. Враги у него появились. И откуда бы? Душевный человек-то был. Так враги те по ночам и стекла ему били, и ящик почтовый поджигали.
— У вас есть его адрес и телефон? — живо спросила Вересова.
— Как же! Пиши: Новоизмайловский, дом 21, квартира 146.
Нина записала в блокнот и поднялась:
— Спасибо, Елизавета Ивановна.
— Что ж так рано? — явно омрачилась хозяйка. — Чайку бы попили с пирожками домашними.
— Надо еще раз квартиру Цыганковой посмотреть. Благодарю вас. Всего доброго.
В квартире лже-Цыганковой Нина перебирала и внимательно осматривала ее носильные вещи: платья, кофточки, блузки… Изредка подносила вещи к свету и проводила лупой вдоль ворота.
В уголке на стульях примостились уже знакомые понятые — мужчина и бабуся из очереди.
Раздался телефонный звонок. Вересова сняла трубку:
— Спасибо, Андрюша, — ответила она, выслушав. — Молодец. Жду.
И она вновь принялась осматривать вещь за вещью. Раздался звонок. На сей раз в дверь. Нина открыла. На пороге стоял Дивеев.
— Как реактивный, — удивилась она.
— Да загс всего-то в двух минутах езды, — сказал Андрей, проходя на кухню. И, понизив голос, начал докладывать: — Сотрудницы загса фотографию Ковригина узнали сразу. Цыганкову тоже вспомнили. Пара эта показалась им тогда странной. Регистрировались на удивление буднично: без свидетелей. Словно б торопились куда-то. Помнят их и по разводу. Теперь смотри, что я раздобыл: образец почерка лже-Цыганковой.
Дивеев достал из папки и протянул анкету-заявление Нине.
— Но она могла заранее заполнить это чьим угодно почерком, — возразила женщина.
— В том-то и дело, что почерк подлинный. Хотя поначалу было наверняка сделано так, как ты и предполагаешь. Анкета невесты оказалась заполненной неверно. И сотрудницы загса попросили ее переписать. А теперь я помчался на фототелеграф, снимки забрать нужно. Приходи, посмотришь.
— Андрюша, занеси это заявление Носовой. Прямо сейчас. Там отпечатки, возможно, еще сохранились. К тебе загляну ближе к вечеру. Сперва с Ольгой над экспертизами подумаем. А до этого хочу еще здесь посмотреть. Крутится, понимаешь, одна мысль, да никак не могу ее поймать.
Дивеев ушел. Нина сняла телефонную трубку:
— Оля, к тебе идет Дивеев. У него заявление, написанное этой лже-Цыганковой. Две просьбы: первая — отпечатки. Вторая — личная, к тебе: проанализируй написанное. Нужна личностная характеристика по почерку.
