Сергей Есин - Дневник. 2009 год.
Утром же решил посмотреть фильм Алексея Балабанова «Морфий» из той коллекции дисков, что подарили мне ребята на день рождения. Критики уже довольно кисло фильм оценили, но это особенность современной молодой критики – не делать усилий. Мне кажется, что фильм, сделанный по сценарию С. Бодрова-младшего, несколько лет назад погибшего на съемках, интереснее и глубже рассказа. Один из приемов фильма – это заглушенная речевая фонограмма, практически фильм идет под аккомпанемент романсов Вертинского, песен Вяльцевой и просто пластинок того времени. Здесь хорошо все – и актеры и время. Балабанов с предметами работает, как всегда, тщательно, я помню приборы из музея звукозаписи Ленинграда в фильме по Кафке. Самое поразительное в фильме – это невольное, зрительское сравнение медицины того, революционного времени и сегодняшней, разжиревшей и комфортной, уже совершенно не ощущающей своего долга перед народом. Здесь можно говорить о многом. Здорово.
5 января, понедельник. Собственно, день провел за компьютером, но выходил часа на два гулять, пытаюсь все же расходиться. Одному все-таки очень трудно, почти постоянно думаю о Вале. Не устаю утром и вечером читать Сол. Волкова и Ю. Пирютко – оба какие-то неистощимые.
Утром у С. Волкова на стр. 185 нашел любопытное суждение. Собственно, самое начало даю, чтобы ввести в курс дела, главное здесь, конечно, слова Ахматовой. Они близки мне, потому что и я без группы сотоварищей, но почти в таком же положении. Одно по-другому: не дружу я ни с правыми, ни с левыми.
«Ядро акмеистической группы составляли всего лишь полдюжины молодых поэтов, но их яркая талантливость и обещание были несомненны, так что символисты встречали их в штыки. Ахматова как-то жаловалась мне, что у акмеистов не было ни денег, ни меценатов-миллионеров, а имевшие и то и другое символисты заняли все важные позиции и старались не пропускать произведений акмеистов в журналы: «Акмеизм ругали все – и правые и левые».
6 января, вторник. Утром ходил в магазин на проспекте Вернадского заказывать икону для Лены Богородицкой. Пока не получилось, хозяйки нет, а сиделица ни в чем не заинтересована.
Мое внимание занято двумя вещами: романом, который все же потихонечку движется, и газовым конфликтом с Украиной.
Продолжаю читать и книги, о которых написал. Как я понял, Соломон Волков – по профессии музыкант и довольно много в качестве примера оперирует музыкальными историями или просто размышляет по поводу музыки. И вот одно, настолько оно созвучно с моим пониманием того, чем я постоянно занимаюсь, что у меня возникла мысль, не читаем ли мы для того, чтобы найти подтверждение своим собственным размышлениям? А может быть и по-другому: подходы и принципы во всех искусствах одинаковы. Мне это тоже чрезвычайно близко.
Идет разговор о том, что симфоническую технику Чайковского во время учебы в консерватории подхватил через Римского-Корсакова именно Шостакович.
»…Шостакович накрепко усвоил отношение Римского-Корсакова к оркестровке как к качеству музыкального мышления, а не чему-то внешнему, надевающемуся на сочинение, как платье на вешалку. Римский-Корсаков так комментировал свое знаменитое «Испанское каприччио»: «Сложившееся у критиков и публики мнение, что «Каприччио» есть превосходно оркестрованная пьеса, неверно. «Каприччио» – это блестящее сочинение для оркестра». То есть оркестровка рождается одновременно с сочиняемой музыкой, составляя ее неотъемлемую характеристику, а не «добавляется» позднее».
Для меня это тем более важно, потому что я все время слышу разные разговоры о языке произведения, который якобы у писателя существует как бы отдельно от содержания, по крайней мере, наши языковеды умудряются «снимать» его, как мерлушковую шкурку с ягненка.
10 января, суббота. Все эти дни занимался двумя вещами: все время был в поле романа, уже двадцать страниц готово, и методически приводил в порядок свое хозяйство. В частности, выбросил шубы на балкон, на мороз, который в Москве достиг «небывалых» по нынешним временам величин– минус пятнадцать градусов. Как я и предполагал, шубы сильно поедены молью, а может быть, и тараканами, молчаливое и тайное гнездо которых я нашел под полкой. Моль по квартире летала давно, и я прекрасно знал, откуда она берется, но заставить себя открыть сундук с меховыми вещами не мог – это была какая-то непонятная моя жертва: если ее нет, пусть жрут. Каракулевая – целиком в лоскуты, мех осыпается. Правда, по радио «Эхо Москвы», где есть передачи и для небедных кавалеров – им про автомобили, и дам – этим же про шубы. В передаче названы сроки, когда следует менять шубки,
т. е. сроки носки, и, судя по этим срокам, шубы свой век отслужили. У жакета из черно-бурой лисы отъеден, включая подкладку, по куску рукав. А шубка из норки, ту, которую мы купили лет двадцать назад с моего какого-то внезапного гонорара за книжку в «Современнике» – тогда за книжку писатель мог жене купить шубу, и еще изрядно оставалось, – просто расползлась сама по себе. Жалко ли, что кому-то не отдал, что пропало? Не знаю. Все живут, ходят по снегу, а ее нет. Такая космическая пустота без тебя, Валя. Впервые я серьезно подумал, чтобы все это прекратить.
Кстати, по тому же вопросу. Вчера звонила моя старая знакомая Наташа Дыченко, раньше у нее была другая фамилия. Наташа разыскала и на себя поставила моноспектакль по моей старой повести из «Дружбы народов» – «В редкие месяцы на берегу». Мы с ней как-то встретились в опере Бертмана, и она попросила меня что-либо поискать для нее. Я смутно ей пообещал, имея в виду в первую очередь «Твербуль». А вот вчера как раз и подумал, как бы было интересно опять инсценировать Валину «Болезнь». Сейчас есть и продолжение – куски из моих Дневников. Это тоже не моя вроде бы идея, это Вера Константиновна Харченко обратила мое внимание на соответствующие фрагменты.
Что касается газа, то у меня ощущение, что во всей этой истории и та, и другая сторона чего-то недоговаривает. Украину очень смущает некая организация «Укрсоюзгаз», которая занимается лишь урегулированием правовых и денежных отношений между Москвой и Украиной. Так как слушаю я в основном хорошо осведомленное «Эхо Москвы», то я смог заметить, что постепенно, по мере продвижения собственного расследования, радиостанция начала менять свою позицию. Вначале была безусловная поддержка нашей точки зрения. Но потом появились сведения о том, что практически эта организация принадлежит Газпрому, чуть попозже всплыла и какая-то фамилия владельца. Вопросы все тонкие, я оперирую только обрывками сведений и интуицией человека давно и внимательно наблюдающего за прессой, но я не удивлюсь, если окажется, что основной доход, прибыль и маржу с продаж, которые возникают от деятельности этого урегулирования, получает кто-нибудь из наших российских чиновников самого высшего разряда. Интересно было бы, если бы этой организацией владели на паях еще и кто-нибудь из чиновников самого высшего разряда Украины. Слишком уж сильна здесь драка. Как президент Украины и премьер-министр защищают свои позиции! А деньги, Зин?
Пока речь идет о подписании протокола, позволяющем международным наблюдателям выяснить, кто кого дурачит. Сегодня вроде бы этот договор подписан.
Вечером вместе с С. П. поехали на премьеру в театр Дорониной. По замене играли пьесу Алексея Яковлева «Уличный охотник». Этот охотник – некий миллионер, который охотится на улице за девушками, и в конце спектакля, когда он появляется, ему многое будет сказано и острого, и политического. Тут начнет казаться, и справедливо, что это просто политический фарс. Но ты долго сидишь и недоумеваешь, как все это соединяется, не слишком ли много почти трагических историй, очень слабо слепленных между собой? Сюжет в пьесе чрезвычайно простенький и отчасти вторичный. Пьяный моряк и некая домохозяйка живут в доме, который должны расселить и который покупает олигарх. Я поначалу даже недоумевал: неужели Доронина, взявшись за постановку, всего этого не видела? Сразу, не успел занавес раздвинуться, зазвучали аплодисменты. Я вообще люблю работу Серебровского, а здесь была декорация коммунальной квартиры, которую можно было изучать, невероятной точности детали, вплоть до повешенного над дверью велосипедного с «восьмеркой» колеса. Но как-то неестественно и не вполне оправданно по жизни шло действие. Причем сразу было видно, что замечательно и густо работает Валентин Клементьев, виртуозно, но как-то в собственном ключе Лида Матасова, а потом возникает и, как всегда, точен М. Дохненко. Где-то в конце первого действия я понял, что это почти черная комедия.
В самом конце, когда задвинулся занавес и актеры вышли кланяться, и зал десять минут стоя аплодировал и кричал «браво», вышла и Доронина, в новом синем платье с треном и в белой меховой накидке. И вот она, сложно и артистично манипулируя подаренными ей цветами, обнеся ими и своего любимого Дохненко и охранников, как бы разделяя всех на две категории – своих и чужих, все поставила на место. Все так и было задумано: и комедия, как черный юмор, и пьеса-памфлет, и дележка на «своих» и «наших». Доронина так видит нашу жизнь и наше несправедливое государство. И, как при газовом конфликте, надо иметь в виду оскорбление, нанесенное всем русским уходом от них Крыма, здесь надо не забывать о том оскорблении, которое было только что нанесено Дорониной, когда ее наградили орденом Почета. Дареному коню в наше время смотрят в зубы.
