Энтони Бурден - Вокруг света: в поисках совершенной еды
Именно в таком я и сидел — попивая шампанское дома «Круг» на окраине Сан-Себастьяна, на кухне великого Арсака. Это лучший ресторан города — так уверяли меня буквально все, кого я встречал — и, разумеется, это значило, что это и лучший ресторан во всей Испании, а следовательно и во всем мире. Я не берусь судить, лучший или не лучший, скажу только, что это очень запоминающийся и истинно баскский ресторан. Да, да, я знаю, есть, например, такое заведение, где подают нечто, напоминающее морскую пену, а десерты выглядят как яйца Фаберже, там я не был и не мог составить аргументированного мнения, но своего презрения к таким вывертам не скрываю.
Шеф-повар, он же хозяин ресторана, Хуан Мария Арсак, входил в состав славной «Группы десяти» в первые бурные дни французской «новой кухни». Вдохновленные передовыми достижениями французов Труагро, Бокюза, Верже, Герара и других, Арсак и еще несколько человек решили возродить традиционную баскскую кухню, при этом сделав ее утонченнее, избавив от некоторой тяжеловесности, избыточности, неуклюжести. Свой горячо любимый незамысловатый семейный ресторан Арсак превратил в современное трехзвездное заведение для европейских гурманов, в место, где обязан остановиться всякий уважающий себя шеф-повар, совершающий кругосветное путешествие. Он все построил на уважении к баскским корням и древним кулинарным традициям.
Луис и Хуан Мария приветствовали друг друга, как двое благородных старых львов. Шеф-повар провел нас по непорочно-белой, облицованной кафелем кухне, как будто мы просто пришли в гости к нему в дом, сел с нами за стол, а шеф-повар, его дочь Элена, занялась приготовлением еды. Должен сказать вам, просто чтобы поставить все на свои места, что когда позже, уже в Нью-Йорке, я описывал свой обед у Арсака собравшимся за столом выдающимся, всеми признанным нью-йоркским поварам (все они уже побывали в ресторане Арсака раньше), они прежде всего спросили: «А Элена была?»– и, узнав, что да, восхищенно выдохнули: «О господи!» Для мужчины шеф-повара нет более сексуального зрелища, чем привлекательная блестяще одаренная молодая женщина в белой поварской одежде, со следами ожогов от гриля и горячего жира на кистях рук и запястьях. Итак, Элена, если вы когда-нибудь это прочтете, знайте, что за тысячу миль от вас звезды американской кулинарии испытали щенячий восторг при одном упоминании вашего имени.
Элена рассказала нам о каждом кусочке пищи, который нам предстояло проглотить, на почти безупречном английском, предварительно извинившись (в этом не было необходимости) за свой акцент. Гвоздем программы были равиоли из тыквы под соусом из чернил кальмара. За ними последовали маленькие тосты с пюре из баскского колбасного фарша и меда и фуа-гра, поданная с крошечной чашечкой йогурта из козьего молока. Вкусно до неприличия. Как все чтимые мною деятели высокой кулинарии, Арсаки не любят дешевых эффектов и не стремятся отвлечь внимание от ингредиентов блюда. С баскской едой вы всегда знаете, где тут что. Нам подали лангустов с кабачковой икрой, оливковое масло, петрушку, а затем некое страшноватое, хотя и обманчиво простое на вид сооружение, какого я никогда раньше не видывал: свежее утиное яйцо, которое целиком, не потревожив ни желтка, ни белка, вынули из скорлупы, поместили в пластиковый пакет с трюфельным маслом и утиным жиром, потом недолго варили, а потом аккуратно развернули полиэтилен и украсили им блюдо с грибным дюкселем и мельчайшими кусочками сырокопченой колбасы. Попробовав нечто подобное, кроме приятного изумления и огромного удовольствия, всегда остро ощущаешь собственную недалекость: ты-то до такого не додумался! Осознаешь все свои недостатки и недоработки. Задаешься вопросом: как им это в голову пришло? Может быть, увидели во сне, как Эйнштейн свою теорию относительности? Что первично? Яйцо? Утиный жир? Блюдо было такое замечательное — просто жалко есть.
Следующие пункты меню: овощной пирог с каштанами, спаржей, китайской капустой и дикими грибами; рыба «морской волк» под соусом из лука-порея, зеленым соусом из свежих трав, а в качестве гарнира — свежий морской гребешок; дикая утка, жаренная в собственном соку — жир беспрепятственно растекается по тарелке; консоме из утки с поджаренными помидорами. Это был один из лучших обедов, которые я ел в своей жизни. Как говорится — лучше не бывает. Под конец принесли поднос с сигаретами, какими можно насладиться только в трехзвездочном ресторане. Да что там говорить! Жизнь хороша.
Слушать, как Луис Ирисар и Хуан Мария Арсак беседуют о кулинарии — это все равно что слушать, как два старых большевика вспоминают, как брали Зимний. Я завидовал их умению так хорошо делать то, что они делают, их прочным культурным корням, привязанности этнической традиции, прекрасному квалифицированному штату их ресторанов, их клиентуре. Если бы у меня в свое время все это было, может быть, траектория моей жизни была бы иной. И я готовил бы лучше… Как сказано в одной знаменитой американской книге об Испании: «Этим можно утешаться, правда?» [27]
Глава 5
Как пить водку
Съежившись от холода в конце вагона ночного поезда Москва — Санкт-Петербург, я смотрел, как мелко дрожат серебряный самовар с кипятком и поднос со стаканами в витых подстаканниках. В тамбуре, где я курил, по полу мела поземка, а между оконными рамами скапливался снег.
Стоял февраль самой холодной за последние сто лет зимы в России. Провинция с занесенными снегом деревнями и простаивающими заводами замерзала, топить было нечем, и президент Путин говорил о необходимости арестовать и привлечь к суду нескольких губернаторов, которые разбазаривают ресурсы. В новостях сообщали, что американца задержали за хранение марихуаны, а потом возникло внезапное и зловещее обвинение в шпионаже. Российский полковник, обвиненный в изнасиловании и убийстве, подтвердившихся полностью судебным расследованием и показаниями других офицеров, добивался оправдательного приговора и пользовался горячей поддержкой прокоммунистически настроенной части населения.
За окном моего уютного запирающегося на три оборота купе проплывали занесенные снегом поля, замерзшие озера, березовый лес. Мелькнет что-то на секунду — и пропало. Пока Россия казалась именно такой, какой я бы хотел ее видеть.
Это была Россия моих юношеских фантазий: темная, холодная, унылая и романтическая страна — красота, печаль, меланхолия и абсурд. В Москве белокаменные церкви и луковичные купола, красная кирпичная стена Кремля, мрачный имперский фасад ГУМа, припорошенные снегом булыжники Красной площади — все это выглядело так, как я и рассчитывал. Лубянка — здание КГБ и знаменитая тюрьма, где многочисленных жертв Сталина допрашивали, пытали, а потом просто убивали выстрелом в голову, как-то полиняла теперь, когда на площадь больше не смотрела статуя Дзержинского. Несмотря на игровые автоматы в метро, казино, лохотронщиков, надписи на улицах с указанием западных спонсоров — «Улице Горького — от хороших парней из "Филип Моррис"!» — Россия все равно оставалась страной моих горячечных мечтаний: шпионских явок, зашифрованных разговоров, доносов, предательства. Та самая полулегальная действительность, в которой существовали Ким Филби, Дональд Маклин и Гай Берджесс. Согласно наставлениям моей воспитательницы в детском саду и мнению большинства благонамеренных американцев, здесь находился эпицентр, нулевая отметка мирового зла. Так я думал ребенком, в те времена, когда хотелось нырнуть под парту во время опроса. Здесь, именно здесь таилась причина, а может, и оправдание всякого известного мне безумия: Карибского кризиса, бомбоубежища в соседнем дворе, Вьетнама, Джона Кеннеди, ЦРУ, Линдона Джонсона, Никсона; тут родились на свет мнимые святые здесь — родина всех претендующих на святость монстров. Я вырос с мыслью, что Страшный Великан может прийти за мной в любую минуту, и у меня, возможно как и у всей моей страны, в ответ на угрозу выработалось отчуждение от этого государства, стремление отгородиться от него.
А еще у меня был Дмитрий, мой первый и самый главный учитель и партнер в ресторанном бизнесе. Первый профессионал, который относился к кулинарному искусству с истинной страстью. Этот человек готовил по выходным. Романтичный, любопытный, начитанный, сентиментальный, общительный, подвижный — благодаря ему я впервые почувствовал пульс России, ее темную страдающую душу. Пока поезд, пыхтя, пробивался сквозь снег, во мне нарастало желание получше узнать ее, эту душу: мне хотелось борща, закусок, икры, черного хлеба и водки. Еще хотелось большую меховую шапку и снега на ботинках.
Кулак в боксерской перчатке коротко, с влажным хлюпающим звуком, врезался в нос тяжеловеса. Тот, что был крупнее, упал на коврик. По лицу его текла кровь, сбегала к подбородку и капала на грудь. Его противник, молодой парень с рельефной мускулатурой, в довольно потрепанных гетрах и линялых спортивных трусах, не медлил — он дважды сильно ударил упавшего в живот коленом, а потом принялся немилосердно молотить его кулаками по черепу.
