Национальный предрассудок - Коллектив авторов
31 декабря – 1 января 1961 года
Из «Дейли мейл» пришел сигнал романа Грэма Грина «Ценой потери». Хотели, чтобы я написал рецензию, – заплатили бы, надо полагать, фунтов сто. Пришлось отказаться: что бы ни написал, потом было бы стыдно. Тема, если говорить начистоту, касается непосредственно его самого: досада писателя-католика, которого, вопреки его желанию, превозносят как католического писателя и который в то же время, совершая прелюбодеяние, лишает себя божественной благодати. Герой «Ценой потери» – усталый, изверившийся сластолюбец, который прячется вдали от цивилизации, в лепрозории в Конго, – вновь обретает человеческие черты, но не веру и с жизнью расстается самым абсурдным, мелодраматическим образом. Врач – атеист. Правоверные миссионеры более не пытаются сеять разумное, доброе, вечное и ничем, кроме строительства и финансов, не интересуются. Пренелепый католик-мирянин внушает своей юной жене мистические идеи. Удались автору превосходная проповедь отца настоятеля и затхлая атмосфера, царящая в лепрозории. Попадающий в лепрозорий журналист – грубая подделка. В первый раз – молюсь, чтобы это было лишь мимолетное настроение, – Грэм предстает напрочь лишенным веры. К этому надо прибавить (нет, убавить): мастерство Грина тускнеет. Сложное положение, в котором оказался герой, описывается трижды, один раз – в «волшебной сказке», которая, по идее, должна продолжаться всю ночь, но рассказывается всего-то десять минут. Эпизод с бегством Део Грация не получился. Грэм всегда недоволен. В своих ранних книгах он ропщет на бедность и безвестность; сегодня – на успех. Винюсь: я был одним из тех, кто причислил его к «гнусной» категории «католических писателей». Раньше он сетовал на неумеренность своих сексуальных потребностей, теперь – на их нехватку. Такую книгу я рецензировать не могу.
5 февраля 1961 года
Обедал с Тони и Вайолет Поуэлл[675]. Отправились на панихиду по сэру Эдварду Лонгфорду. При приближении к юдоли печали чувства к усопшему сменились малопристойными шуточками. <…> Когда Нэнси[676] сказали, что за завтраком он замертво свалился под стол, она заметила: «Прямо как Чарльз Диккенс». Когда ее пригласили на похороны, она заявила: «На наши похороны он не приходил ни разу». <…>
12 февраля 1961 года
Огромное удовольствие рассчитывать прислугу: можно выбросить все подарки, которые они мне преподнесли.
4 мая 1961 года
Во многих книгах вплоть до самого последнего времени героя облыжно обвиняют во всех смертных грехах и у него появляется возможность наконец-то выяснить, кто его настоящие друзья, а кто нет, – ведь настоящий друг никогда не заподозрит его в преступлении. Интересно, а кого бы из своих друзей счел не запятнанным ни в одном дурном деле я? Если бы, к примеру, до меня дошли слухи, что Эндрю Девоншир арестован за гомосексуализм, Энн Флеминг – за отравление мужа, а Боб Лейкок – за кражу со взломом, что бы я решил? – «Надо же? Кто бы мог подумать?»
21 июня 1961 года
Помню, как мы с Грэмом Грином в обществе знаменитостей отправились в Реймс на завод шампанских вин. Перед вылетом нам вручили список членов делегации. Среди них был и Алан Прайс-Джонс. «Я остаюсь, – заявил Грэм. – С этим Джонсом я не поеду!» – «Что ты против него имеешь?» – «Он мне глубоко отвратителен». – «Его не будет, он всегда принимает все приглашения и в последний момент останавливается на самом заманчивом. Его наверняка перехватили». И Грэм сел в автобус. Но в аэропорту нас ожидал Алан – он приехал на машине. Грэму деваться было некуда. С собой у него была бутылка виски, и он тут же, чтобы поднять себе настроение, к ней приложился. Прикладывался он к бутылке и во время vin d’honneur[677], и на банкете. После ужина, в одиннадцать вечера, Грэм решил отправиться в бордель и был искренне удивлен, узнав, что в это время бордели уже закрыты. Спать я пошел рано – на следующий день мы должны были чуть свет выехать в Эперней. Утром в холле я обнаружил Алана Прайс-Джонса, он был свеж и элегантен и выглядел восемнадцатилетним. Следом за ним из лифта вывалился Грэм: глаза красные, как у кролика, лицо белое, руки дрожат. «До четырех утра пил виски», – выпалил он. «С кем?» – «С Аланом Прайс-Джонсом».
15 июля 1961 года
Узнав о самоубийстве Хемингуэя, перечитал «Фиесту». Когда книга вышла впервые, она меня поразила: вместо рыбной ловли и боя быков – пьяные разговоры. Язык и сейчас, когда я ее перечитал, производит сильное впечатление, а вот сюжет оставляет желать… Вначале Роберт Кон описан очень подробно, чего нельзя сказать о других персонажах. Вся книга задумана как трагедия Кона, однако сам он к финалу отступает в тень.
18 июля 1961 года
Глубоко аморальный принцип: «Через сто лет все будет точно так же». Мораль целиком зависит от случайности.
Душу язычника принято сравнивать с птицей, пролетающей через освещенный холл и исчезающей в темноте. Лучше было бы сравнить ее с птицей, мечущейся в темной комнате и бьющейся в окна, между тем как за открытыми дверями – воздух и солнце.
Политик – не тот, кто стремится к власти, чтобы проводить политику, которую считает необходимой, а тот, который проводит политику, чтобы добиться власти.
В отрочестве мы все американцы, умираем же французами.
Двойники не узнают друг друга.
Требовать истину от низших классов – неслыханная наглость.
Нервы домработницы.
Раньше король был жертвенным животным, потом – жертвой предательства и убийства. В наши дни корону водрузил себе на голову народ. И теперь не снести ему головы.
Кем ты сегодня обедаешь?
Политики торгуют, припрятав ценники.
Нации не доживают до старости. Они заболевают и умирают в день своего совершеннолетия.
26 марта 1962 года
Когда мы молимся, нас предупреждают, чтобы мы не ждали от Бога ответа, не испытывали чувства близости к Богу. Утешения ниспосылаются очень редко, на них не следует рассчитывать, не следует придавать им значение. «Не можешь молиться? Есть что просить у Бога? Ты пытался? Жалеешь, что не получилось? Значит, действительно молился». Для скептика в этом суть обмана.
9 мая 1962 года
Совершить внутренний акт самоотречения и стать чужим этому миру; наблюдать за своими соотечественниками так, как наблюдал бы за иностранцами, удивляясь их обычаям, с терпением относясь к их глупостям и с равнодушием – к их враждебности. Не в этом ли секрет счастья в наш век посредственности?
Искусственность Киплинга не в пример больше искусственности его современников-декадентов. В казармах слыхом не слыхивали о Гомере и лире.
Помазанием Церковь из последних сил защищает уши от вторжения звука. Но Природа провидением Господним сделала это намного раньше. Человек уже слышал все, что было
