Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов
Дон-младший жил около Киевского вокзала в хорошем мидовском доме. Братья и сестра говорили с родителями и между собой по-английски. Отец Дона-младшего— Дональд Дональдович, его мы называли Дон Донычем, общался с нами на вполне понятном русском, а мать, Мелинда Францисковна, так она именовалась, говорила по-русски плохо.
Но мать из большой квартиры уехала. И мы как-то ездили к ней с Доном в гости. Жила Мелинда одна: где-то рядом с американским посольством. Угощала нас совершенно офигительным салатом из непонятных продуктов, не стандартных для советских людей.
У детей, оставшихся в квартире с отцом, всегда была домработница баба Надя, так что обходились.
А вот у Мелинды все было сложно. Уходила от Дональда Дональдовича к Филби, потом вернулась в семью, но не вышло. А женщина была очень приятная. Пыталась иногда что-то сказать, но не получалось. Видимо, как и у меня с английским. Либо не хотела учить, либо не выходило. Максимум могла в магазине объяснить, что ей надо. Раньше в мидовском доме на Большой Дорогомиловке сама ходила в продуктовый. И в гастрономе, видимо, догадывались, что лучше ей помочь.
По-моему, где-то в районе 1972-го мать Мелинда, по-нашему Францисковна, уехала домой, в США. Против этого никто никаких возражений не имел. Вот кому в СССР действительно делать было нечего. С одним разошлась, с другим сошлась, а потом разошлась и с другим. Тем более бедность ей там не угрожала. Когда уезжала, оставались на счетах какие-то суммы, которые за эти почти два десятилетия отсутствия выросли, и она могла вполне нормально жить на проценты. Плюс, как я понимаю, Дон Доныч ей каким-то образом помогал. Но это чисто семейные вещи, особенно за пределы круга родственников не выходящие.
Начинался некий новый откат, набегала, набирая силу, очередная волна, может, и не эмиграции, а стремления к чему-то иному, неизведанному, казавшемуся не за семью морями, а относительно близко. Нет, на чемоданах Маклейны-младшие не сидели. Однако все чаще в разговорах проскальзывали темы, никакого отношения к социалистической родине не имевшие. Следы любви к России, если такое чувство и имелось, стирались. Виноваты ли были советская бюрократия или брежневская тягомотная скука, сказать сложно.
Чувствовал я, что не прижился в Москве старший брат Фергюс. Как-то ему было тут не очень, некомфортно. Хотя, если не ошибаюсь, учился в МГУ. Но не смог Фергюс, а может, и не захотел преодолевать высочайший барьер в виде русского языка. Сначала обходился как-то так, а потом и это надоело, наскучило. Тянуло в другую среду — не только языковую. И когда мать упорхнула, Фергюс Маклейн решил последовать за ней. Что вскоре удалось. Отправился он в Англию.
По-моему, Дон Доныч эти первые отъезды воспринимал спокойно. Чувство вины перед близкими гложило уже не так остро. Кажется, его успокаивало, что часть семьи возвращалась в родные места. Он, думаю, и сам помогал жене и детям получить разрешение на выезд. Если не ошибаюсь, не обошлось без содействия друга семьи Джорджа Блейка, который знал всех и со всеми находил общий язык.
А потом задумалась о выезде и младшая сестра Мелинда. Она дважды выходила замуж, и оба раза за граждан Страны Советов. Но браки, что первый, а за ним и второй, не сумели примирить с действительностью. Сработал генетический код? Ведь Мелинду привезли в СССР совсем еще ребенком. Для нее родным был скорее русский, чем английский. Она не могла помнить ни дома в графстве Кент, ни Лондона. Разве что остались какие-то совсем детские впечатления от Швейцарии и Лазурного Берега во Франции. Но и Мелинду жизнь в Москве не устраивала. И она, родив дочку — тоже Мелинду, двинулась к маме в Бостон. Вот так и уехали из Москвы три Мелинды.
Так в Москве из всего большого семейства Маклейн с отцом оставался мой друг Дон-младший. Когда заканчивали Менделеевский, предстояло распределение. И Дон мне признался: ему предложили в разведку. Вызвали на другой этаж и предложили прямым текстом. Дон отказался, сказав, что не хочет иметь дело с такими вещами. (Может, видел, чем закончилась разведка для его отца и всего семейства?) Пошел в институт информации, здесь, на «Соколе», недалеко от улицы Алабяна. До отъезда там и работал.
В 1971 году Маклейнам вернули фамилию, замененную на некоторое время по предложению компетентных органов. Прошло 20 лет. И Дон-младший объяснил нам, что по английским законам прошел срок давности, никто его отца в Англии преследовать больше не может.
Дон-младший жил со своей женой и существовал здесь спокойно. Супруга была ирландка — подруга его матери Мелинды. И была она существенно Дона постарше. Откуда она тут, в Москве, появилась — сказать сложно. Была такая врушка, что понять, где правда из того, что она говорила, где нет, было невозможно. Ходила какая-то версия об отце, участвовавшем в восстании на английском флоте. Я смотрел в энциклопедии — вроде ничего подобного не было. Но хрен ее знает.
Затем появилась вторая женщина, которая отодвинула ирландку. Нетта — она же Анна, она же Аннет, вот и получилось Нетта. Очень хотелось ей уехать из СССР, но в Израиль в те годы выпускали редко, а выезжать в другие государства можно было только с мужем. В семьях всегда возникают сложности, когда у мужа с женой разный взгляд на жизнь. Дон-младший вроде бы не прочь был остаться, а жена хотела уехать. Годы убедили меня, что если супруги не разводятся, то побеждает точка зрения жены. Но расставанием и не пахло. Дон и Нетта до сих пор в согласии живут в Сан-Франциско. То они ко мне наезжают, то я к ним.
А
