Энтони Бивор - Высадка в Нормандии
Достигнув линии берега, самолеты попали в густой туман, о котором метеорологи ничего им не говорили. Эта плотная белая пелена встревожила тех парашютистов, кто имел возможность смотреть в иллюминаторы. Не видно было даже синих огней на кончиках правого и левого крыла самолета. Пилоты же, потерявшие всякую видимость, опасались столкнуться в воздухе с другими самолетами. Машины, шедшие по краям, отвалили в стороны. Смятение американцев возросло, когда самолеты вынырнули из густого тумана и попали под огонь стоявших на полуострове немецких зенитных батарей. Пилоты, в нарушение всех полученных ими приказов, инстинктивно увеличили скорость до максимума и стали маневрировать.
Идя на высоте всего 300 метров, самолеты находились в зоне эффективного огня не только зенитных орудий, но и пулеметов. Когда пилот резко разворачивал машину, бросал ее то вверх, то вниз, парашютисты валились в кучу друг на друга. Пули колотили по самолетам, «словно большие градины по железной крыше». Те, кто летел в свой первый бой, смогли убедиться, что немцы действительно хотят их убить. Один парашютист получил осколок шрапнели в ягодицу, и ему приказали встать, чтобы военврач мог «заштопать» его прямо на месте. Приказ генерала Тейлора: ни одна душа не должна остаться на борту самолета, – выполнялся в самом буквальном смысле. Кроме десятка солдат, получивших слишком тяжелые ранения от зенитного огня, не прыгнули, кажется, всего двое: парашютист, который умудрился как-то раскрыть запасной парашют прямо в самолете, и майор, с которым случился сердечный приступ.
Группа воздушного наблюдения на верхушке палубной надстройки крейсера «Куинси» с горечью смотрела на то, что происходит в воздухе. «Нередко в центре красных трасс зенитного огня возникал ярко-желтый шар. Потом шар начинал медленно падать, а за ним тянулся дымный хвост. Наконец, он врезался в невидимую в темноте землю, а зарево от взрыва полыхало до самых туч. Иной раз желтый шар взрывался еще в воздухе, разбрызгивая во все стороны струи горящего бензина. У нас, наблюдавших за воздухом, эти картины неизменно вызывали одну и ту же реакцию – мы тяжело вздыхали и бормотали: “Вот уж не повезло беднягам!”»
За четыре минуты до района выброски вспыхнули красные сигналы над дверями. Раздалась команда: «Встать и пристегнуть карабины!» Кое-кому из нагруженных сверх меры десантников пришлось помогать подняться с места. Десантники защелкивали карабины вытяжных фалов на шедшем поверху вдоль всего фюзеляжа тросе. Затем последовала команда проверить снаряжение и рассчитаться. «К люку – марш!» Самолеты, однако, по-прежнему маневрировали, их трясло от попаданий, и солдаты валились друг на друга, скользили на заблеванном полу. Вокруг рвались зенитные снаряды, воздух прошивали трассирующие пули, окружая каждый самолет огромными дугами огня, за открытой дверью гудел ветер, и солдаты молились о том, чтобы поскорее загорелся зеленый огонек, который позволит им выскочить из этого «металлического гроба». «Давайте команду!» – нетерпеливо покрикивали некоторые парашютисты, опасаясь, как бы их не сбросили над морем у восточного берега полуострова.
Для выброски десанта самолетам полагалось снизить скорость до 145–177 км/ч, но пилоты на это не отважились. «Наш самолет так и шел на максимальной скорости, – вспоминал один десантник. – Пилот, что называется, жал на газ». Едва загорелся зеленый огонек, солдаты начали неуклюже пробираться к люку. Двое-трое успели на ходу перекреститься. За люком шла такая стрельба, что нетрудно было вообразить себе: они либо угодят прямо на перекрестье пулеметных очередей, либо свалятся на мощные укрепления противника. Добравшись до люка, каждый десантник брал в руки ножной мешок – после прыжка этот груз повиснет на длинном ремне. Многие мешки, весившие килограммов по тридцать пять, а то и больше, в полете отрывались, а отыскать их потом в темноте было невозможно. Если кто-нибудь мешкал перед люком, сержант выталкивал его наружу – достоверных данных о том, что кто-то отказывался прыгать, фактически не имеется. Прыгая в неизвестность, некоторые не забывали громко крикнуть: «Билл Ли!» – отдавая дань уважения создателю американских воздушно-десантных войск генералу Ли[67].
Парашюты раскрывались с гораздо более резким рывком, чем бывало обычно, – сказывалась слишком большая скорость самолетов. На тех, кто приземлялся вблизи немецких позиций, обрушился плотный огонь, купола их парашютов были буквально изрешечены пулями. Один командир батальона, его начальник штаба и командир роты погибли сразу, приземлившись среди немцев из передовых подразделений 6-го парашютного полка, которым командовал майор фон дер Хейдте. Другой офицер, приземлившийся на крышу немецкого штаба, был взят в плен. Обер-ефрейтор немецкой 91-й воздушно-десантной дивизии писал домой: «Ну и ночка! Американские парашютисты сыпались прямо на наши позиции».
Когда прыгаешь с парашютом под огнем противника, то поневоле хочется подтянуть ноги, сжаться в комок, почти свернуться в клубок, хотя это ни от чего не спасает. Один солдат буквально взорвался в воздухе – должно быть, пуля угодила в его гранату «гэммон». В ряде случаев самолеты шли на высоте всего 150 метров, и парашюты едва успевали раскрыться. Многие сломали ноги, а несколько человек были парализованы из-за перелома позвоночника. Один десантник, сам приземлившийся нормально, с ужасом увидел, что следующий самолет сбросил 18 человек так низко, что ни один парашют не успел раскрыться. Звук, с которым тела десантников врезались в землю, напомнил ему, «как с грузовика падают на дорогу арбузы». Другое подразделение было тоже выброшено на слишком малой высоте, но к тому же еще и над небольшой возвышенностью. Позднее их нашли лежащими в ряд, мертвых, с нераскрывшимися парашютами в ранцах.
Поскольку немцы затопили большие площади вдоль реки Мердере и в приморских районах, многие парашютисты угодили в воду. Немало солдат захлебнулось под намокшими парашютами. Других спасли либо товарищи, либо французы, тотчас подгонявшие свои лодки. Почти всем, кто попал в воду по грудь, пришлось нырять, чтобы вытащить нож и перерезать стропы парашюта. Они на чем свет стоит ругали американские лямки и завидовали англичанам, у которых парашюты отстегивались быстро и легко. Тем же, чьи парашюты зацепились за ветви деревьев, приходилось брыкаться и вертеться, чтобы перерезать стропы, ни на секунду не забывая, что они представляют собою выгодную мишень. Кое-кого и застрелили во время таких попыток освободиться от парашюта. Уцелевшие рассказывали страшные вещи о жестокости немцев: говорили, что те кололи их снизу штыками и даже сжигали парашютистов из огнеметов. Многие видели тела, зверски изуродованные штыками и ножами.
Некоторые приземлялись на крошечных пастбищах, окруженных живыми изгородями, и вид коров успокаивал – значит, мин здесь нет! Но опасение, что вот-вот появятся немцы и «нанижут тебя на штык», не проходило. Мало что может так напугать и заставить растеряться, как ночное приземление в тылу противника, без малейшего представления, где именно оказался. Некоторые слышали, как к ним кто-то приближается, и спешно готовили к бою оружие, а потом выяснялось, что это на шум падения собрались любопытные коровы. Солдаты пробирались через живые изгороди и вдруг слышали, что рядом есть кто-то еще. Замирали. Полковника Джампа Джонсона, того самого, который так хотел заколоть фашиста ножом и потому прихватил с собой целый арсенал холодного оружия, едва не застрелил офицер его же полка, поскольку полковник потерял «чертову трещалку». К выданным для опознавания друг друга в темноте трещоткам типа копеечных детских игрушек многие в 82-й дивизии относились с полным презрением. Они предпочитали пользоваться паролем: «Вспышка» – отзыв «Гром». Эти два слова выбрали потому, что немцам, как считалось, не удастся выговорить их по-английски без явного акцента.
Зато чувство облегчения, когда удавалось отыскать другого американца, было огромным. Вскоре десантники стали собираться в небольшие группы. Обнаружили раненого парашютиста, дали ему морфий, а место отметили, чтобы потом раненого не пропустили санитары: воткнули винтовку штыком в землю, а на приклад сверху насадили каску. Самые кровожадные пошли охотиться на «колбасников». Очереди трассирующих пуль демаскировали позиции немецких пулеметчиков – американцы забрасывали их гранатами. Большинство десантников придерживалось полученного приказа: до рассвета действовать только ножами и гранатами. Один все-таки выстрелил из винтовки, а после выстрела заметил, что со ствола свисает порванный презерватив. «Я натянул его на ствол перед прыжком, чтобы туда вода не попала, – говорил он потом, – а после прыжка и думать забыл».
Охотники на «колбасников» шли и на голоса, говорившие по-немецки. Иногда они слышали, как маршируют по дороге подразделения противника. Уговорившись между собой шепотом, американцы метали в них гранаты через живую изгородь. Были и такие, кто утверждал, что может на расстоянии учуять запах немецкого табака, а иные распознавали немцев по характерному скрипу кожаной амуниции.
