Алексей Иванов - Вилы
Царь не зря откармливал купцов. Война разразилась, когда Кучум попытался разрушить строгановские форпосты. Строгановы развязали кошели, а звон золота приманил ватаги казаков с Волги и Яика. Это было в 1579 году. Одну из ватаг привёл атаман Ермак. Он стал лидером разбойной дружины, которая получила от Строгановых вполне разбойный заказ: разгромить Кучума, конкурента Строгановых. И грянула великая эпопея «Сибирского взятия».
Восемь сотен казаков Ермака от Камы перевалили Уральский хребет и прорвались к Иртышу, а здесь разбили и прогнали войско Кучума, взяли его столицу, городок Искер. Три года казаки держали Искер, осаждённый Кучумом, отбивали штурмы, бросались в контратаки, ходили в походы, принимали присягу лесных народов – и гибли, гибли, гибли. Но Сибирь сделалась русской.
Чтобы взять её, Ермак получил деньги купцов, но отдал Сибирь не купцам, а царю, а потом защищал, сколько было сил. Вольный казак, он отказался от воли ради своего дела. Это на века определило главную ценность уральских рабочих: своё дело. Ермак станет образцом, идеалом, атлантом горнозаводского Урала.
Уральские атланты
До ухода к Строгановым Ермак обретался на Яике. В те годы казаки ещё не разгромили город Сарайчик. Разгром Сарайчика атаманами Нечаем и Мещеряком и разгром Искера атаманом Ермаком – звенья одной цепи. Поэтому яицкие казаки, наследники Нечая и Мещеряка, одновременно уважали и осуждали Ермака: отдав Сибирь царю, он предал казачью вольницу. Усомнившись в «казачестве» Ермака, на Яике считали, что Сибирь Ермак взял не сам, а с помощью чертей. Черти, как известно, охотно превращаются в свист или в бочки, чертей легко возить с собой. Вот в бою против сибирских татар Ермак и выставлял не казаков, а бесов.
Зато на Урале в память о Ермаке накатывали часовни из кондовых брёвен. Отказ Ермака от свободы выразил суть уральских рабочих: жертвовать всем ради своего дела. Разница в оценке поступка Ермака отразила разницу между казаками с их ценностью справедливости и рабочими с их ценностью дела.
На горнозаводском Урале существовал культ труда, работы, своего дела. На неплодородной земле труд был единственным способом выжить и потому для Урала стал «нашим всем»: наказанием, наградой, привычкой, развлечением, смыслом жизни. Ценность труда фиксировали главные герои Урала – Ермак и Симеон Верхотурский
Ермак проторил путь через Урал в Сибирь. Тотчас по этому пути побрели измордованные Смутой крестьяне, что искали хлебные земли без жадных бояр. Потом пошагали отряды стрельцов с воеводами, заскрипели обозы монахов. Урал и Зауралье потихоньку усеялись слободами, острогами и монастырями. Из чащоб на пришельцев смотрели куницы, лисы и соболи.
С татарами Сибири русские переселенцы начали осторожный торг, и не было предела их изумлению: за простой железный котёл татары давали столько пушнины, сколько её в этот котёл и влезало! И тогда русские повсюду принялись рвать кайлами жилистые бока уральских увалов – искали железную руду. При слободах, острогах и монастырях задымили маленькие заводики: рудная яма, глинобитные горны и кузница. Русские ковали котлы, серпы, ножи, подковы – и меняли на меха. Так пушной торг с сибирскими татарами открыл Руси железные потроха Урала. Не зря потом герб Строгановых украсит соболь, а клеймом «старый соболь» своё железо будут метить Демидовы.
С середины XVII века на лесной Урал и в степное Зауралье хлынул поток гонимых раскольников. Они шли, охваченные дивными и грозными мечтами о Беловодье, о городе Веденец, о праведном царстве Опоньском, о блаженных островах Макарийских. Многие беглецы оставались на Урале.
Но видения прекрасного мира порой становились страшной явью. Если стрелецкие отряды находили селения раскольников, жители, не желая сдаваться властям, запирались в храмах и поджигали их изнутри. Это называлось «гарь». В ней принимали «огненную купель», после которой очищенные пламенем души погибших воскресали в многоцветных небесных вертоградах. Первая и самая страшная «гарь» задымила под Ялуторовской слободой в 1679 году, когда в райские кущи вознеслось сразу 1700 человек. Подобных массовых самосожжений на Урале было много. И даже во времена Пугачёва в казематах Тобольского кремля ещё догнивали ересиархи, старцы-расколоучители, изловленные солдатами с огневищами в руках.
В дремучих урманах Урала раскольники выжили только благодаря каторжной работе. Ни бог и ни царь не спасли бы пришельцев в снежной непролазной тайге, на неплодородных берегах студёных рек – только неистовая, пожирающая душу работа. И раскольники сделали труд смыслом жизни, культом, мерой всех вещей.
Реконструкция острога в городе Ялуторовске
В те же годы близ города Верхотурья жил мужик Семён, портной на отхожем промысле. Но странный портной: он не брал плату за свою работу. Он ходил по земле туда-сюда и как-то незаметно помер, а спустя годы из земли всплыл его гроб с нетленными мощами. Так был явлен святой Симеон Верхотурский. Он не совершал миссионерских или молитвенных подвигов, он явил чистый и ясный идеал труда. И потому стал главным святым горнозаводского Урала. Святой Симеон и былинный витязь Ермак – два атланта, которые держали небо Урала.
«Дело» Ермака, «работа» раскольников, «труд» Симеона – три названия одной и той же ценности, которая для рабочих была превыше всего. Когда пугачёвские казаки покусятся на эту ценность горнозаводских рабочих, казачий бунт превратится в гражданскую войну.
«Злодейское литьё»
Мужицкие заводики при слободах могли обеспечить крестьян котлами и гвоздями, серпами и топорами, но никак не смогли бы обеспечить державу пушками и ружьями. Для этого требовались большие горные заводы.
В ту эпоху мощные силовые агрегаты работали на водобойных колёсах. Людской натуги или конной тяги не хватало, чтобы качать огромные меха печей или поднимать тяжёлые хвостовые молоты. Неизбежно приходилось сооружать пруд и строить завод под его плотиной, где на водосбросах вращались колёса, приводившие в движение заводские механизмы.
Пруд должен был сохранять воду на год заводской работы, под него подыскивали уёмистую долину реки. Плотину возводили между гористых береговых склонов. А ещё для завода требовался лес, потому что доменные печи работали на древесном угле. Разумеется, требовались рудники. В центральной России сложно было найти зону, которая удовлетворила бы всем требованиям водобойной промышленности. Либо руда бедная, либо пруд мелкий, либо леса редкие. Пётр I пробовал строить заводы вокруг Тулы – они получались слабосильные. Пробовал в Карелии – иссякала руда. И взор государя обратился на Урал, где слободские мужики уже разведали сотни рудных ям, а лесов, рек и гор было вдосталь.
Пётр собирался воевать со Швецией, ему нужна была артиллерия. И в самом конце XVII века царские дьяки и мастера заложили на Урале два первых настоящих больших завода. Один из них – Невьянский – встал на месте мужицкого заводика Невьянской слободы, а другой – Каменский – встал на месте заводика Далматовского монастыря. Пушки – вот главная продукция Урала.
Невьянский завод долго не мог встать на крыло, а Каменский оперялся быстро. В это время на хмурых ветрах Балтики Пётр осаждал шведскую крепость Нарва. Но к крепости ринулся король Карл XII. Бывалые шведские вояки так ударили по новобранцам Петра, что русские полки раскатились по ижорским болотам. Зимний дождик капал на стволы брошенных пушек. Под низкими бастионами Нарвы лежала вся артиллерия России за двести лет.
Пётр в бешенстве выпучил глаза. На Каменском заводе доменные печи раздули кирпичные груди. И завод всего за один год выпек императору новую артиллерию. Ещё через год каменские пушки с рёвом прогрызли нарвский бастион Хонор, и русские гренадеры ворвались в крепость Нарву.
Взятие Нарвы – триумф русского оружия, а русское оружие – это Каменский завод. И вместо победного салюта на Урале загрохотали копры, вколачивая сваи новых плотин. Каменск оправдал промышленное будущее Урала. В XVIII веке заводы строились один за другим: каждые два года по три новых предприятия. Через 70 лет, ко времени пугачёвщины, на Урале дымила сотня горных заводов. С тех пор и доныне Урал – самая индустриализованная зона планеты Земля.
Провиантские склады Каменского завода. 1829 год
В бунт на Каменский завод въедет конница пугачёвского атамана Чира. Самозванцу Петру Фёдорычу, как императору Петру Алексеичу, тоже будут нужны пушки, чтобы штурмовать крепость, только теперь – каменную твердыню Далматовского монастыря. Мятежники примутся раздувать остывшие домны остановленного Каменска.
Не единожды на разных захваченных заводах пугачёвцы пытались изготовить себе пушки. Иногда у них получалось, и эти орудия власть потом называла «злодейским литьём». Впрочем, пушка – машина смерти, и «злодейским литьём» можно назвать всю продукцию заводов Урала.
