Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №5 за 1999 год

Но история кастратов на этом не закончилась.

В 1990 году индийские газеты облетели фотографии пятнадцатилетнего юноши. Его звали Мохамед Ханиф Вора. На одних он был в приличествующих ему одеждах мужей, на других, закутавшись в сари, выглядел прелестной красоткой, на третьих представал нагишом, грубые рубцы, оставленные кастрировавшим его человеком. Снимки стали сенсацией. Газеты запестрели статьями о евнухах-хиджрах. Их тайные общины существуют в Индии с незапамятных времен. В них принимают людей с самой разной судьбой: уродов от рождения, чьи половые органы так и не сформировались до конца или же сильно искривились, а также гермафродитов и, конечно, кастратов. Для большинства участников общины их содружество остается единственной опорой, только и позволяющей им удержаться и выжить в жестко регламентированном, кастовом обществе.

Вырядившись в женскую одежду, хиджры танцуют на свадьбах и днях рождения, сулят женщинам приплод, благословляют детей. Если же хиджра не получит своей милостыни, он рассердится, поднимет подол сари, покажет увечные места, нашлет проклятие. Индусы по сей день верят в чудесные способности хиджр и потому боятся этих картинно размалеванных и пестро разодетых людей, воплощающих в себе — не мужское, не женское — «унисексуальное» начало.

В наше время страх перед хиджрами, пожалуй, только усилился. Теперь, когда врачи все чаще и чаще помогают мальчикам, родившимся с недоразвитыми половыми органами, естественный приток в ряды этой загадочной общины снизился, и потому старшие ее участники, случается, похищают юношей или соблазняют бездомных детей, попрошаек, приезжих, бродяг, а затем их ждет одно: нож. Меткий удар ножа по-прежнему превращает человека в изгоя. В наши дни так же, как прежде.

В Индии сейчас проживают около миллиона человек, причисляемых к хиджрам. Так что история евнухов продолжается.

Николай Непомнящий

Человек и природа: Потусторонний Карадаг

Древняя генуэзская башня на площади перед феодосийским вокзалом, а потом час сладкой дремы в пыльном и дребезжащем автобусе, татарские названия холмов и селений вперемежку с возникающими вдруг строчками поэтов серебряного века... Солнце, набрав полуденную силу, склоняется к земле, и долины растворяются в чуть фиолетовой, переливающейся перламутром дымке, неповторимой ни в каком другом месте земного шара. Все такой же, как и прежде, он, восточный Крым, призрачный и тонкий, как волошинские акварели, только вместо желтых пузатых бочек с сухим, по двадцать копеек за поллитровую кружку, с холодной полынной горечью белым феодосийским вином, что радовали глаз на фоне вечной пыльной зелени придорожных стоянок, теперь — «вечная зелень» киосков «Обмена валют». И потом, такое впечатление, что все производят здесь только турки или китайцы. Да и сама дорога до Карадага напомнила мне великий шелковый путь: бесконечно тянулись развешанные на веревках азиатские полотенца, простыни, носки, развевались на ветру восточные мохеровые кофты, возвышались серовато-зеленые и голубые, увитые яркими красными розами великие китайские стены термосов и чайников.

Но довольно об этом, вон он — южный склон горы Кок-Кая, обращенный к морю, очертаниями своими рисующий профиль поэта и путешественника Макса Волошина, давнего обитателя этих мест. Отсюда начинается Карадаг. Или здесь кончается, это уж кому как нравится. Еще несколько километров пути — и из-за стены деревьев выступает мощный кряж, напоминающий голову поверженного Мефистофеля. Моря пока не видно, только белые, спрятавшиеся в тень домики Карадагской биостанции, где мне и предстоит расположиться.

Сначала нужно сориентироваться на местности. Тут же, на автобусной стоянке, я купил карту-схему, сел на скамейку, развернул ее.

Ага, вот дирекция, вот лаборатория, памятник Т. И. Вяземскому (это еще кто такой — князь?), магазин (пора бы, уже есть хочется), большой дельфинарий, малый дельфинарий...

И тут кто-то рядом со мной бухнулся на скамеечку:

— Про дельфинов наших приехали писать? — Пришелец был черный от загара, сверкал на солнце золотой зуб, а в руке он держал огромную кисть лилового винограда.

— Угощайтесь. Из журнала? — Меня он вычислил по майке с надписью «Вокруг света». — В Крыму небось не первый раз?

— Не первый... Но давно не был. Как тут теперь, за границей?

— Да ну их к черту. Крым есть Крым. Кого тут только не было. И скифы, и тавры, и татары... А у меня — кто он мне? — прапрадед, что ли, генуэзец был. А бабка его, ну моя... — турчанка. А я кто? Кроме русского, ни на каком не балакаю. Так, по-хохляцки немного да по-татарски. А историей интересуюсь. Там, вот за тем холмом, видите, на арбуз похожий? Там генуэзцы канал прорыли, воду к побережью вели. А по той дороге пленных рабов водили...

Он помолчал, а потом в хитрой ухмылке снова сверкнул золотой зуб.

— А про Яшу и Малыша слыхали?

— Кто такие?

Мы закурили, и генуэзский моряк, проходивший когда-то здесь службу, выдал страшную тайну. В советские годы эта вот самая биостанция была строго секретным объектом. Сюда и за десяток километров никого не пускали — из-за кустов сразу выскочит военный: «Стой! Ни шагу! Буду стрелять!» Там, в дельфинарии, Яшу и Малыша, молодых тогда матросов, тьфу, дельфинов, обучали для подрыва кораблей и подводных лодок. Ремешок такой пристегнут вдоль тела, на спину — мину, и испытатели им говорят, свистками такими: «Полный вперед! На врага! За нашу советскую Родину!» И Яша с Малышом ласты к голове приложат: «Есть! Задание будет выполнено». И вперед, в глубины океана...

— А теперь они, старики-то, в отставке, всю биостанцию кормят.

— Рыбу, что ли, ловят?

— Да нет, — подивился генуэзец моей тупости, — деньги зарабатывают. Биостанции киевская Академия денег не платит, ну а на что жить? Вот теперь Яша с Малышом в дельфинариях аттракционы дают. — Генуэзец вздохнул: — И мне перепадает. Я тут плату за стоянку собираю. Вон еще автобус, на дельфинов смотреть привез... Пойду... А вы ко мне сюда заходите, винограду целую корзину принесу.

Генуэзский станционный смотритель исчез. А я щипал виноград и думал: «Славный все-таки народ, эти генуэзцы!» И это, пожалуй, все, что я хотел бы сказать по поводу отношений Украины с Россией. Мне надо географией заниматься.

К домику дирекции Карадагского заповедника вела неширокая аллея, струившаяся в лучах скрывающегося за угол дельфинария солнца. Забыл сказать, что стоял конец сентября, особое время в Крыму, когда земля уже не вбирает, а отдает все тепло, и солнце подернуто невидимой кисеей, и восковая зелень деревьев отдыхает после летней напряженной работы и не источает ничего, и воздух словно пустой, и крики птиц звучат сами по себе, и ты не чувствуешь ни холода, ни жары, да вроде бы и вообще не существует такое понятие — «температура». Ты плывешь в каком-то благодатном потоке, но почему-то вдруг нестерпимо хочется перейти, переплыть в волны — вон они, с белыми гребнями, — зеленовато-синего моря. Но... передо мной темный двухэтажный дом и белый памятник у входа. «Терентий Иванович Вяземский, родился в 1857, умер в 1914 году». Пока все, что я знаю о нем. По скрипучей лестнице поднимаюсь на второй этаж. Чуть приоткрыта дверь с табличкой «Директор Александр Аполлинариевич Вронский».

Александр Аполлинариевич молодой, веселый, энергичный кандидат биологических наук, убегал. Срочно нужно в Киев, на совещание. Обо всем говорили на ходу, на скамеечке перед «Т. И. Вяземским», — Карадаг — Черная гора — это древний потухший вулкан. Земля здесь разверзлась так, что ее строение можно изучать как по учебнику. Рай для биологов. Почти сто видов лишайников, а про цветковые растения десятки томов написано — на Карадаге их тысяча сто шестьдесят видов! А сколько насекомых, бабочек, птиц! И все это на клочке земли в 30 квадратных километров. От Коктебеля до Щебетовки восемь километров да в ширину три с половиной вместе с побережьем, — вот и весь Карадаг. А какое разнообразие географических зон — горная, лесная, степная, средиземноморская. Но самое главное — там никогда не жили, ничего не строили. Первозданная природа. Я уж не говорю про Крым, где природа стерта, на всей земле не сыщешь такой уголок. И, может быть, важнее даже не изучать, а сохранять его. Трудно, конечно, трудно в нынешних условиях, приходится туристов водить, чтобы хоть какие-то деньги заработать. Но экскурсии мы водим по единственной, экологической тропе. С 1979 года Карадаг — государственный природный заповедник. Ихтиологи в море работают, изучают подводный мир. Аквариум, дельфинарий большой построили...

Александр Аполлинариевич долго хохотал, когда я ему поведал только что услышанную историю про Яшу с Малышом.