Йохен Ланг - Протоколы Эйхмана.Записи допросов в Израиле
ЛЕСС. Какого года?
ЭЙХМАН. После того как вспыхнула война Германии с Россией. Значит, это было в 1941 г., осенью. Меня снова послали, теперь в Хелмно, это в Вартегау. Я получил приказ Мюллера ехать и доложить ему, что там происходит. Он мне не говорил так... как Гейдрих, не так прямо: "Там проводится акция с евреями, Эйхман. Поезжайте туда. И доложите мне!" Я явился в управление гестапо в Лицманштадте - теперь это опять Лодзь, - и там мне описали, что действует специальная команда, "зондеркоманда", которую назначил рейхсфюрер. Мне точно рассказали, где находится это Хелмно. Вот что я там увидел: помещение, если я верно помню, раз в пять больше того, где мы находимся; там внутри были евреи. Они должны были раздеться, и тогда к дверям подъехала закрытая грузовая машина, фургон. Подъехала совсем вплотную. И голые евреи должны были переходить в кузов. Потом их там заперли, и машина уехала.
ЛЕСС. Сколько человек вошло в машину?
ЭЙХМАН. Я не знаю этого точно. Я не смотрел все время. Я не мог. Нет! С меня было довольно. Их крики и... и я был слишком взволнован и так далее. Я сказал это и Мюллеру, когда докладывал ему. Он не придал этому особого значения. А там, на месте, я поехал вслед за той машиной - и увидел самое ужасное из всего, что видел в жизни до этого. Фургон подъехал к длинной яме. Кузов открыли, и оттуда выбрасывали трупы. Словно живых, они еще гнулись. Швыряли в яму. Вижу перед собой, как какой-то человек в гражданском клещами вытаскивал зубы. И тогда я убрался оттуда. Сел в свою машину, уехал и не стал с ними говорить. Сидел часами, не говоря ни слова с моим водителем. Был сыт этим по горло. Еще помню, врач в белом халате сказал мне, чтоб я посмотрел в глазок, как они там в кузове. Я отказался. Я не мог, не мог ничего сказать, я должен был уехать. В Берлине я доложил группенфюреру Мюллеру. Сказал ему то же, что говорю сейчас. Я сказал ему: это ужасающе, это преисподняя. Не могу. Это... Я не могу так! - сказал я ему.
ЛЕСС. Что сказал Мюллер?
ЭЙХМАН. Мюллер обычно ничего не говорил. Никогда! Ни о таких вещах, ни о других. Он был всегда очень скуп на слова и спокоен, говорил только необходимые вещи. Говорил "да" или "нет". И если не говорил ни да, ни нет, то говорил обычно "Камрад Эйхман...", это и было - ни да, ни нет. Он был молчалив.
ЛЕСС. Вы представили письменный отчет о поездке?
ЭЙХМАН. Нет, я не имел права. Это было мне четко запрещено, я думаю, Гейдрихом. Еще Мюллер хотел знать время - сколько времени это длится. А я не мог... не мог об этом и слышать. Мне пришлось поехать туда еще во второй раз, но я, конечно, сам не напрашивался...
ЛЕСС. Вы видели у Глобочника, как евреев удушали с помощью двигателя подводной лодки?
ЭЙХМАН. Нет, этого я не видел, я еще расскажу. Меня туда послали в другой раз. Я теперь стараюсь вспомнить, господин капитан. Меня посылали в такие места: эти два, потом Освенцим, а потом меня послали в Треблинку. Потом меня посылали в эту... как это называется - под Минском, где дважды было сражение? Недалеко от Минска. И в Минск тоже. Минск, Освенцим, Треблинка, Минск, Освенцим, Треблинка, Минск... Больше, я думаю, нигде. Да, и Лемберг! Вот эти шесть мест.
ЛЕСС. Это были ознакомительные поездки или у вас было специальное задание?
ЭЙХМАН. Никакого задания, никакого задания. Ни отдавать распоряжения, ни чего-либо еще. Указывать, кого, скажем, удушать газом, увеличить или уменьшить подачу газа или закрыть совсем - с этим я никогда, никогда, никогда, никогда дела не имел, господин капитан. Если пресса писала, что такое было, то я здесь заявляю с полной уверенностью: это неправда.
ЛЕСС. В чем состояла задача вашего отдела в ходе уничтожения?
ЭЙХМАН. Эвакуация. Но не в генерал-губернаторстве Польша. И дальше позвольте мне сказать об оккупированных русских областях, где это тоже происходило иначе.
ЛЕСС. Господин Эйхман, вы хотели рассказать о ваших посещениях лагерей уничтожения.
ЭЙХМАН. Так точно, конечно! Мюллер сказал мне. "В Минске расстреливают евреев. Прошу представить доклад, как это происходит". Поэтому я поехал в Минск. У меня там вообще не было дел, я там никого не знал, отправился в это... как же это называлось... "управление полицией безопасности"? Или это была оперативная группа, "айнзацкоманда полиции безопасности". И там я спросил начальника. Еще помню, что его не было на месте. Я обратился к кому-то другому и сказал, что у меня приказ - посмотреть... это. На следующий день - я остался ночевать в городе - пришел туда на место, но оказалось уже поздно. В тот день до обеда это закончилось, почти закончилось, чему я был страшно рад. Когда я пришел, то видел только, как молодые солдаты, я думаю, у них были череп и кости на петлицах, стреляли в яму, размер которой был, скажем, в четыре-пять раз больше этой комнаты. Может быть, даже гораздо больше, в шесть или семь раз. Я... я там... что бы я ни сказал... ведь я только увидел, я даже не думал, я такого не ждал. И я увидел, больше ничего! Стреляли сверху вниз, еще я увидел женщину с руками за спиной, и у меня подкосились ноги, мне стало плохо.
ЛЕСС. Яма была полна трупов?
ЭЙХМАН. Полна. Она была полна! Я ушел оттуда к машине, сел и уехал. Поехал во Львов. Я теперь припоминаю - у меня не было приказа ехать во Львов. Кое-как добираюсь до Львова, прихожу к начальнику гестапо и говорю ему: "Это же ужасно, что там делается, - говорю я. - Ведь там из молодых людей воспитывают садистов!" Я и Мюллеру сказал точно то же самое. И Гюнтеру тоже сказал. Я это говорил каждому. Всем говорил. И тому фюреру СС во Львове я сказал: "Как же можно вот так просто палить в женщину и детей? Как это возможно? - сказал я. - Ведь нельзя же... Люди либо сойдут с ума, либо станут садистами, наши собственные люди". А он мне говорит: "Здесь поступают точно так же, тоже стреляют. Хотите посмотреть?" Я говорю: "Нет, я ничего не хочу смотреть". А он говорит: "Мы все равно поедем мимо". Там была тоже яма, но уже закопанная, а из нее кровь, словно... - как это сказать? Кровь оттуда текла. Я такого никогда не видел. Сыт по горло таким заданием! Я поехал в Берлин и доложил группенфюреру Мюллеру. Ему я сказал: "Это не решение еврейского вопроса. Вдобавок мы воспитываем из наших людей садистов. И нечего нам удивляться, не надо удивляться, если это будут сплошь преступники, одни преступники". Я еще помню, как Мюллер посмотрел на меня, и выражение его лица говорило: "Эйхман, ты прав; это не решение". Но он, конечно, тоже ничего не мог сделать. Ничего не мог Мюллер поделать, ничего, ровным счетом ничего! Кто это все приказал? Приказал, именно приказал, разумеется, шеф полиции безопасности и СД, т.е. Гейдрих. Но он должен был получить указания от рейхсфюрера СС, т.е. от Гиммлера; сам по себе он такого не мог, никогда бы не мог такое сделать. А Гиммлер должен был иметь категорическое указание от Гитлера; если бы Гитлер не распорядился - его бы за такое на фронт куда-нибудь, под бомбы и снаряды...
ЛЕСС. Разве Гиммлер не отдавал письменного приказа об этом "окончательном решении еврейского вопроса"?
ЭЙХМАН. Письмен... об уничтожении, физическом уничтожении?
ЛЕСС. О физическом уничтожении.
ЭЙХМАН. Никогда я не видел письменного приказа, господин капитан. Я знаю только, что сказал мне Гейдрих: "Фюрер приказал провести физическое уничтожение евреев". Он сказал это так четко и определенно, как я теперь повторяю. И это были только первые, первые результаты... Это были, это были еще мелочи - то, что я сейчас рассказываю. Еще я попросил группенфюрера: "Пожалуйста, не посылайте меня туда. Пошлите кого-нибудь другого, кто покрепче. Меня не пускали на фронт, я никогда не был солдатом. Ведь хватает других, кто может на это смотреть, кто не свалится в обморок. А я не могу такое видеть, я ночью не сплю, мне это снится. Я не могу, группенфюрер". Но меня не послушали.
ЛЕСС. Осенью 1941 г. евреев из рейха и Австрии, из протектората Богемия и Моравия депортировали в Ригу и Минск?
ЭЙХМАН. Господин капитан, в 1941 г. - возможно. Я этого не знаю. Я знаю только, что отправлялись поезда в Минск и Ригу.
ЛЕСС. Известно ли вам, что в этот период, осенью, оперативные группы ликвидировали депортированных евреев и в Риге и в Минске - расстреливали?
ЭЙХМАН. Это не было мне тогда известно, но потом, разумеется, стало известно.
ЛЕСС. Вы сказали, что инспектировали Минск?
ЭЙХМАН. Я уже сказал, что IV В 4, мой отдел, не занимался деятельностью оперативных групп на Востоке. Ни формально, ни по существу. И никаких... как мне правильнее выразиться... никаких наблюдателей или советников мы не посылали.
ЛЕСС. Вы получали текущие сообщения об оперативных группах, так называемые оперативные сводки и, следовательно, информацию о ликвидациях евреев в России?
ЭЙХМАН. Так точно! Наряду с другими обязанностями оперативных групп, также о ликвидации евреев. Я никогда не говорил, что не знал о том, что там происходят ликвидации. Но отдел IV В 4 не имел к ним никакого отношения. К этому я должен еще добавить кое-что о том, что было до этого: обсуждение "плана Барбаросса". Незадолго до начала русско-германской войны в Берлине было созвано совещание, на которое должны были явиться все руководители Главного управления имперской безопасности. Здесь я в первый раз услышал это - кодовое название - подготовки войны против Советского Союза; были оглашены заранее разработанные планы, вся организация дела, и там значились оперативные группы "Восток" со своими оперативными отрядами, "айнзацкомандами". Оперативные группы начальника полиции безопасности и СД должны были двигаться вслед за наступающими немецкими войсками, чтобы сразу же за фронтом создавать полицейскую власть. Олендорф был поставлен их руководителем, "айнзацгруппенфюрером", он еще на Нюрнбергском процессе военных преступников сказал, что его группа расстреляла 84.000 или - я не знаю, может быть, 94.000 евреев.
