Джон Террейн - Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие
Стоял также вопрос, как их лучше использовать. 2 января 1915 года Китченер, видя полную неудачу попыток Жоффра вытеснить немцев с их позиций на западе, написал Джону Френчу: «Я полагаю, теперь мы должны признать, что французская армия не может прорвать германский фронт с целью вытеснения немцев из Северной Бельгии. Если это так, то германский фронт во Франции нужно рассматривать как крепость, которая не может быть взята штурмом или полностью блокирована, поэтому против нее нужно выставить заслоны, сдерживающие ее, пока действия идут в другом месте». Китченер был жестоко разочарован, но мысль, которую он высказал в выражении «действия в другом месте», осталась в обескураживающей британской стратегии до самого конца войны и в дальнейшем. Она сформировала основную идею, которую генерал-майор Дж. Фуллер, отнюдь не поборник политики штаба союзников, назвал «стратегией уклонения». Это не остановило призывов генерала Жоффра. «Лучшая и самая большая часть германской армии находилась на нашей земле, – писал он, – на линии фронта, от выступа в которой всего пять дней марша до сердца Франции. Это положение ясно говорило каждому французу, что наша задача состояла в том, чтобы поразить этого врага и вытеснить его из нашей страны».
Стратегия Франции несла на себе печать неизбежности. Потеря северо-восточных провинций с их плотным населением и экономическими ресурсами, но особенно промышленного центра Лилля и железорудного бассейна Бриэ, нанесла серьезный материальный ущерб вдобавок к психологическому давлению на французскую нацию. Явная выгнутость линии германского фронта – выступ, о котором говорил Жоффр, был постоянным соблазном. В течение всего года его усилия были сконцентрированы на флангах этого выступа, в Артуа и Шампани. Его идея состояла в том, чтобы срезать этот выступ у его основания путем концентрических наступлений, но он признавал, что для этого потребуется участие каждого человека и каждого ружья, которые можно найти во Франции. Это побуждало его оказывать постоянное давление на своего британского союзника, который мог оказать помощь двумя способами: занять более широкий фронт, чтобы дать французам возможность сконцентрироваться для наступления, или самому поддержать наступление. Исходя из этих вариантов, он отрицательно относился к любому маневру или кампании, которые могли отвлечь силы от его основного направления. Таким образом, от британского предложения начать год с освобождения бельгийского побережья он безоговорочно отказался; усилия по выдвижению британских сил на другие театры в течение года вызывали его постоянные возражения.
Ошибка в рассуждениях Жоффра заключалась не в их концепции, а в их исполнении; можно сказать, в исключительном военном положении на Западном фронте. Решение немцев перенести усилия на восточное направление было, как отмечал Фалькенгейн, «решением, которое было направлено исключительно на оборонительные действия во Франции с наиболее удачным применением любого из вообразимых технических методов. Началась траншейная война со всеми присущими ей ужасами». Развернулся невероятный спектакль: залегшие в траншеях армии, миллионы людей, видящие друг друга с расстояний, меняющихся от нескольких ярдов почти до мили; почти сплошные линии укреплений, которые достигали иногда до 450 миль; опустошенная войной местность по обе стороны фронта, превращающаяся в лунный пейзаж. Там в дневное время все неподвижно, а ночь заполнена лихорадочной деятельностью и звуками войны. Кажется, что никогда не кончится неизменное безнадежное равновесие; даже самые мощные героические усилия не смогли изменить ничего на протяжении последующих трех лет.
Немцы, чья наступательная доктрина предполагала и интенсивную оборону на отдельных участках, были лучше подготовлены к такой форме войны, чем союзники. Несомненно, что британцы, несмотря на свойственный им ранее высокий профессионализм, теперь оказались в более сложном положении, чем французы. Траншейная война выдвигала новые, все возрастающие требования к расходу и пополнению боеприпасов с обеих сторон: требовались лопаты и техника для отрывания траншей, дерево для креплений, насосы и трубы для их осушения, доски, чтобы выстелить дно, бетон для укреплений, миллионы миль колючей проволоки, чтобы прикрыть их, мешки с песком для брустверов, телефонный кабель для их связи, гранаты, чтобы воевать в них, минометы, чтобы их обстреливать, ракеты и огни, чтобы подавать сигналы, оборудование для проходки минных галерей, чтобы их взрывать. Это была новая сторона войны, и если в ней что-то не было новым, то было представлено в немыслимом ранее масштабе. Постепенно это налагало отпечаток на привычные категории оружия: пулемет оказался идеальным боевым средством для защиты траншей, артиллерия – единственным средством разрушения проволочных заграждений, траншей и уничтожения вражеских пулеметов. Из-за своей убойной силы при таких условиях пулемет в воображении людей был главным злодеем этой войны; но на самом деле наибольший ущерб людям причиняла артиллерия, потому что она была результатом не только прямой гибели, но и постоянно действовала на нервы и психику людей. Первая мировая война была прежде всего войной артиллерии, в особенности войной бризантных снарядов; бомбардировки становились все более жестокими, взрывы все более разрушительными, опустошения все более страшными.
Эти условия и их описание практически универсальны. Повсюду одни могли рыть траншеи, опутывать их проволокой и держать в руках пулеметы, а другие обстреливали их из орудий; везде была одна и та же дилемма, одна и та же тупиковая ситуация. Но это было на Западном фронте, где очень плотные массы людей расположились друг против друга на линии, не имеющей флангов, где траншейная война достигла своего апофеоза. В 1915 году быстро развивались ее причудливые методы; как только приближалось решение одной проблемы, тут же возникала другая; каждое действие вызывало ответное. Линии траншей множились, героизм увядал в этом огненном лабиринте. Французские армии, раз за разом бросавшиеся в атаку в Артуа и Шампани в течение всего года, не испытывали недостатка в героизме. Но это качество в 1915 году имело сомнительную ценность, умножая жертвы на фоне очень скромных достижений.
Историкам было необходимо, рассматривая основную линию чудовищного, находящегося в постоянном движении конфликта, выделить его отдельные стадии как «сражения». Ожесточенное сражение, которое продолжалось вдоль Эны всю осень и зиму 1914 года, известно как «первое сражение в Шампани», а предпринятые одновременно с ним неудачные попытки группы армий генерала Фоша продвинуться на север называют «первым сражением в Артуа». «Второе сражение в Шампани», «второе» и «третье» сражения в Артуа происходили в следующем году. Но это только названия, обозначающие наиболее крупные волны в беспокойном океане. Для солдат разница между «сражением» и «передышкой» заключалась только в степени испытываемого ужаса и опасности. «Первое сражение в Шампани» тянулось до марта 1915 года. Здесь впервые прозвучал «ураганный» огонь, когда 75-миллиметровая пушка давала 25 выстрелов в минуту, который послужил сигналом к одному из переломных моментов войны. Но ни град снарядов, ни удивительное рвение французской пехоты (по подсчетам французского командования, оно стоило ей 240 тысяч человек) дали не более чем отвоевание нескольких деревень. Попытка отвоевать опасный Сен-Мийель, нависающий над флангом со стороны Вердена, была неудачной. Поэтому за несколько месяцев рев сражения на этом участке умерился до слабого гула.
Последствия этой неудачи сказывались и на Северном фронте, где действовали смешанные англо-французские войска. Поскольку сражение в Шампани с жадностью поглощало французские резервы, натиск генерала Фоша на немцев слабел, но зато возрастал нажим на британских союзников. Ни он, ни любой другой французский (и даже германский) генерал не мог усилить наступательные возможности численно возрастающих, но необученных британских войск. Несмотря на это, их полноценное участие в операциях было необходимо; условились, что англичане сменят две французские дивизии в Артуа и присоединятся к французам в их новом наступлении под Аррасом. Но никогда переплетение нитей войны не было таким запутанным, а слабость Великобритании не была более явной. Великие стратеги в Лондоне были теперь глубоко преданы «действиям в другом месте» – кампании в Галлиполи, которая не могла проводиться как военно-морская, а должна была быть поддержана значительными сухопутными силами. Единственной воинской единицей, которая могла быть использована для этого предприятия, была последняя из британских регулярных дивизий, сформированная из заморских гарнизонов империи: 29-я дивизия. Но эта дивизия была обещана Джону Френчу, что дало ему возможность согласиться с предложением Фоша относительно расширения своего фронта. В горячке Галлиполи лорд Китченер отозвал 29-ю дивизию из Франции. Теперь Джон Френч должен был отказаться либо от собственного наступления, либо от помощи французам. Фошу было ясно, что если Френч выберет второй путь, то атаковать он не сможет. Англия в начале весны 1915 года находилась в таком критическом положении, что отзыв одной дивизии мог существенно влиять на всю ее стратегию.
