Данил Корецкий - Время невиноватых
2. Уголовно-процессуальный. В ходе следствия и судебного рассмотрения уголовных дел лица, совершившие тяжкие преступления, но игравшие в них второстепенную роль, опасаясь смертного приговора, изобличали более активных соучастников, позволяя воссоздать картину происшедшего и установить истину по делу. С отменой исключительной меры этот мощный стимул утрачен. Ибо подозреваемые и обвиняемые боятся правосудия куда меньше, чем своих подельников: те смертную казнь не отменяли.
3. Социально-психологический. В вооруженном противостоянии двух сторон (а современное противодействие преступности приобрело столь отчетливо выраженные военные формы, что без нелюбимого некоторыми учеными термина «вооруженная борьба» уже просто не обойтись) в проигрыше оказывается та. которая отказывается от методов и приемов, применяемых другой стороной. Если государство отказалось от смертной казни, а преступники — нет. то последние в этой борьбе получили преимущество. Граждане боятся бандитов больше, чем закона. Сами бандиты испытывают страх не перед милицией или прокуратурой, а перед своими «коллегами». Состояние борьбы со сколь-либо организованной преступностью и «успехи» судебных процессов над мало-мальски «авторитетными» лидерами преступной среды — наглядное тому подтверждение.
Таким образом, хотя пожизненное заключение и двадцатилетний срок лишения свободы выдаются за равноценную альтернативу смертной казни, на самом деле они таковой не являются. Кроме того, следует иметь в виду, что суровые санкции уголовно-правовых норм за тяжкие преступления успешно «корректируются» судебной практикой. Исследователи отмечали, что «чем больше размер наказания, предусмотренный законом за то или иное преступление, тем реже суды применяют его максимальные границы»[14]. Чем это вызвано, вопрос другой, и не менее интересный. По наблюдениям автора, несоразмерно мягкие приговоры являются одним из косвенных признаков принадлежности осужденного к организованной преступности. Это. естественно, не единственная и даже не основная причина.
Несмотря на это, «правозащитниками» всех мастей внедряется в общественное сознание мысль о наступлении государства на права и свободы граждан и о необходимости дальнейшего ограничения применения любых принудительных мер, при этом совершенно необоснованно делаются ссылки на правоприменительную практику зарубежных стран. Не знающие истинного положения дел представители общественности, сотрудники СМИ. либеральная интеллигенция в штыки встречают любые предложения по ужесточению законодательства и правоприменительной практики.
Анализ подлинного состояния борьбы с преступностью показывает, что механизм уголовной юстиции работает по принципу «воронки». В 2001 году в правоохранительные органы поступило 3 868 370 жалоб, заявлений и сообщений о преступлениях, из них зарегистрировано 2 968 255 преступлений (76,7 %), выявлено 1 644 242 совершивших их лиц (55,4 %), из которых осуждено 1 233 669 (75 %)[15].
Сопоставляя исходную и конечную цифры, можно констатировать, что к ответственности привлечено только 31,9 % преступников, или каждый третий, при условии, что все преступления совершались в одиночку.
Если учесть, что заявления поступают далеко не обо всех совершенных преступлениях, далеко не все они регистрируются, к тому же определенная их часть носит групповой характер, то можно прийти к выводу, что 60–80 % преступников вообще остаются безнаказанными.
Но даже когда избежать ответственности не удается, она гораздо мягче, чем за аналогичные преступления в развитых странах. Например, за убийство характерно применение смертной казни (в некоторых штатах США), пожизненного заключения, двадцати или тридцати лет лишения свободы (США, Франция). У нас же средний срок лишения свободы за убийство по ст. 105 ч. 1 УК РФ составляет 8,4 года (при санкции от шести до пятнадцати лет), а по ст. 105 ч. 2-11,5 лет[16] (при санкции от восьми лет до пожизненного лишения свободы).
В настоящее время из соображений политкорректности не принято обращать внимания на явную недооценку общественной опасности многих преступлений, занижение санкций и тому подобные алогичные меры, принимаемые в угоду тенденциям «прогрессивного», европейски-ориентированного гуманизма. Но когда, в единичных случаях, критика все же звучит, то воспринимается весьма убедительно.
«Если государство считает умышленные уничтожение или повреждение имущества, совершенные путем взрывов, поджогов и тому подобных опасных способов, да к тому же повлекшие гибель людей, преступлениями лишь средней тяжести, то оно либо жестоко ошибается, либо намеренно не замечает реальной опасности подобных деяний», — пишет П. Н. Панченко[17], и с ним трудно не согласиться.
Помимо вопиющего характера подобного «милосердия», оно порождает деформацию всей шкалы наказаний. Ведь если тягчайшее преступление — убийство — наказывается в низших пределах существующих санкций восемью годами, то этот срок выступает как бы верхней планкой, рубежом, на который вольно или невольно ориентируются правоприменители. Но с таким ориентиром при последовательном подходе средний срок за причинение тяжкого вреда здоровью должен составить 4–5 лет. за разбой — 2–3 года, за грабеж — 1 год. Соблюдение пропорциональности потребует для кражи условных мер наказания, или вообще декриминализации (хотя подобное предположение вызвано полемической гиперболизацией, но именно это и произошло с введением в действие КоАП РФ). А наказания за хулиганство, угрозу убийством, побои, оскорбления превращаются в чисто символические, за которые изношенный и перегруженный механизм уголовной юстиции не желает и браться.
Но даже если вопреки усредненной тенденции опасному преступнику назначили адекватно высокую меру наказания, это еще не означает, что справедливость восторжествовала. Снижение фактического срока отбытия наказания, необходимого для условно-досрочного освобождения, широкое применение амнистий и помилований открывает возможности для быстрого возвращения на свободу. В 2000 году, например, было помиловано 12 843 осужденных, из которых более 76 % отбывали наказание за тяжкие и особо тяжкие преступления. В их числе 2689 убийц, 2188 причинителей тяжкого вреда здоровью. 1834 разбойника, 18 похитителей людей и 14 бандитов![18]
Вот, как выглядят плоды подобной «гуманности». 27-летний О. осужден в 1991 году за кражу, причинившую значительный ущерб потерпевшему, к двум годам лишения свободы, но через год освобожден по амнистии и в период неотбытого срока совершил групповой угон автомототранспорта, за что в 1993 году осужден к двум годам исправительных работ. В период отбывания наказания О. совершил кражу, причинившую значительный ущерб потерпевшему, за что в 1995 году осужден к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком на пять лет. В период испытательного срока совершил ряд групповых краж с проникновением в жилище и причинением значительного ущерба потерпевшему, уничтожение чужого имущества, за что дважды судим в 1999 году к шести годам лишения свободы. В 2002 году отбывающий наказание и привыкший к «доброму» отношению О. подал ходатайство о помиловании, которое было отклонено.
Это не единственный и не специально подобранный пример. Нередко приходится встречать лиц, имеющих три-четыре судимости за тяжкие и особо тяжкие преступления и вновь совершивших очередное. Совершенно очевидно, что при соразмерных и реальных наказаниях — 9—12 лет лишения свободы — физически невозможно перенести больше двух «сроков».
Так обстоит дело с адекватностью наказаний. А вот что касается уголовно-правовой оценки опасных для общества деяний. В 2001 году количество краж в России составило 44 % от всех совершенных преступлений. Кражи — самые распространенные криминальные посягательства, экономическая основа общеуголовной преступности. Борьба с кражами — важнейшая задача любого государства. Статья 7.27 Кодекса РФ об административных правонарушениях отнесла кражу на сумму до пяти минимальных размеров оплаты труда к административным правонарушениям. Поскольку большинство краж не превышает этой суммы, то часть 1 ст. 158 УК РФ оказалась практически декриминализирована.
Воры-карманники, профессиональные преступники, представители привилегированной прослойки криминального мира — их очень трудно задержать «с поличным» и еще труднее доказать вину. Фактически выпала из сферы действия уголовного закона разовая кража, которая практически всегда меньше установленного рубежа, а признак повторности в условиях отсутствия всероссийской системы учета административных правонарушений просто не станет «работать».
Бездумное, некритическое заимствование западных стандартов противодействия преступности, вопреки благим задумкам, влечет результат прямо противоположный. К чему, кроме огромных затрат, привела реализация «прогрессивной» идеи о передаче следственных изоляторов, тюрем и исправительных колоний из одного ведомства в другое? Если раньше осужденные умирали от теплового удара в переполненных камерах под вывеской МВД. теперь то же самое происходит под вывеской Министерства юстиции!
