Питер Бискинд - Беспечные ездоки, бешеные быки
Боб и Тони поженились в середине 50-х. Родился сын — Питер. В Нью-Йорке они дружили с Баком Генри, которого знали еще в Дартмуте, он был на пару лет старше Рэфелсона. «Баки был невероятно смешным, очень скованным и одновременно до ужаса любопытным, совсем как подросток, — вспоминает Тоби. — Его так и тянуло к «неформалам» — нудистам и прочим извращенцам». Обитал он в задрипанной квартирке в цоколе дома на 10-й улице в Гринвич-Виллидж. В гостиной на полу по обыкновению сидела игрушечная горилла в натуральную величину. У Бака не было привычки снимать пижаму, так что перед выходом на улицу поверх неё он просто натягивал одежду.
В двадцать с небольшим Рэфелсона, по протекции друзей родителей из загородного клуба, устроили на 13-й телеканал, где он дописывал диалоги за Шекспира, Жироду, Ибсена, Шоу и им подобным в программе «Пьеса недели». В июне 1962 года Рэфелсоны переехали в Голливуд, где Тоби произвела на свет второго ребёнка — девочку Жюли. Боб и Тоби расцвели под калифорнийским солнцем: он — высокий и мускулистый, она — миниатюрная, с волосами цвета воронова крыла. Боб получил место в «Ревью продакшнз», телеподразделении «Юнивёрсал», которое только что подмяла под себя «Эм-Си-Эй». Руководили компанией Лу Вассерман и Жюль Стайн.
Рэфелсону поручили постановку, действие в которой должно было происходить на территории студенческого городка. Он привлёк для работы сценаристов, писавших в манере Эдуарда Олби и Джека Ричардсона — шаг более чем смелый, сродни тому, чтобы пригласить Нормана Мейлера написать что-то вроде «Летающей няни». Кончилось тем, что Рэфелсон схлестнулся с Вассерманом по поводу эпизода, в котором выбранный им актёр по имени Майкл Парке должен был играть в паре с Питером Фондой. Скажем прямо, кожа у Паркса не была идеальной и Вассерман, человек не маленького роста, с угрожающего вида внешностью, с его выбором не согласился. Вспыхивающий как спичка, Вассерман начал «телеграфировать» нечто на зеркальной поверхности письменного стола, вместо телеграфного ключа воспользовавшись острым, как кинжал, ножичком для вскрытия корреспонденции. Голова у Вассермана была крупная и клинообразная, с рано поседевшей шевелюрой. Нос — чуточку набок, а довольно крупное пигментное пятно над верхней губой в таких вот случаях вытягивалось в тонкую линию. Вдобавок ко всему, он носил массивные, невероятных размеров очки, завершавшие образ злобного филина. Он поднял на Рэфелсона свирепые глаза, которые за стёклами очков вели себя, как рыбки в аквариуме, и зарычал:
— Хватит с меня подобных дегенеративных историй, и чтоб я больше никогда не видел актёров с прыщами на шее. Разве такое может сыграть что-нибудь стоящее?
— И вы это называете стоящим? — взорвался уже Рэфелсон и, абсолютно уверенный в своей правоте, гневно указал на призы, награды, медальоны, сувенирные пепельницы и прочую броскую мелочь, в огромном количестве выставленную на письменном столе. — Что за чушь, не приглашать актёра с прыщами? Боже, праведный!
С этими словами Рэфелсон разом смахнул на пол всё, что находилось на столе. Вассерман по-отечески, что никак не было ему свойственно, обнял молодого человека и проводил сначала из кабинета, а затем и за пределы студии. Немного поостыв, Рэфелсон понял, что его блестящая карьера закончена. В ближайшей уборной его стошнило.
* * *Берт Шнайдер, молодой бизнесмен с домом в пригороде, женой и детьми, родился в 1933 году в окружении роскоши. Он был средним братом для старшего — Стенли и младшего — Гарольда. Считалось, что его отец, Эйб, начинал с мойки полов на студии «Коламбия пикчерз». Когда мерзкий Гарри Кон скончался, Эйб занял его трон и взял в заместители Лео Джеффа. Внешность у него была внушительная, можно сказать — авторитетная. Приличного роста, он и манеру говорить имел соответствующую — произносил всё размеренно, придавая всему сказанному весомость.
Стенли оказался флегматиком, лишённым всякого воображения, то есть самым заурядным человеком, рождённым для самой заурядной жизни. Гарольд, наоборот, — одновременно взрывным и раздражительным, как Сонни Карлеоне, и ранимым и обидчивым, как Фредо. Человек, хорошо их знавший, заметил: «Всё у них было как по «Крёстному отцу»: очень династично и мафиозно. Если ты был другом или партнёром Берта по бизнесу, это означало, что вы — кровные братья. Попал в беду, он в щепку расшибётся, но выручит, но если ты совершил ошибку — считай, что уже покойник».
Берт вырос в Нью-Рошелле [30]. Высок ростом — за метр восемьдесят, что подчёркивалось его худобой, и поразительно красив — с широкими скулами и холодными голубыми глазами, лукавый, слегка насмешливый взгляд которых подсказывал, что их обладатель знает нечто неведомое окружающим. У него были полные, чувственные губы, вытянутое, довольно узкое лицо, увенчанное копной вечно спутанной белокурых волос. Казалось, его постоянно окружала атмосфера, наполненная истомой, спокойствием и невозмутимостью. Опускаясь в кресло, он не просто садился в него, а вливался, словно пластилиновая кукла — так всё было плавно, без углов. Режиссёр Генри Джэглом помнит Берта ещё по Кэмп-Кохуту, летнему лагерю для еврейских детей в Оксфорде, штат Мэн, где тот был наставником Джэглома: «Он был звездой, настоящий — «мистер Америка», блондин, бейсболист. В общем, мальчишка-герой, на которого все хотели походить, или быть его младшим братом».
Закадычным другом и главным человеком в судьбе Берта стал Стив Блонер. Как только он появился на горизонте, Гарольд стал лишним. Позже сам Берт, многое объясняя в своих отношениях с младшим братом, скажет: «Просто Стив стал Гарольдом». Подростками Берт и Стив тайком удирали из уютных домов, и дни напролёт проводили в букмейкерских конторках итальянцев в Уайт-Плейнсе [31]. Когда Стиву стукнуло семнадцать, из судейского кресла теннисной вышки он высмотрел потрясающую девушку в экстравагантной белой форме с огненно-рыжими волосами, которая направлялась на свой корт. Данные были великолепные: большие карие глаза, ни намёка на веснушки, маленькие аккуратные зубки и пухленькая, вполне оформившаяся фигура. Вот как о своём наблюдении позже вспоминал сам Стив: «Я провожал её взглядом, даже повернулся, так был потрясён, а потом спустился и сел позади кортов, чтобы никто не понял, на кого я так пялюсь. Наконец, вслух я произнёс: «Кто такая?» и кто-то ответил: «Это та девчонка, с которой мы хотим познакомить Берта». Я тут же помчался к нему и всё рассказал».
Джуди Файнберг выросла в соседнем Скарсдейле и стала настоящей находкой — её семья оказалась богаче Шнайдеров. Впервые Джуди встретилась с Бертом в пятнадцать лет. Он тогда приехал домой на Рождество на своей машине из Корнеллского университета. Вечеринку устроили в доме студенческого братства: Джуди со своим парнем осталась внизу, а Берт с подружкой пошёл наверх. Джуди непременно нужно было вернуться домой в определённый час, но её кавалер побоялся беспокоить Берта. Когда настало время уезжать, она поднялась, и всё сделала сама. «Я не хотела застрять там и испортить себе Рождественские каникулы. Думаю, на Берта это произвело впечатление», — вспоминает Джуди. В 1954 году, на Рождество, они поженились. Ей, уже студентке колледжа Сары Лоуренс, было 18, ему — 21 год.
За страсть к азартным играм, чрезмерное внимание к противоположенному полу и плохую успеваемость из университета Берта выгнали. Правда, трагедии из этого никто не делал — в запасе всегда оставался семейный бизнес. Так, в 1953 году, Берт начал карьеру в компании «Скрин джеме». Начал с того, что развозил по городу жестяные коробки с фильмами. Совместная жизнь Джуди и Берта в 50-х — рай с поздравительной открытки. У них двое детей с разницей в возрасте в два года: сын Джеффри и дочь Одри (в честь любимой актрисы Джуди — Одри Хёпберн). Берт выглядел и вёл себя как настоящий молодой республиканец. На многие вещи смотрел вполне традиционно и мог рассчитывать на счастливое и безоблачное будущее. «Я верил в «американскую мечту», — говорил он, — а политические пристрастия засунул куда подальше. Я хотел иметь семью, карьеру, деньги — всё, что положено».
Вспоминает Тоби: «Берт и Джуди оказались в Лос-Анджелесе в то самое прекрасное десятилетие надежды. Нашли роскошный дом в Беверли-Хиллз, отличные школы для ребят. Счастливейшие люди, как в «Саду Финци — Контини» [32], иначе и не скажешь! Смотрелись Берт и его принцесса Джуди как истинные отпрыски царской крови израильской. Но постепенно все мы оказались вовлечены в какие-то странные, всё разрушающие, замысловато переплетающиеся и совершенно непредсказуемые обстоятельства, которые, в результате, камня на камне не оставили ни от наших взаимоотношений, ни от самих людей».
Бак Генри вспоминает праздничный обед перед самым отъездом из Нью-Йорка. Было всего три пары: Берт с Джуди, Боб с Тоби и сам Бак с Салли, своей женой, с которой встретился в бытность её секретаршей у Майка Николса. Все отправились в клуб. Там, рассказывал Бак, он, наблюдая за тем, как Берт отплясывал твист, обратил внимание на то, какой невообразимый звон доносился из карманов друга. Тогда, посмеиваясь про себя, он подумал — да, парень, в Лос-Анджелесе тебе придется научиться выкладывать из карманов ключи и мелочь прежде, чем идти танцевать. «Года через три-четыре Берт, который, думаю, до этого и знать не знал, что такое марихуана, будет разбираться в самых экзотических наркотиках лучше, чем любой другой на этой грешной земле, — продолжает Бак. — Для милых еврейских мальчиков из Нью-Йорка поездка в Лос-Анджелес представлялась предприятием никак не меньшим, чем открытие Нового Света. И вот они уже спустились по трапу самолёта, вырядились в смешные костюмы, купили смешные сигаретки и подцепили молоденьких блондинок. Вот она — чистой воды пародия на ребят-первопроходцев, которые приехали сюда и сделали свой бизнес».
