Александр Солженицын - Русский вопрос на рубеже веков [сборник]
С тех пор, кажется, никто и не создал практически ничего, что не вошло бы в эту схему, лишь дополняли её формами конституций. И если обминуть ещё полное безвластие (анархию, власть каждого сильного над каждым слабым); и не попасться снова в капкан тоталитаризма, изобретенного в XX веке, то нельзя сказать, чтоб у нас был широкий выбор: по всему потоку современности мы изберём несомненно демократию.
Но выбирая демократию — надо отчётливо понимать, что именно мы выбираем и за какую цену. И выбираем как средство, а не как цель. Современный философ Карл Поппер сказал: демократию мы выбираем не потому, что она изобилует добродетелями, а только чтоб избежать тирании. Выбираем — с сознанием её недостатков и поиском, как их преодолевать.
Хотя в наше время многие молодые страны, едва вводя демократию, тут же испытывали и крах — именно в наше время демократия из формы государственного устройства возвысилась как бы в универсальный принцип человеческого существования, почти в культ.
Постараемся всё же уследить точный смысл термина.
Что есть демократия и что не есть
Алексис Токвиль считал понятия демократии и свободы — противоположными. Он был пламенный сторонник свободы, но отнюдь не демократии. Дж. С. Милль видел в неограниченной демократии опасность «тирании большинства», а для личности нет разницы, подчинилась ли она одиночному тирану или множественному.
Г. Федотов писал, что демократию исказил атеистический материализм XIX века, обезглавивший человечество. И австрийский государственный деятель нашего века Иозеф Шумпетер называл демократию — суррогатом веры для интеллектуала, лишённого религии. И предупреждал, что нельзя рассматривать демократию вне страны и времени применения.
Русский философ С.А. Левицкий предлагал различать:
дух демократии: 1) свобода личности; 2) правовое государство;
и вторичные, необязательные признаки её: 1) парламентский строй; 2) всеобщее избирательное право. Эти два последних принципа совсем не очевидны.
Уважение к человеческой личности — более широкий принцип, чем демократия, и вот оно должно быть выдержано непременно. Но уважать человеческую личность не обязательно в форме только парламентаризма.
Однако и права личности не должны быть взнесены так высоко, чтобы заслонить права общества. Папа Иоанн-Павел II высказал (1981, речь на Филиппинах), что в случае конфликта национальной безопасности и прав человека приоритет должен быть отдан национальной безопасности, то есть целости более общей структуры, без которой развалится и жизнь личностей.
А президент Рональд Рейган (1988, речь в Московском университете) выразил так: демократия — не столько способ правления, сколько способ ограничить правительство, чтоб оно не мешало развитию в человеке главных ценностей, которые дают семья и вера.
У нас сегодня слово «демократия» — самое модное. Как его не склоняют, как им не звенят, гремят (и спекулируют).
Но не ощутимо, чтобы мы хорошо задумались над точным смыслом его.
После горького опыта Семнадцатого года, когда мы с размаху хлюпнулись в то, что считали демократией, — наш видный кадетский лидер В. А. Маклаков признал, и всем нам напомнил: «Для демократии нужна известная политическая дисциплина народа».
А у нас её и в Семнадцатом не было — и нынче как бы того не меньше.
Всеобщее — равное — прямое — тайное
Когда в 1937 Сталин вводил наши мартышечьи «выборы» — вынужден был и он придать им вид всеобщего-равного-прямого-тайного голосования («четырёххвостки»), — порядок, который в сегодняшнем мире кажется несомненным как всеобщий закон природы. Между тем и после первой Французской революции (конституция 1791 г.) голосование ещё не было таковым: оставались ограничения и неравенства в разных цензах. Идея всеобщего избирательного права победила во Франции только в революцию 1848 г. В Англии весь XIX век находились видные борцы за «конституционный порядок» — такой, который бы обеспечивал, чтобы никакое большинство не было тираном над меньшинством, чтобы в парламенте было представлено всё разнообразие слоев общества, кто пользуется уважением и сознаёт ответственность перед страной, — это была задача сохранить устои страны, на которых она выросла. С 1918 сползла ко всеобщему избирательному и Англия.
Достоевский считал всеобщее-равное голосование «самым нелепым изобретением XIX века». Во всяком случае, оно — не закон Ньютона, и в свойствах его разрешительно и усумниться. «Всеобщее и равное» — при крайнем неравенстве личностей, их способностей, их вклада в общественную жизнь, разном возрасте, разном жизненном опыте, разной степени укоренённости в этой местности и в этой стране? То есть — торжество бессодержательного количества над содержательным качеством. И ещё, такие выборы («общегражданские») предполагают неструктурность нации: что она есть не живой организм, а механическая совокупность рассыпанных единиц.
«Тайное» — тоже не украшение, оно облегчает душевную непрямоту или отвечает, увы, нуждам боязни. Но на Земле и сегодня есть места, где голосуют открыто.
«Прямое» (то есть депутаты любой высоты избираются прямо от нижних избирательных урн) — особенно спорно в такой огромной стране, как наша. Оно обрекает избирателей не знать своих депутатов — и преимущество получают более ловкие на язык или имеющие сильную закулисную поддержку.
Все особенности избирательной системы и способов подсчёта голосов подробнейше обсуждались в России комиссиями, партийными комитетами весной и летом 1917, из-за чего Учредительное Собрание и упустило время. И все демократические партии высказались против выборов четырёх-, трёх— или даже двухстепенных: потому что при таких выборах тянется цепочка личного знания кандидатов, избираемые представители теснее связаны со своей исходной местностью, «с местной колокольней», — а это лишало все партии возможности вставлять своих кандидатов из центра. Лидер кадетов П.Н. Милюков настаивал, что только прямые выборы от больших округов «обеспечат выбор интеллигентного и политически подготовленного представителя».
Кому что нужно.
Способы голосования
Цель всеобщего голосования — выявить Волю Народа: ту истинную Волю, которая будет всё направлять лучшим образом для народа. Существует ли такая единая Воля и какова она? — никто не знает. Но замечательно, что при разной системе подсчёта голосов мы узнаём эту волю по-разному и даже противоположно.
Большинству у нас сейчас не кажется важным, как именно устроена система голосования, а между тем она влияет существенно.
Состязуются в мире по крайней мере три системы подсчета: пропорциональная, мажоритарная и абсолютного большинства.
Пропорциональная система почти не проводится иначе как по спискам (разумеется, партийным): в каждом округе (на несколько депутатских мест сразу, так партиям удобнее агитировать и контролировать) от каждой партии предлагается список кандидатов. И отдельный кандидат уже тем лишён личной ответственности перед избирателями, а только — перед партией; избиратели же лишены выбрать сами определённого представителя, кому доверяют, а выбирают только партию. (Различают две под-системы: «связанных списков», когда избиратель не может переставлять порядок желательности в списке, партия сама отберёт, — такой способ особенно применяется при малой грамотности населения; и под-система «свободных списков», где избиратель может отдать предпочтение кандидатам внутри списка или даже предложить свой список, что, и правда, очень затрудняет технику подсчёта. Есть третий вариант, когда округа делятся на подокруга, лишь с одним именем в каждом, но всё равно затем окружная комиссия производит подсчёт по партиям и, по пропорции, предоставляет места именно партиям, а не лицам. Во всех случаях выбор лиц достаётся в основном партиям.)
В 1917 все партии от кадетов до большевиков предпочитали именно этот способ, и при многокандидатных округах. Это усиленно одобрял влиятельный кадет И.В. Гессен: партиям так наиболее удобно организоваться и действовать, а «при системе единоличных выборов руководящая роль нередко ускользает из рук партий»; одобрял и всем нам известный В.И. Ульянов-Ленин: он назвал «одним из самых передовых способов выбирать», когда выбираются «не отдельные лица, а партийные представители». Видно, не зря этот способ ему нравился. Пропорциональные выборы по спискам чрезмерно усиливают власть партийных инстанций, составляющих списки кандидатов, и дают перевес большим организованным партиям. И это особенно потому выгодно партиям, что они могут рассовать своих центральных активистов по дальним округам, где те не живут, и так обеспечить их избрание. На этом — чтобы не требовалось от кандидата жить в своём округе — особенно настаивал кадетский съезд летом 1917: это «даёт возможность для ЦК централизовать производство выборов». Да и все другие партии — на том же. Так сказать, централизованная демократия.
