Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Именно пребывание в ловушке языка – без осознания этого – и свойственно мейнстримной гибридологии. Хотя гибридологи осознавали наличие уникальных режимов и бесспорно продвинулись в понимании механизмов создания демократических фасадов (Глава 4 основывается на их выводах), они не сумели осознать присутствие некоторых фундаментальных аксиом в своем подходе, и поэтому аксиоматически отрицали те явления, которые отличают западные режимы от посткоммунистических. Задача этой книги в том, чтобы разрушить эти аксиомы и снова начать контролировать язык вместо того, чтобы позволять языку управлять нами.
Основная аксиома мейнстримной гибридологии состоит в том, что разделение сфер социального действия существует в каждом обществе. Об этом можно судить по использованию для всех типов режимов таких слов, как «политик» и «предприниматель», или по тому, что эти акторы отождествляются в первую очередь с их формальными статусами, которые могут быть связаны с их неформальными статусами и положением лишь во вторую очередь. Из этой аксиомы следует, что множество явлений трактуются как отклонения, главным образом неформальность и (неформальный) патронализм. Даже когда гибридологи, такие как Левицкий и Вэй, подчеркивают «центральную роль неформальных институтов» в конкурентных авторитарных режимах, они интерпретируют их как некие творческие изобретения, необходимые в международной обстановке периода после холодной войны и «роста издержек формальных (например, однопартийных) авторитарных режимов», а не как следствие исторического и цивилизационного наследия и определяющий фактор развития не только автократических режимов этого региона, но и демократических[1167].
Препарируя эту основную аксиому, можно увидеть, что уровень разделения социальных сфер рассматривается как нечто постоянное, хотя на самом деле это переменная величина. Мы начали с этого Главу 1, в которой рассмотрели понятие уровня разделения сфер как с цивилизационной, так и с исторической точки зрения. Тем самым мы доказали несостоятельность аксиом, в соответствии с которыми неформальность и патронализм рассматриваются как отклонения. Отказавшись от логики, лежащей в основе языка либеральных демократий, мы допустили возможность того, что неформальность может иметь первостепенное значение для режима, а также что патронализм может быть его системообразующим элементом. Создавая язык для патрональных режимов[1168], мы всегда учитывали эти основные моменты, без которых мы не смогли бы структурировать все политические, экономические и социальные явления посткоммунизма так же последовательно.
По нашему замыслу, понятия в этой книге находятся в строгом логическом порядке и составляют концептуальный инструментарий, а по сути – язык, состоящий из других языков, которые формируются полюсами режимов. Эти понятия соотносятся с явлениями реального мира, в подробностях задокументированными в многочисленных эмпирических исследованиях, которые мы цитировали на протяжении всей книги. Эти посткоммунистические явления подсказали нам, какие темы должна охватывать наша структура. Так, конструируя утопические идеальные типы из наблюдаемых явлений по образцу Макса Вебера, мы выделили четко отделенные друг от друга строительные блоки, чтобы последовательно объединить их в единую конструкцию. Эти блоки объединяются при помощи политологических, экономических и социологических теорий, выбор которых был не произвольным, а отталкивался от необходимости создать единое целое. Из-за большого количества взаимосвязей между понятиями, на что указывает частое использование связующих стрелок в тексте, именно логика служит основным связующим механизмом между такими явлениями, как патронализм, мафиозное государство, приемная политическая семья, популизм, реляционная экономика и клиентарное общество. Эти понятия определяют модель идеального типа (в данном случае модель патрональной автократии), которую в качестве точки отсчета можно применять к реально существующим мировым режимам, процессам и явлениям. Поскольку ни одна страна, конечно же, не воплощает в себе этот тип на все сто процентов, он носит название «идеальный». Однако страны, где характеристики определенного режима являются доминирующими, то есть большинство наблюдаемых событий и явлений соответствуют определению данного режима, можно описать языком, который предлагает выбранный идеальный тип. А если в многомерной аналитической структуре выделить шесть моделей, то есть шесть режимов идеального типа, то это дает богатый набор понятий для дискуссии о посткоммунистических режимах. Будущим исследователям эта структура может быть полезна еще и потому, что она не только определяет место каждого явления, но и рассматривает его в контексте всех других явлений. Таким образом, подробное рассмотрение каждого элемента (чего мы были вынуждены избегать в этой книге) автоматически будет достраивать нашу структуру. Иными словами, научные статьи, которые будут в силу необходимости касаться только одного аспекта или элемента режима, будут, говоря нашим языком, вносить вклад как в понимание своего предмета, так и в наши знания о режиме в целом.
По большому счету в наши намерения входило не воспроизведение красочного хаоса существующей литературы, а создание стройной системы, с которой новички могут ознакомиться и которую исследователи могут использовать или подвергнуть критике.
В поисках глобальной перспективы: избавление от скрытых аксиом при рассмотрении посткоммунистического региона
Основное ограничение нашей структуры – это область ее применимости: мы фокусировались на посткоммунистическом регионе, от Центральной и Восточной Европы через постсоветские страны до Китая. Из этого следует, что и в нашей структуре есть некоторые – невысказанные до этого момента – аксиомы, то есть факторы, которые мы считаем постоянными величинами, в силу принадлежности этих режимов к посткоммунистическому региону, по крайней мере в той степени, что они не вызывают системообразующих различий. Но в других регионах они могут быть другими. Следовательно, нашу структуру можно расширить до мирового масштаба, ведь если мы смогли избавиться от аксиом западной цивилизации, расширив наш лингвистический инструментарий для описания посткоммунистической действительности, то и аксиомы этого региона можно проблематизировать, чтобы описать явления, свойственные другим регионам.
Прежде чем раскрыть аксиомы, которых мы придерживались в отношении посткоммунистических режимов, стоит отметить, что за пределами посткоммунистического региона существуют страны, которые можно описать с помощью нашего языка, не разрушая его аксиом. Так получилось непреднамеренно: мы определяли идеальные типы для конкретного региона, не задумываясь об особенностях других географических зон. Однако большинство либеральных демократий находятся за пределами посткоммунистического региона, особенно в западной цивилизации. Такие страны, как Австралия, Швеция или Соединенные Штаты, приближаются к идеальному типу либеральной демократии, который описан в нашей книге, поскольку при разработке этой модели мы обращались к популярным авторам, анализировавшим демократию и процессы внутри нее на примере либеральных демократий западного типа. Что касается другого конца оси демократия – диктатура,
