Илья Казаков - Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта
«Рубин» на этот раз с кем-то сыграл вничью, мы откомментировали матч и, уставшие, шли от второго корпуса «Шаболовки» к проходной. Метров сто, даже если не по прямой. Молчали. Было шесть вечера – самое неудачное зимнее время.
Когда дошли до маленькой проходной, Вадим Станиславович Никонов остановился, посмотрел на меня и сказал с привычным напором:
– Что хочешь со мной делай, не поверю!
Здесь можно было бы что-то завернуть про Станиславского, но мне тогда ничего подобного в голову не пришло. Я просто спросил:
– Чему?
Он побуравил меня своим цепким взглядом и ответил:
– Что динозавр мог поместиться в Ноевом ковчеге.
Надо было что-то ответить. Я сказал:
– Я тоже не верю.
В Черногории автострады величественные и мрачные одновременно. Может, дело в марте – в эту пору все вокруг темно-сизое. А может, они всегда такие.
Мы поехали на два свободных часа из Подгорицы в соседний городок. Шестьдесят километров по местным меркам – целое путешествие.
Леша Трипутень вел машину с лихой небрежностью, какую я встречал у водителей только на Кавказе и Балканах. Если не знать, что за рулем подмосковный паренек, ни за что не догадаться. От профиля до одежды. От глубинного спокойствия до беглого сербохорватского.
Мы прошлись по центральной и, как показалось, единственной улице. Пахло дождем, и от такого воздуха хотелось спать. Прямо на ходу. Зашли выпить кофе в ресторанчик. Официант бросился к нам, распахнул меню. Принес убийственной вкусноты хлеб. Мы что-то заказали.
Половина столиков в кафе была занята. Только мужчины, с кофе, водой и хлебом. Я почему-то вспомнил Гашека и его сельские трактиры. Но там было весело, а здесь тихо. Слишком тихо.
Мы расплатились, пошли в мясарню. Пекарня, мясарня… Купили домой окорок с колбасой. Они окажутся удивительно нежными, но слишком солеными. Юг все же, так чтобы мясо от жары не портилось, чтобы не было потерь…
Не помню, почему по пути домой в разговоре всплыла фамилия Никонова. Но помню, как Леша, закладывая поворот, спросил меня, где он сейчас.
– Насколько я знаю, в «Трудовых резервах». Детей тренирует.
– Он нас учил бить по мячу только щекой, – сказал Трипутень со своей обычной задумчивой улыбкой, еле заметной. – Если кто бил подъемом, отправлял бегать по кругу. Подъемом забить тяжелее, вот он и приучал. Воспитывал.
Мы помолчали. Я вспомнил, как хвалил его Юра Тишков. Никонов углядел в ненужном мальчике, игравшем не за свой год, будущую звездочку. Дотащил до первой команды. Растил. Затем я вспомнил, как мы ехали с Вадимом Станиславовичем в Питер в ночном поезде. И как он, уже лежа под одеялом, приподнялся и сказал с горечью:
– Я говорил ему: Юра, куда ты лезешь, остановись…
Мы тогда проговорили почти всю ночь. О Юре, о футболе. Точнее, я спрашивал или что-то вставлял, а он говорил.
Никонов был из семьи старообрядцев и как-то генетически сохранил у себя тот старый богатый московский говор. И его интересовало все на свете, абсолютно. От динозавров до покорения космоса.
– Он на меня обиделся, – сказал Леша, заканчивая тему.
Мы уже почти подъезжали к нашему отелю. Я спросил, за что обиделся, чтобы сверить его ответ со своими ощущениями. Ведь на меня Никонов обиделся тоже.
Мы откомментировали в паре целый год. До ВГТРК, еще работая на 7ТВ, я спросил Никонова, когда он приходил на одну из обзорных программ:
– А вам было бы интересно попробовать себя в качестве комментатора?
Он обрадовался и сказал как-то очень откровенно:
– Да. Интересно.
И сразу добавил:
– Меня же Вадиком назвали в честь Синявского.
Он комментировал образно и старался сдерживаться в оценках. Хотя чем дальше, тем отчетливее я понимаю, как непросто ему было это делать. Он помнил тот, советский футбол и себя в нем. Мне про него однажды сказали такую фразу:
– Никонов заменил в «Торпедо» Стрельцова. А потом его забрали служить в ЦСКА и сломали карьеру.
Следующей весной Дима Анисимов вызвал меня и сказал, что Никонов в новом сезоне комментировать не будет. Слишком много нареканий, потому что слишком много критики. Слишком мрачные оценки.
– Вообще не будет? – спросил я, не представляя, как сказать об этом Вадиму. – Или через какое-то время можем обсудить?
– Можем обсудить.
Я сидел с телефоном в руке и не знал, как начать разговор. Так и не позвонил. Глупо, конечно. Совсем по-детски.
Он обиделся. Я его понимал.
Дважды мы с ним возвращались с выездных матчей самолетом. Газзаев посадил нас в первый салон, был обаятелен и вежлив. А Семина отправил в хвост. Я понимал, что первый салон забит, что все места расписаны, но Вадима Станиславовича это задело. Он считал, что его статус тренера принижен. Вспоминал всю дорогу Филатова, с кем они были дружны: «Валерка бы так себя не повел».
Когда приземлились, Никонов попросил:
– Давай отныне только сами, без самолетов.
– Вот ты скажи мне, – сказал он ночью в том поезде Москва – Питер, – почему я не работаю? Почему я не нужен?
Волосы на его голове были взъерошены, могучие ноги были босы.
– Так вас же звали. В Липецк, в Тюмень.
– Да не хочу я уезжать! – сердито возразил он. Он часто говорил сердито, а это принимали за злость. Но злости в нем я так и не увидел. – Я хочу в Москве, уже наездился.
Мы помолчали. Поезд летел, колеса стучали, хотелось спать.
– Может быть, вам машину поменять? На более престижную, а то кто ни увидит, удивляются, – предложил я. – У нас же по одежке встречают.
Утром мы на скорую руку умылись, вышли в тамбур, когда поезд начал тормозить у Московского вокзала. На Никонове была черная торпедовская куртка Umbro с логотипом клуба на груди.
Он сказал что-то приветливое проводнице и засмеялся, когда она спросила его, не могла ли она видеть его раньше, а то лицо слишком знакомое.
– Все говорят, что я на Лещенко похож. Только он красивее.
И я увидел, что и правда похож. Точно брат-близнец.
Через пару лет я полетел в Монако на Суперкубок УЕФА. ЦСКА – «Ливерпуль». Тот самый матч, та самая рука Джибриля Сиссе, тот самый гол.
Часа за три до матча мы стояли на набережной Ниццы с Максом Квятковским у отеля «Меридиан» и смотрели, как ЦСКА грузится в автобус, чтобы ехать на стадион.
К нам подошел болельщик ЦСКА, посмотрел с восторгом на Макса и спросил:
– Это вы?
Приятель зарделся от удовольствия. Почему-то пишущие журналисты радуются больше телевизионных, когда их узнают на улице.
– Можно с вами сфотографироваться? – спросил парень и протянул мне фотоаппарат.
Вот были времена! Люди ездили за границу с фотоаппаратами, эх…
Я их щелкнул. Рядом с автобусом, как и просили. В этот момент последним из отеля вышел Вагнер Лав. Посмотрел с удивлением на Макса и прошел в салон.
Болельщик проводил глазами бразильца. Потом кивнул коллеге. Слишком почтительно. Почему – я понял через секунду, когда он сказал:
– Удачи, Евгений Леннорович.
Я сразу вспомнил Никонова и ту его фразу про Лещенко.
Макс уехал на год в Испанию, спецкором «СЭ». Писал отчеты, делал репортажи. Однажды вместе с группой испанских журналистов он был приглашен на общение с Арагонесом. В интервью на целую полосу Арагонес говорил фантастически интересные вещи. Я понял, что ему, родившемуся в Гражданскую войну в Испании, очень важно мнение россиян о его сборной. Понял, когда наткнулся на фразу тренера: «Вы совершенно правы, Максим».
Я протер глаза и возревновал. Зависть усиливалась, когда я, читая интервью дальше, натыкался на такие обороты, как «Совершенно с вами согласен, Максим», «именно так, Максим»…
Как же мне тогда хотелось знать испанский! И чтобы на мои замечания на футбольную тему тренер «Красной фурии» тоже сказал бы мне, при первой же нашей встрече: «Ваше мнение для меня очень важно, Илья».
Лобановский
Сережа Юран часто вспоминал Лобановского, и всегда с почтительным восторгом:
– Васильич ценил хороший коньяк. Но мы никогда, ни разу не видели его пьяным. Всегда невозмутим, уверен, молчалив.
– Боялись его?
– Конечно, боялись. Такая глыбища, от него сила такая шла. Сила личности. Однажды мы на базе сидели, перед отбоем. Тихо, наговорившись вдоволь, в каком-то углу. И тут он идет. Мы совсем затихли, он нас не увидел. По походке стало понятно, что он выпил. Но это нам понятно было, кто каждый день его видел. Он по лестнице поднимался, в сланцах, и у него с ноги тапка слетела. Он остановился. Стоит на ступеньке и ногой в одном носке медленно нащупывает позади себя слетевший шлепанец. Не сходя с места! Нашел, надел и так же невозмутимо дальше пошел. Мы как прибитые сидели от этой сцены.
О Лобановском от тех, кому довелось у него поиграть, можно услышать только слова уважения. Рассказывают и байки, но и они тоже пропитаны запредельным почтением к гению. Про любого другого тренера хватает анекдотов, но только не про него.
