Сергей Есин - Дневник. 2009 год.
До чего же болезнь преображает и углубляет взгляд человека! Не дай бог, конечно, но здоровый Рождественский не написал бы свои лучшие строки, надо было пройти через страшный диагноз, трепанацию черепа и муки мученические, чтобы прийти к этим идеальным по форме, кристальным строчкам, к этой, не побоюсь этого слова, мудрости. Несчастная Валентина Сергеевна, если бы не необходимость каждый второй день проходить через ужас процедуры диализа, и это годами, и это в свинских, унижающих достоинство условиях наших больниц, – смогла бы она написать те многие пронзительные страницы, которые написала?»
22 октября, четверг. Ни дня у меня покоя, опять прекратил читать книги, присланные мне на конкурс «Пенне», все время что-то приходится делать. На сегодня намечено было выступление на конференции – на так называемых Горшковских чтениях, которые я же и организовал в честь Александра Ивановича, его юбилея. А вечером я твердо решил идти на «Ревизора», привезенного из Калуги на фестиваль, связанный с юбилеем Гоголя.
Конференция в этом году проходила довольно скромно, но по обыкновению, ыступала не только наша профессура, но и наши студенты. Все было довольно интересно. В выступлении В. Г. Сирамахи, специалиста по древнерусскому языку, меня поразило наблюдение над тем, что книжные реформы, начатые патриархом Никоном, продолжались и после его отстранения от патриаршества. По мнению исследователей, это свидетельствует о том, что Никон действовал по повелению и приказу царя – идеология у нас всегда была тесно связана с властью. Лев Иванович Скворцов рассказывал о словарях и тех скандальных новациях в произнесении слов и ударениях, от которых еще недавно переполошилась пресса. Здесь интересным был критерий возможных изменений. В первую очередь практика «наиболее просвещенной части общества» – словарники, ученые, все это потом. Немножко Лев Иванович здесь поднывал, что в этой работе забыли и его, крупнейшего специалиста, и как бы отодвинули в сторону словарь С. И. Ожегова, каждое издание которого он уже много лет подряд редактирует, это совершенно точно. Александр Камчатнов изысканнейшим образом высмеял своеобразную «писательскую» этимологию двух «специалистов» – материал в «Литературной газете». Примеры бы. В свое время я тоже обратил внимание на эту статью и на ее филологическую неграмотность и невероятные писательские амбиции. С интересом слушали студенты выступление С. П. Он говорил о примерах мультикультурализма за рубежом и у нас. Естественно, возникли Салман Рушди и Андрей Волос с Афанасием Мамедовым. Примеры были хороши и убедительны. Он говорил так хорошо, что мне, выступавшим следом, пришлось употребить известную формулу: «Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться».
Произнеся эту формулу, я начал свое сообщение о «Литературной борьбе». Практически повторил то введение, которым я предварил для «Литературной учебы» отрывок из главы, где рассказывается о «замученных поэтах», а дальше уже пошел сам текст. Я рад, что я сделал это, и понял, как сильно впечатывается в сознание устное слово.
Что касается «Ревизора», он был для меня неожиданным в том смысле, что это был полный текст.
По радио вечером опять было много разговоров о прошедших региональных выборах. Судя по всему, подтасовки здесь невероятные. Но, естественно, власть и господин Чуров все отрицают.
23 октября, пятница. Европейский суд не удовлетворил жалобу военного корреспондента Панасюка, обвиненного нашими властями в разглашении секретных сведений. Все это длится несколько лет, многое забылось, но наши правозащитники по этому поводу много клокотали. Теперь по радио – а слушаю я пока только «Эхо Москвы» – этим самым Европейским судом очень недовольны. И, как всегда, ищут особые причины. Все это я услышал, когда в конце дня приехал домой и включил радио. Но все по порядку.
Как и обещал, сегодня отвез Андрея с Леной и их сынишкой Митей в аэропорт Домодедово. Для этого пришлось встать в семь утра и ехать сначала к ним на Цветной бульвар, а уж потом в Домодедово. Пока ехали, о многом поговорили. Например, о процедуре усыновления мальчика. Когда я поразился тому, как быстро они смогли получить хорошего и здорового ребенка, они мне рассказали, что препятствия им чинили в детском доме. Там персоналу выгодно, чтобы ребенка усыновляли люди из-за границы. Это можно сделать только в тех случаях, когда разные усыновители три раза отказываются от ребенка. Наши добрые тети идут на все: и ребенок, дескать, не славянской внешности, и даже несуществующую болезнь могут ему приписать. Ни Лену, ни Андрея «неславянская внешность» этого милого и ласкового пацана не смутила.
Когда заговорили о Журнале, то Андрей среди прочего рассказал о том, что когда кремировали Маяковского, то среди элиты вроде бы распространяли билеты, чтобы посмотреть в крематории в специальный глазок во время кремации. Среди любителей было много и властителей дум. В связи с этим я подумал, что надо хорошенько обследовать Журнал на этот предмет и дополнить «Твербуль». Зачем же прекращать работу над романом?
К своему удивлению, управился к 11-ти и тут решил, что надо еще успеть в институт на совещание по дележке гранта, которое назначено на час дня. Измучился и проплутал изрядно, но вовремя успел. В Москве, естественно, пробки, все время идет дождь, но немножко потеплело. На совещании ректора не было, его и отсутствующего Минералова представлял Миша. Среди прочего в разговорах, при выработке принципов «дележки», вскрылось удивительное неравенство в нагрузке. Скажем, на кафедре у Смирнова, когда Федякин и Болычев вырабатывают по 800 с лишним часов, а на кафедре у ректора Джимбинов – чуть более 400-х. Вообще поговорили хорошо.
Дома был уже в четыре часа и сразу сел за дневник и другую работу. Посмотрим еще, какой улов нам предоставит сегодня телевидение.
Вечером с уроков заходил Илья Кириллов. Занимался где-то на Юго-Западе, позвонил. Илья по-прежнему мыкается без жилья и устройства в Москве. Рассказывал, как летом жил в Переделкино у кого-то из писателей (я, естественно, знаю у кого). Читал недавно очень неплохую рецензию Ильи в «ЛГ» на новую книжку И. Золотусского. Как всегда, талантливо и аналитично. Поговорили о писателях в разных их житейских и творческих ипостасях. И вообще с Ильей интересно, потому что это всегда разговоры о жизни и литературе.
Он хотел взять большой том «Дрофы», но не взял, я тоже этого хотел, потому что уж кто-кто, а Илья может растолковать мой «Твербуль». Но, прочитав книгу, куда ее денет? Его книги лежат в Москве по разным адресам. Рассказывал о том, как вместе с сестрой строил в деревне свой дом. Вот тебе и деревенский мальчик! Живет теперь на уроки немецкого языка, которые дает по объявлениям. Замечательная фраза: «Дети, которых родители запихали по элитным школам, где и английский, и немецкий, и латынь, мучаются из-за амбиций своих родителей, к этому не готовы, не успевают». «Родительские амбиции» – слова хорошие. Сейчас понимает, что в Германию, когда я его послал, я дал ему в руки кусок хлеба. Что же у нас за страна, где талантливые люди не могут прокормить себя!
24 октября, суббота. Опять не выспался, потому что перед сном, уже в постели, легкомысленно взял в руки новый том Журнала Андрея Мальгина и, естественно, утонул. Так и плавал до трех часов, а встаю я, как по будильнику, в семь. Как я уже писал, у Мальгина другие интересы и другая структура, нежели у меня. Он много бродит по Интернету, я туда не залезаю, довольствуясь тем, что меня окружает, хотя должен сказать, все постепенно бледнеет. Вот и сегодня не попал на 80-летие Александры Николаевны Пахмутовой. Звонил поздно вечером Леня Колпаков: они с Юрой Поляковым там, ах, моя постоянная читательница! Но у Мальгина все же есть некоторые особые вехи, своеобразные точки, за которыми он пристально наблюдает. В этом он не одинок, у меня тоже есть пристрастия. Во-первых, что вполне естественно, свое собственное творчество. Он ведь тоже от нашего сообщества кое-что недополучил. Во-вторых, это люди, с которыми у него возникли особые отношения. Покойная Политковская, с которой учился на факультете журналистики. Кстати – из Журнала Мальгина – фамилия у покойной была Мазепа. Похоже, Мальгин, вообще, недолюбливает отдельных правоохранителей за их двоедушие. Суть и внешняя порядочность и внешняя же благость. Так вот, в этом ряду находится и покойный уже Анатолий Игнатьевич Приставкин. Это понятно, но только тому, кто в курсе всего запутанного клубка отношений. Пишу об этом, потому что и сам отчасти некоторые страницы своего дневника посвятил этому герою. И конечно, у Мальгина старые счеты с нашими органами. Здесь он проявил просто поразительную осведомленность и накопал удивительные факты. Не хочется у своего друга подворовывать, пройти тоже не могу. Чуть-чуть по персоналиям. Причем, каюсь, Ягода и Ежов – это мой изысканный интерес к этим вождям, как и интерес, который я проявлял прежде к фигурам ленинских соратников Зиновьева и Троцкого. А вот остальные – это уже писатели, всем этим я собираюсь дополнить и мой «Марбург», и «Смерть Титана», и «Твербуль». А может быть, я исторический писатель? Отсылаю к мальгинскому Журналу, там они все: Ягода, Ежов, Лиля Брик, Маяковский, Фадеев.
