Илья Эренбург - Война. 1941—1945
Велико горе каждого из нас: тень палача обошла редкий дом. Мы отвечаем не пеплом на голове, не разодранными одеждами — огнем, огнем орудий, огнем кузниц, огнем сердца.
Они ответят за все, убийцы стариков и детей! Далек путь, но мы дойдем. Красная Армия дойдет. Справедливость дойдет.
Я никого не хочу призывать: время слов давно миновало. В ком есть совесть, тот знает, что ему делать. Советский народ кровью оплатил торжество справедливости — этого никто не вычеркнет из памяти человечества. История скажет, что больше себя мы возлюбили Родину и Справедливость. Живи, Советский Союз, твои народы, твои сады, твои дети, твой Сталин!
2 апреля 1944 г.
Мы идем!
Я не знаю, что будут теперь делать фельетонисты? Сводки, которые диктует Гитлер, смешнее всех пародий. 9 апреля фюрер доводит до сведения фрицев, что «на южном участке Восточного фронта германские контрмеры вынудили советское командование усилить свой нажим между Днестром и Прутом». Очаровательно сказано — оказывается, что Красная Армия идет вперед потому, что ее к этому вынуждают немецкие «контрмеры». Прочитав это, фрицы, пожалуй, тревожатся: как бы чересчур удачные контрмеры Гитлера не принудили советское командование дойти до Берлина? 10 апреля Гитлер успокаивает фрицев: «Противник медленно продвигается». «Медленно»? Как сказать… По мнению немцев, Красная Армия наступает чересчур быстро. Отступающие фрицы явно обгоняют перо фюрера. Фюрер пишет: «Между Днестром и Бугом». На самом деле для фрицев уже позади и Днестр, и Прут, и Серет… Напрасно Гитлер сообщает, что «дожди и таяние снегов» остановили Красную Армию. Нас не остановят ни дожди, ни фрицы, ни сводки Гитлера. Мы вышли в путь. Мы прошли от Волги до Серета. Мы пойдем дальше.
Пусть румынские скрипачи и мадьярские танцоры задумаются над голосом советской артиллерии. Эти музыкальные шакалы явно не понимают человеческого языка. Может быть, до них дойдет язык снарядов. Мы уже у них. Мы уже в доме румынского вора. Ему остается выбор: вытянуть руки или протянуть ноги — третьего не дано.
Когда немцы ворвались в Одессу и пригнали туда румынское босячье, Гитлер послал поздравительную телеграмму Антонеску. Фюрер писал: «Завоевание Одессы — это венец великой Румынии. Помощь, оказываемая нам румынской армией, способствует также окончательной победе наших войск, объединенных железом и кровью». Тогда Антонеску помогал Гитлеру. Теперь Антонеску молит Гитлера о помощи. Но немцам не до других. Немцы улепетывают.
Коммивояжер Риббентроп, который считается самым благовоспитанным среди берлинских гангстеров, решил утешить румынскую челядь. Риббентроп заявил 5 апреля, что Германия защищает себя на Днестре. Он даже неосторожно добавил, что немцы будут защищать румынскую территорию, как Берлин. Что же, мы примем к сведению, что Берлин они будут защищать, как защищали Днестр… Нам это подходит. Вряд ли это подходит румынам. Скрипачам пора менять музыку. Они думали превратить Одессу в румынский притон с немецкими вышибалами. Красная Армия выбросила всю банду — и вышибал и скрипачей. Из «великой Румынии» ничего не вышло, кроме румынских могил в России и русских солдат в Серете, в Дорохой, в Ботошани. Если скрипачи хотят спасти свои скрипки, им не следует полагаться ни на кочующего Манштейна, ни на галантного Риббентропа, ни на весенние дожди. Пора понять, что мы не шутим.
Пусть венгры подумают, что означает Красная Армия в предгорьях Карпат. Это не Дон, не Воронеж, не Коротояк. Пять лет венгры угнетают граждан Чехословацкой республики — украинцев и словаков — в Ясене, в Мукачеве, в Ужгороде, в Кошицах. Теперь настает время ответа. Может быть, венгры думают, что немцы пришли к ним, чтобы их спасти? Немцы пришли к ним, чтобы их обобрать. Немцы верны своим привычкам: перед тем как убить, они раздевают. Пусть венгры не надеются на Карпаты. Красная Армия показала, что для нее нет неодолимых преград. У нас есть уже прикарпатские дивизии, у нас будут карпатские и у нас будут закарпатские. Не для того мы теперь подходим к границам, чтобы любоваться пограничными столбами.
Древняя Прага слышит шаги Прикарпатских дивизий. 8 апреля 1944 года — это ответ на 15 марта 1939-го. Верная своему слову, старшая сестра, Россия, идет на выручку измученной Чехословакии. Ожили Карпаты и зеленые Бескиды, насторожились Татры. В селах Верховины пастухи и лесорубы уже слышат гром орудий: это идут русские. Улыбаются пражане на Вацлавском наместье — они знают, что теперь недолго ждать.
Мы идем на Запад. Радуйся, Прага! Трепещи, окаянный Берлин!
11 апреля 1944 г.
Те же!
Может быть, иные думают, что немцы, отступая, становятся если не человечнее, то безобидней? Может быть, битые немцы кажутся кому-нибудь безвредными? Нет, немцы верны себе. Они хнычут, кричат «капут». А за час до этого они жгли села и терзали невинных.
Два немца. Их недавно взяли в плен. Это два солдата 329-го саперного батальона Пош и Бишоф. Теперь не 1941 год. Если верить некоторым фребеличкам мужского пола, которые разглядывают фрицев из-за океана, немцы смущены и пристыжены. Вот что рассказывает немец Пош:
«Я давно служу и сжег много сел. Названий всех не помню, так как русские слова мы запоминаем с трудом. Недавно, когда мы отступали из района Пустошки, я поджег несколько деревень — Заболотье, Васильки, Лосну. Мы работаем по двое. Каждая пара должна сжечь три или четыре деревни. Это понятно, ведь это дело саперов. Но нам поручают и другую работу, мы должны угонять население. А с русскими трудно справиться, они убегают в лес. Лучше всего предварительно расстрелять или повесить несколько человек, чтобы припугнуть других. За последние дни мы расстреляли восемнадцать и еще повесили трех или четырех, не помню…»
Сапер Бишоф не вешал. У него свои приемы: он сжигал живых. Он говорит:
«Я не хотел специально жечь людей. Я миролюбивый человек. Но у нас было мало времени. Часто мы поджигаем дом, а там находятся люди. Если мы начнем их выгонять, пройдет время… Я сжег лично немного — человек семь или восемь…»
Они говорят это спокойно, деловито: жгли, убивали, вешали. Сколько горя принесли эти два немца! Где-то бойцы ждут писем из освобожденных сел. Они будут долго ждать… Они узнают, что сделали Пош и Бишоф с их женами, с их детьми. Васильки — чудное русское имя, и были там дети с глазами синими, как васильки. Немцы сожгли избы, убили детей. Немцы все те же. Безумен тот, кто надеется их образумить, усовестить, исправить. Саперы или пехотинцы, ветераны или новички, они все повинны в черном деле, и они все ответят, все. Пош и Бишоф не эсэсовцы, не гестаповцы — это обыкновенные солдаты Гитлера. Глядя на них, хочется сказать: да будет наша ненависть едкой, как соль, и длинной, как жизнь!
13 апреля 1944 г.
Торжество человека
В тихие эпохи мир иным кажется серым: черное и белое, благородство и низость бывают прикрыты туманом повседневной жизни. Страшное у нас время — все обнажено, все проверено — на поле боя, на дыбе, у края могилы. Величие духа показал советский народ в дни испытаний. Я хочу рассказать историю одного человека. Как много других, она свидетельствует о победе человека над силами зла.
Несколько дней тому назад в Москву приехал боец литовского партизанского отряда еврейский поэт Суцкевер. Он привез письма Максима Горького, Ромена Роллана — эти письма он спас от немцев. Он спас дневник Петра Великого, рисунки Репина, картину Левитана, письмо Льва Толстого и много других ценнейших реликвий России.
Я давно слышал о стихах Суцкевера. Мне говорил о них и замечательный австрийский романист, и польский поэт Тувим. Говорили в те времена, когда люди еще могли говорить о поэзии. Теперь у нас иные годы, и я прежде всего скажу о другом — не о стихе, об оружии.
В июне 1942 года возле Новой Вилейки взлетел в воздух немецкий эшелон с оружием. Кто заложил мины? Узники вильнюсского гетто. Обреченные боролись. Немецкий эшелон шел на восток: немцы готовились ко второму наступлению. Эшелон взорвали партизаны из вильнюсского гетто. Поэт Суцкевер тогда не думал о стихах. Он думал об оружии: он добывал пулеметы.
В Вильнюсе было восемьдесят тысяч евреев. Немцы не захотели убивать их сразу: они желали насладиться длительной агонией. Они устроили два гетто — два лагеря смертников. Они растянули казни. Они убивали обреченных два года — партию за партией.
В Берлине до войны жил киноактер Киттель. Он хотел играть роковых злодеев, но даже бездарные режиссеры «Уфы» считали, что Киттель слишком бездарен. Он нашел новое призвание: он стал знаменитым палачом. Он убил десятки тысяч жителей Риги. Потом он прибыл на гастроли в Вильнюс. Ему поручили «ликвидацию гетто».
Узников утром выстраивали. Они знали, что если раздастся команда «направо», значит, их погонят на работу, если раздастся команда «налево», значит — Понары и казнь. Каждое утро они видели тот же перекресток и ждали — направо или налево. Семьсот дней…
