Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №2 за 1999 год
Сначала провели в школьный хоган, где я, умудренная опытом, ходила только по часовой стрелке. Хоган строили сами ученики под руководством опытных учителей, но так как его предполагалось использовать как класс, где должно было поместиться человек пятнадцать, пришлось отступить от традиций и сделать жилище пошире. Здесь проходят уроки ткацкого и гончарного искусства, а также национальные церемониальные танцы и пение.
— Наше традиционное жилище, — рассказывал индеец Дан Моус, — олицетворяет мир и гармоничную связь навахо с природой. Все сделано из натуральной древесины и глины, без единого гвоздя. Пол всегда земляной, его не застилают полностью — он символизирует Мать-Землю, стены плавно переходят в крышу — она символизирует Отца-Небо, а отверстия в крыше нужны для того, чтобы лучи солнца проникали внутрь и хоган вбирал в себя тепло, необходимое для жизни. Столб-опора слева от двери олицетворяет женское начало, столб справа — мужское, а остальные — потомство...
Когда мы вышли из хогана, меня поразило одно несоответствие: насколько нелепо и ярко блестела новая металлическая ручка деревянной двери хогана...
Дан повел нас к открытому загону, где скучилось небольшое стадо овец.
— Этих овец с самого рождения выращивают сами ребята, они ухаживают за ними, стригут их, прядут шерсть, а затем ткут декоративные ковры, узоры которых дети разрабатывают в школе на компьютерах, — объяснил Дан.
Недалеко от загона находилось ухоженное и огороженное поле.
— На этом поле ученики выращивают различные растения, как это в старину делали наши предки. А вот эта площадка для проведения летних национальных церемоний, которые тоже устраивают ребята нашей школы, индеец указал на просторную грунтовую площадку. С одной стороны площадки поднимались амфитеатром скамьи для зрителей.
Затем нам показали музей и библиотеку школы. Они располагаются в современном здании. В музее выставлены осколки древней узорчатой керамики навахо, глиняная посуда и национальные ковры с геометрическими узорами; образцы разнообразных бус из бирюзы и белого ракушечника с большими бисерными кулонами, браслеты и серьги из серебра и бирюзы, изготовленные руками ребят. Посередине помещения стоит чучело огромной черной птицы, похожей на орла.
Дан пояснил:
— Это золотой орел. Его золотистые перья на шее можно разглядеть только на очень близком расстоянии. Эта птица священна для нашего народа. Мы используем его перья во многих церемониях.
Я поняла, что у людей навахо нельзя добиться точного истолкования того или иного символа их культуры. По какой-то причине они не раскрывают смысла, который стоит для них за узорами, камнями, цветами, растениями, церемониями, знаками. На некоторых работах из бисера, камней и песка были изображены горы и солнце. Мы спросили, что это символизирует.
— Просто горы и солнце, — коротко ответил Дан, и больше подобных вопросов мы не задавали.
«История навахо» — популярная среди индейцев книга. Но читать ее удобнее по-английски.
— А это традиционная люлька ханты-манси, — указал Дан на что-то похожее на большой кожаный зашнурованный кулек с орнаментом. — Мы считаем, что навахо близки народам ханты и манси, хоть наши языки и традиции различны. Несколько лет назад группа наших учеников побывала в России в Ханты-Мансийском округе, и там им на память подарили эту люльку.
До танцев было еще много времени, и нас повели в школьную столовую. Там мы встретили девочек навахо лет шестнадцати в национальных костюмах — длинных разноцветных юбках и бархатных блузах; на некоторых были платья с узорами, изображающими красные горы. Эти девушки и должны были сегодня танцевать. Оказалось, что одна из них ездила в Ханты-Мансийск и знает много русских слов: «Э-э-м... Здравствуйте. Я понимаю. Как дела у вас. Нет», — перечислила она, вопросительно глядя на нас и смущенно улыбаясь.
— Здорово! — оценили мы. — Почему все ученики говорят между собой на английском? Это же школа навахо, — спросила я у Клайтона, когда мы выходили из школьного здания.
— Понимаете, и тот и другой нужны. Основная проблема в том, чтобы научить каждого ребенка нашего племени обоим языкам так, чтобы дети понимали разницу: навахо — язык их предков, их родной язык, а английский — дополнительный, без которого трудно будет устраиваться в современной жизни.
Мы сами не заметили, как наш разговор перешел на обсуждение проблем сохранения культурного наследия навахо.
Клайтон Лонг курирует двуязычные и поликультурные программы, работает в Управлении образования округа Сан-Хуан и потому многое знает об этом.
— Сейчас, — говорил он, — почти все старые навахо умерли, остались только дети и внуки, многие из которых не могут, как это подобает каждому истинному навахо, думать и говорить на нашем языке. Некоторые не хотят быть навахо, а потому отказываются от своего происхождения, веры и культуры, уходят из резервации и становятся просто американцами. Но, к счастью, остались такие индейцы, которые говорят: «Да, мы навахо, мы думаем и говорим на родном языке и хотим, чтобы наши дети не забывали свои традиции и язык и жили самостоятельно, никому не подчиняясь». И группа взрослых навахо сейчас пытается поддерживать наших детей и в резервации, и вне ее, в их стремлении познать, кто они, и потому мы занимаемся созданием традиционного навахского образования и проблемами столкновения национальной культуры и современных нововведений. К примеру, работы с компьютером.
Настоящие навахо должны уметь работать своими руками: ухаживать за овцами, строить хоганы, лепить глиняную посуду, ткать ковры, обеспечивать жизнь себе и своей семье. Они должны понимать, кто они есть. Но наша нация — открытая, и мы заимствуем все лучшее из других культур...
США, штат Юта
Кристина Золотова, ученица школы 1314, Москва
Земля людей: Манор и его хозяин
Ипсвич — небольшой город на восточном побережье Англии. Быстрый поезд доходит из Лондона за час с небольшим, и еле успевшая прочитать толстые утренние газеты публика спешит кто куда. Я иду к автобусной остановке, и вскоре за окном уже типичный сельский пейзаж, и автобус катит по узким дорогам, так что ветви деревьев бьют по окнам и крыше. Частые чистые деревеньки сменяют друг друга, забирая из автобуса пожилых в основном людей с пакетами покупок. Каким-то фантастическим видением проплыло поле, где паслись сотни две свиней, причем каждая около своего собственного домика-укрытия. Очередное технологическое новшество, пожалуй.
Как-то враз из-за поворота открылось море с щетинкой мачт у причала, и дорога закончилась.
— Бодси, — сказал водитель. — Приехали.
Замок Бодси Манор стоит у моря. Его красный камень обдувают ветры, иногда штормовые, а чаше ласковые — такой уж здесь климат, в восточной части графства Саффолк. Когда-то им владел сэр Касберт Квилетт, и много окрестной земли принадлежало ему. Собственно так и выглядит типовая английская помещичья усадьба, и главное строение — Манор — традиционно напоминает о временах рыцарских поединков. Замок не столь уж стар — ему чуть больше ста лет, но он обладает всеми необходимыми атрибутами: башни, причудливые переходы, из благородного дерева лестницы и, конечно, привидение — как же без него. Дух солдата, бросившегося из окна во времена первой мировой, живет в боковой башне, не причиняя никому вреда. Зовут его Бедный Артур.
В 1935 году военное министерство выкупило Манор и основало здесь секретную лабораторию по совершенствованию радаров. Радарная станция была создана, и перед лицом растущей угрозы войны более двух десятков станций были построены на востоке и юге страны. Эта сеть была неожиданностью для немецких летчиков и сыграла большую роль в воздушных битвах лета и осени 1940 года. Радарная станция и тренировочная школа оставались здесь до середины восьмидесятых. Теперь об этих временах напоминает одна из стометровых передающих мачт, сиротливо торчащая без дела.
Новые владельцы Манора — семья Тоетчер — с радарами и сельским хозяйством ничего общего не имеют. Купили они это поместье за сравнительно небольшие деньги, спустя четыре года после того, как военные его покинули. Долго приводили в порядок и теперь открыли здесь международный языковый колледж. Надо сказать, идея оказалась удачной — сюда охотно приезжают группы не только из европейских стран, но даже из Аргентины. Нильс, глава семьи, по образованию лингвист и философ, рассказывает, что увлечение языками у него с детства. Родители еще во время войны держали сеть дешевых гостиниц для молодежи и, естественно, наслушались интересных историй, которыми так богаты были туристские вечера. После школы Нильс шесть лет жил в западноевропейских странах — учил английскому и сам учил другие языки. Потом университеты — Гейдельберг, Гранада и Лондон — языки, филология, философия. Жена Анна и брат Джон тоже имеют лингвистическое образование, и вот вместе и открыли школу английского в Лондоне в 1965. Дважды расширялись, и все места не хватало. Продали все и купили Манор. Здесь просторно.
