Константин Кайтанов - Наше небо
Стартовая команда, наблюдавшая эту картину, бросилась на выручку Кречетникову. С помощью огромных пожарных лестниц парашютист был торжественно снят с крыши эллинга.
Нам оставалось снизиться, бросить гайдроп и итти обедать. Вскоре, однако, я убедился, что это самое трудное. Не в меру расщедрившееся солнце сильно нагрело воздух. И без того облегченный дирижабль (он потерял вес троих парашютистов) получил большую подъемную силу; под действием тепла от прогретой оболочки водород еще больше увеличил потолок дирижабля. Нам никак не удавалось произвести нормальную посадку.
Два-три раза мы снижались до тридцати-сорока метров от земли и неоднократно бросали гайдроп. Команда не успевала ухватиться за концы, а несколько смельчаков, упорно повиснув на гайдропе, поднимались в воздух вслед за дирижаблем и с высоты полутора-двух метров мешками падали на землю. Мы снова поднимались до полутора тысяч метров, чтобы охладить газ и сделать посадку, — все было напрасно.
Меня раздражала такая зависимость дирижабля от температуры, совершенно не знакомая при полетах на самолете; в довершение всего мучил голод. Но больше всего я был зол на себя. Захвати с собой парашют, я давно бы выбросился и сидел уже в столовой за обедом. Я оставил парашют у эллинга.
Таким образом мы пробыли в воздухе больше одиннадцати часов. Совершенно безучастно я сидел у окна, не надеясь до сумерек попасть на землю, как вдруг неожиданный рывок вывел меня из мрачного раздумья. Человек десять из стартовой команды, с криками вцепившись в гайдроп, на секунду остановили инерцию дирижабля, и в тот же миг за концы ухватились все шестьдесят человек. Дирижабль, все еще порывавшийся вверх, приник, наконец, к земле.
Среди стартовой команды, державшей дирижабль, я увидел и Кречетникова. Забыв о своем приключении, он подошел ко мне, весело улыбаясь, и поблагодарил за «воздушное крещение».
Свои эксперименты я решил закончить прыжком из штопорящего самолета. На одном из ленинградских аэродромов, выпустив поочередно нескольких человек, я сделал посадку, и во вторую кабину учебного самолета за управление сел летчик Халутин, мой ученик. Он охотно согласился поднять меня в воздух. Полетели. Рассчитав точку приземления, я вылез на плоскость и, придерживаясь за борт кабины, скомандовал летчику:
— Вводи самолет в штопор!
Самолет начал вращение неохотно, будто преодолевая сопротивление, но стоило Халутину прибавить газ, как он энергично завертелся. Стоя на крыле вращающегося самолета, я дважды обернулся вместе с ним, считая про себя число витков и приготовившись уже прыгнуть на третьем витке, но вдруг инстинктивно оглянулся. За моей спиной что-то зашуршало, и в тот же миг меня едва не сорвало с крыла. Не успел я глазом моргнуть, как парашют повис на стабилизаторе, полностью распустившись. Штопор сразу же прекратился. Удар при раскрытии парашюта был настолько силен, что летчик выпустил из рук управление. Самолет беспорядочно падал на землю. Бегло взглянув на Халутина, я увидел его побледневшим и растерявшимся.
У него не было парашюта.
Сильно упершись в металлическую скобу фюзеляжа, я обеими руками потянул к себе стропы парашюта, пытаясь уменьшить площадь сопротивления, но подтянуть было невозможно. Самолет продолжал падать.
— Дай полный газ, ручку на себя, — крикнул я.
Халутин немедленно выполнил приказание, — падение прекратилось. На малой скорости самолет стал снижаться более плавно. Купол парашюта раздулся наподобие зонта, но, сильно натягивая стропы, я сумел несколько погасить его и уменьшить сопротивление на хвостовой части.
Под нами был аэродром. Не разворачиваясь, мы плюхнулись прямо перед собой.
Что же произошло?
Уже перед самым прыжком, стоя на крыле, я задел вытяжным кольцом за какой-то выступ. Под действием струи воздуха парашют непроизвольно раскрылся.
Назавтра я все же осуществил свой замысел.
Минуты через две-три после того, как мы ушли с аэродрома, облака заслонили землю. Но летчик знал, что делать.
На высоте полутора тысяч метров он поднял руку, — сигнал «готовься», — и я встал во весь рост. Затем он почти вертикально «пикнул» машину, и в тот же миг огромная инерционная сила вдавила меня в кабину. Самолет продолжал падать.
Выжимаясь на руках, я поставил одну ногу на сиденье и, опершись на нее, сумел поднять вторую. Тогда, сильно оттолкнувшись руками от борта, я бросился головой вниз и несколько секунд падал, не раскрывая парашюта, рядом с падающим самолетом. Затем на моих глазах самолет, развивая скорость, стал перегонять меня, и, когда машина со свистом пронеслась мимо меня, я дернул вытяжное кольцо.
Было уже безопасно: парашют не мог зацепиться за хвостовую часть.
От динамического удара на один миг помутилось зрение. Будто сноп искр вырвался из глаз. Затем, резко заболтавшись в воздухе, я стал снижаться сквозь облака. До земли уже оставалось не более четырехсот метров.
Предупрежденный сидящим впереди меня летчиком-инструктором, я повернул турель, поудобнее расставил ноги и взялся руками за борта кабины. Стрелка альтиметра показывала тысячу метров.
Летчик медленно потянул на себя ручку управления. Нос самолета задрался вверх, точно въезжая в гору по крутой дороге. Затем звук мотора оборвался, и самолет на какое-то мгновение стал в вертикальное положение; перевертываясь, он снова летел, но уже колесами вверх.
Я искал глазами землю и увидел ее далекое мелькание где-то высоко сбоку, почти над головой. Небо переместилось вниз и даже изменилось в окраске. Какая-то сила давила на плечи. Хочу опустить руку, а может быть поднять ее, но все перепуталось: рука не слушалась меня. На секунду закрыл глаза и никак не мог сообразить, где земля, где небо.
Ветер бил в лицо. Нос самолета, как будто перетянув, начал плавно опускаться, и машина постепенно стала выравниваться. Снова зарычал мотор. Земля совершенно точно под нами, я видел даже знакомое очертание аэродрома. На место встал и светлый купол неба. Самолет, снижаясь, уже коснулся земли. Он бежит по зеленому полю, вздрагивая. Наконец останавливается. Я все еще крепко держусь за борта кабины, боясь выпасть из нее.
Вот она, мертвая петля…
…Можно ли совершить парашютный прыжок из мертвой петли? Этот вопрос занимал меня в самом начале моей работы.
Делая на самолете мертвые петли, я наблюдал, сколько времени машина находится вверх колесами, то есть в верхней точке мертвой петли. Когда самолет входил в верхнюю точку, я сбрасывал маленький парашютик с грузом. Мне удалось установить, что парашютик снижался с такой же скоростью, с какой снижается самолет во время петли.
Такие несложные опыты убедили меня в том, что парашютный прыжок из мертвой петли возможен.
9 июня 1933 года я поднялся в воздух. Самолет вел летчик Новиков.
На высоте восьмисот метров мы пошли строго по центру аэродрома, против ветра. Пройдя от центра двести-триста метров, я по переговорному аппарату сказал Новикову:
— Можно начинать.
Новиков увеличил обороты мотора, и самолет стал набирать скорость.
Я сидел в задней кабине, наблюдая за стрелкой, показывающей скорость движения самолета.
Сто семьдесят километров в час… Сто восемьдесят… Сто девяносто… Двести…
Новиков потянул ручку на себя. Самолет начал плавно подниматься вверх, земля побежала куда-то вниз и назад. Поставив обе ноги на сиденье, я положил руки на борта кабины. Сидя в таком положении, я все время смотрел, как машина забирается все выше и выше, описывая первую половину овала.
Внимание мое было сосредоточено на том, чтобы уловить момент вхождения машины в мертвую точку.
Пора!
Я резко оттолкнулся ногами, но отделиться от самолета мне не удалось. Большая, все увеличивающаяся центростремительная сила прижимала меня к фюзеляжу.
В борьбе с этим невидимым чудовищем я отвоевывал каждый сантиметр. Когда самолет стал приближаться к концу своей верхней мертвой точки, мне удалось немного оторваться от самолета. Я продолжал двигаться в ту же сторону, что и самолет, хотя падал медленнее, чем он.
Наконец, машина вышла из мертвой петли и стала входить во вторую сторону овала. Ее скорость была выше скорости моего падения, и меня ударило левой частью стабилизатора…
От удара я потерял инерцию и стал падать совершенно вертикально. Падаю, сознательно не раскрывая парашюта, и все время ищу глазами самолет. Внезапно откуда-то сверху или сбоку на меня надвигается страшная темная громада.
«Машина!» — мелькает в голове.
Я различаю ясно красный кружок в центре винта и сверкающий диск бешено крутящегося пропеллера. На миг мне даже показалось, что какая-то сила притягивает меня к самолету, и я, не в силах удержаться, мчусь в крутящуюся мясорубку… Губы пересохли, голова закружилась. Напрягая все силы, раскидываю руки, раскрываю рот. Эти движения на могли удалить меня от надвигавшегося самолета.
