Николай Мархоцкий - История московской войны
Пока у нас происходили эти события, москвитяне времени не теряли. Скопин, войско которого мы оставили у Калягина, двинулся дальше, он взял Переяславль, приблизился к Троице и взял Александрову слободу. Пройдя местечками дальше, Скопин поставил пана Сапегу в столь трудное положение, что тот вынужден был отступить от Троицы к Дмитрову[121]. Там Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас и она (с одной лишь девчонкой и одним — двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге вплоть до того часа, о котором будет сказано ниже[122].
1610
Разлад в польском войске
Князь Рожинский и пан Зборовский и те, кто остался с ними, не хотели петь эту песенку. Но все же мы взялись за королевское предприятие, хотя и с неохотой, принужденные к этому лишь непостоянством других. Но много было в нашем обозе и таких, которые хотели разыскать Дмитрия и поправить его дела. В этом разброде и оставили нас комиссары. Но разъединяться под боком у неприятеля было делом опасным, и мы, хоть и не имели согласия, но вынуждены были терпеть друг друга. Тогда те, кто не хотел быть вместе с нами, подбили донских казаков открыто выйти к Дмитрию в Калугу. Они тайно уверили казаков, когда-де Рожинский за вами бросится, мы ударим ему в тыл. Было это уже после Рождества, где-то в середине мясопуста, в 1610 году[123]. Вышли казаки Заруцкого (впрочем, его самого они не смогли заставить встать на их сторону). Заруцкий же дал знать князю Рожинскому. Мы и сами уже все увидели, однако не думали о том, что они направляются к Дмитрию, а решили, что они скорее всего договорились со столичными москвитянами.
Как обычно, по тревоге ударили из пушки, стали выходить послушные Рожинскому хоругви, а выйдя, князья Рожинские двинулись с ними на казаков. Те же, рассчитывая на обещанную помощь, вступили в бой. Две тысячи казаков полегли на поле боя, другие уходили, куда могли, третьи вернулись в свой обоз к Заруцкому. Эти бунты донских казаков были первым нашем несчастьем.
Бунт на рыцарском круге
После разгрома казаков, чтобы хоть как-то привести дела к согласию, мы собрали круг, желая, чтобы все были заодно. Ничего не опасаясь от своих людей, мы беспечно пришли на круг, спешившись и взяв только сабли. Те же, кто замыслил дурное, — было их человек сто, — приехали верхом, с рушницами, а иные и в доспехах. Стали мы обмениваться между собой соображениями: чью сторону лучше держать — короля или Дмитрия. Мы доказывали остальным, что дело Дмитрия уже трудно поправить: этим мы только окажем бесплатную услугу королю, ибо москвитяне, имея в качестве противника Дмитрия, скорее склонятся к королю. Некоторые предлагали вести переговоры с Шуйским. Мы ответили: Шуйский не будет столь наивен, чтобы, воюя с королем, торговаться о мире с вами.
Еще одни говорили, что надо уйти от столицы за Волгу: тогда с одной стороны король будет прижат неприятелем. Мы возражали, что снова окажем бесплатную услугу королю, и он нам за это ничего не будет должен: москвитяне, пока мы стоим на их земле, всегда будут вынуждены дробить свои силы в ущерб общей мощи.
Было предложение уйти в Польшу. Но и его отвергли, ибо тогда у нас и вовсе не будет повода требовать у короля чего бы то ни было: даже если мы разъедемся, король эту войну не прекратит, а мы без службы не проживем и, выстрадав здесь столько заслуг, будем вынуждены записываться на ту же службу, но за другую плату.
И тут противная сторона, не сумев наши доводы оспорить своими, перешла к бунту. Несколько десятков из тех, кто приехал верхом, выйдя из круга, обнажили оружие, достали рушницы и поскакали к нам. Затеял все это пан Тышкевич, недовольный главенством князя Рожинского. С кличем, словно идут на неприятеля, они напали на круг и дали залп из рушниц прямо в ту сторону, где стоял князь Рожинский. Круг бросился врассыпную. Князь Рожинский остался, но товарищи увели его в стан и защищали, отстреливаясь из нескольких рушниц.
Этот бунт был 20 марта 1610 года. Разогнав круг, бунтовщики выехали за пределы обоза с призывом: «Кто смелый — к нам в круг!» С теми, кто к ним присоединился, они решили идти к Дмитрию в Калугу. Самые дальновидные понимали, что раскол под боком у неприятеля мог привести нас к верной гибели. Тайно мы договорились сохранять согласие и держаться на этом месте до определенного времени. А если нас не удовлетворят условия короля и придется разделяться, тогда, сохраняя единство и согласие, мы отойдем от столицы по крайней мере на десять миль. А затем пусть каждый, без обиды друг на друга, направится в ту сторону, какая ему по нраву. Все это мы скрепили на генеральном круге словом дворянина.
Сапега, находясь при Дмитрии, проигрывает битву, царица проявляет мужество
Пока мы в главном обозе ссорились, пан Сапега, находясь при Дмитрии, послал большую часть своего войска за Волгу за припасами, а сам с горсткой людей остался в Дмитрове. Когда москвитяне со Скопиным и немцы пришли от монастыря Св. Троицы под Дмитров, пан Сапега, не ожидая встретить большое войско, вышел с горсткой людей, вступил в бои и проиграл его[124]: враги загнали его в саму крепость. Если бы три с половиной сотни донских казаков, стоявшие у крепости в отдельном городке, не прикрыли его огнем, то и крепость была бы захвачена.
Как раз в это время находившаяся в Дмитрове царица выказала свой мужественный дух. Когда наши вяло приступали к обороне вала, а немцы с москвитянами пошли на штурм, она выскочила из своего жилища и бросилась к валу: «Что вы делаете, злодеи, я — женщина, и то не испугалась!» Так, благодаря ее мужеству, они успешно защитили и крепость, и самих себя.
Окруженный в Дмитрове Сапега просит Рожинского о помощи
Часть москвитян и немцев расположилась под Дмитровом, обнеся свой обоз снежными валами, а другие, и сам Скопин, вернулись под Троицу. Когда пану Сапеге стало совсем невмоготу, а его люди из-за Волги все никак не возвращались, он послал в главный обоз к князю Рожинскому с просьбой придти на выручку или дать подкрепления. Но при таком разброде и неповиновении в наших обозах, о которых я упоминал выше, мы не могли двинуться с хоругвями к нему на помощь, да и сами готовились оставить это место. Кому мы ни предлагали, каждый отговаривался, ни один идти не хотел. Товарищи упрашивали меня доставить в Дмитров хотя бы пули и порох, которых там не хватало, они уверяли, что охотников наберется двести — триста человек. Я пошел к князю Рожинскому, уведомив его о желании товарищей, и попросил, чтобы он приказал приготовить пули и порох. Он дал двое саней, пули и порох, и еще двадцать донских казаков для сопровождения. Так как было полнолуние, я надеялся, что на эти двенадцать миль мне хватит одной ночи.
Сапеге в Дмитров отправлена помощь, царица уезжает в Калугу
Когда пришло время собираться, охотников нашлось едва ли человек с двадцать, еще и не каждый брал с собой челядинца. Увидев, что нас мало, другие стали нас поносить и издеваться, говоря: «Вам с таким желанием придется с нами в обозе остаться». Товарищи же были достойными и шли по доброй воле, они сказали мне: «Будь, что будет! Пойдем, даже если умереть придется!» Я с ними согласился. Были среди них (кого помню) Порваницкий, Шкот из Белзской земли, Марек Модреньский, Крензеляваский, Телефус, два Щавинских и Миховский. В сумерках мы вышли из обоза. Лежал глубокий снег, поэтому идти мы могли только друг за другом, разместив пули и порох посередине.
Отойдя от обоза на три мили, мы увидели через дорогу след — это в тот же день подъезжали к нашему обозу за языком триста [тридцать — ?] конных французов из-под Дмитрова. Вспомнив об этом, мы не встревожились, нас больше волновало другое: лошади, которые везли порох и пули, ослабели, и донцы, спешившись, припрягли к саням своих лошадей. Из-за этого мы задержались, и ночи нам не хватило. Рассвет застал нас в двух милях от Дмитрова. Там набрели мы на другой след, — это только что перед нами за пригорок перевалило на лыжах несколько сотен пехотинцев. Они вышли на рассвете из своего обоза осмотреть дороги, — не проходили ли в крепость люди. Там разминулись мы с конницей, здесь — с пехотой; было о чем подумать.
А тем временем послал Господь Бог такой густой туман, что мы друг друга едва могли разглядеть. Так, в тумане, мы вошли в крепость, доставили порох и пули и заверили наших в помощи. А в неприятельском обозе наше прибытие с несколькими десятками человек произвело такой переполох, что все решили, будто в крепость вошло с тысячу людей. Когда мы подъезжали к их обозу, москвитяне не выходили, отвечая: «Мы знаем, что вы из больших таборов пришли».
На следующий день от Осипова [125] к нам на выручку пришел Руцкий с несколькими сотнями, затем подошли и те люди, что ходили за Волгу. Оставив пана Сапегу в лучшем положении, я решил вернуться в наш обоз под столицу.
