Владимир Варшавский - Незамеченное поколение
Фашизм, наконец, есть реакция на философский либерализм. Личность перестает быть самоцелью. Она часть коллектива (корпорация) и цель коллектива — служение более обширному коллективу (нация). Показательна не только идея служения личности, что весьма древне, но то, что личность, как таковая, вообще не имеет ценности».
Этому обстоятельству, что фашизм «противник всяких свобод» и что в фашизме «личность, как таковая, вообще не имеет ценности», солидаристы, видимо, не придавали большого значения.
Говоря о нарождающемся новом порядке в Италии, Португалии и Германии, М. Георгиевский замечает:
«В просторечии все эти новые течения принято объединять одним общим названием «фашизма». Либеральствующие, неустойчивые и умственно робкие, не замечающие того существенного, что несет с собой этот современный солидаризм, часто третируют «фашизм» и «тоталитарное государство» лишь как смягченную форму социализма и находят в нем черты, родственные большевизму. Говорят о «диктатуре партии», о преследовании инакомыслящих, даже о терроре и о концлагерях.
Забывают прежде всего о том, что разница в степени и количестве имеет в наше время существенное, а не второстепенное значение, что иссушающая жара губит ростки жизни, а тепло им благоприятствует; что миллионные жертвы большевистского террора, надругательства, истязания, беспросветный ужас советских концлагерей не может идти ни в какое сравнение с мерами исключительного порядка, направленными обычно против тех, кто сам готовил гнойную яму и стенку инакомыслящим.
Нам понятно вполне, кто и почему руководит искусно прикрытой благородными соображениями пропагандой против «фашизма». Мы прекрасно понимаем, что «диктатура партии» есть явление временного характера, что не найдены еще окончательные формулы нового строя. Но никакая диктатура никакой другой партии не может быть даже отдаленно сравниваема с кровавой и гнусной диктатурой социализма.
…Для доктрины солидаризма абстрактное понятие общества заменяется таким же живым и индивидуальным понятием Нации.
Нация живет полноправной жизнью, люди и личности, вмещенные ею, не горошины в мере гороха, пересыпающиеся и перемещающиеся без связи. Они — один высший организм, уходящий корнями в прошлое, в настоящем приготовляющий будущее. Отсюда понятие обусловленной свободы (в противовес анархическому индивидуализму и порабощающему социализму), функциональной собственности и трудового критерия оценки.
Делая наши оговорки к современному «фашизму», мы не смеем забывать, что новое учение о государстве, Нации, собственности, свободе и личности медленно зреет в его недрах.
«Тоталитарное» государство имеет так же мало общего с социалистическим, как человеческий организм с пошловатой «наглядной» таблицей, изображающей этот организм в виде машины с топкой и системой труб и котлов.
…Трудно заподозрить в скрытой реакционности Муссолини, бросившего капиталистам: «не думайте, что мы будем для вас громоотводом», или Гитлера, завещавшего своей нации: «Почитайте труд и уважайте трудящегося».
Опыт того и другого есть только начало закрепления в умах и порядках новой доктрины — доктрины солидарного сотрудничества».
Таким образом, допуская возможность в фашизме кое-каких недостатков, солидаристы не хотели им придавать значения, считая их чем-то временным и совершенно второстепенным по сравнению с вдохновляющим примером огромных достижений.
«Возрождение национальной гордости, народная сплоченность и мощь современных государств, ведомых четкой и горячей идеей, вызывает восхищение и зависть российского эмигранта»[5]).
Таким же энтузиазмом полна статья А. Зекрач «Наша романтика и наше сегодня»[6]).
«Сущность революционного движения не определяется только отвлеченной ценностью его идей.
Пусть наша идея четка, реальна, правдива, наши лозунги — убийственно остры, наши конспекты — ясны, логичны, убедительны, — и все же они могут остаться лишь предметом размышления, изучения, разумного анализа, — до тех пор, пока не найдут дорогу в сердце своих носителей и проповедников, пока не облекутся в мечту, преодолевающую физические границы и возможности, мечту, зовущую на борьбу за свое осуществление. И, наконец, борьба и жертвы за идеалы дают образы, оживотворяющие идею. Они — живая душа движения, — они романтика его.
Так было всегда: от христианства с его катакомбами, крестовыми походами и миссионерством, — до современных революционно-политических движений. Романтика национал-социализма — в мюнхенских пивных, где прозвучали первые речи — призывы к борьбе, в заключении Гитлера, в берлинском подполье. У фашизма — в первых одиночных схватках с коммунистами, в мерах воздействия касторкой против марксизма, в походе на Рим. У испанских националистов в Толедо».
Эта «фашистская» романтика предопределяла, на чьей стороне будут сердца солидаристов, когда Западная Европа начнет все непоправимее раскалываться на два враждебных лагеря. В марте 1939 r. М. Георгиевский писал:[7]
«Итак, два лагеря противостоят во всеоружии друг другу и готовятся к борьбе. Их разделяют не только экономические счеты, но и идейное расхождение. Миру предстоит борьба двух мировоззрений. Будущая война будет своего рода «религиозной» войной. Этот именно «психологический фактор» может только ускорить столкновение. Еврейство и «демократия» пылают лютой ненавистью к «фашизму». Им отвечает презрение и ненависть противного лагеря».
Только заключение германо-советского пакта вызвало некоторое разочарование:
«Нам казалось, что европейский «фашизм» нашел направление, на котором удастся разрешить главный вопрос современности — трудовой.
Но, вот Коминтерн заключает союз с Антикоминтерном»[8]).
Когда вторая мировая война началась, солидаристы заявили о своем полном нейтралитете:
«В европейской военной схватке ни одна из воюющих сторон не показала себя еще искренним другом и деятельным союзником русского народа и подлинных национальных российских интересов.
Мы, зарубежники, честно и лойяльно выполним свой долг перед странами нас приютившими. Но душой и всеми помыслами своими мы пока будем придерживаться строгого и бескомпромиссного нейтралитета, ибо борьба идет еще не за Россию».[9]
Фашистский характер довоенного солидаризма ни у кого в эмиграции не вызывал сомнений.
Когда в январе 1939 г. в Харбине состоялся 4-й съезд Всероссийской фашистской партии, имя проф. Байдалакова стояло в списке членов «почетного президиума» рядом с именами Мицуру Тоиями, капитана Онозаки, Юлиуса Штрейхера, маркиза Паулучи, Рафаэля Дуйоса, Карлоса Риберы, атамана Семенова, ген. В. Кислицына, ген. Туркула и др.
Генеральный представитель НТСНП в «Маньчжурской империи» К. Алексеев выступил на открытии съезда с приветствием от имени своей организации.
Со своей стороны председатель съезда К. Б. Родзаевский обратился к Байдалакову со следующим письмом:
«Глубокоуважаемый Виктор Михайлович, 4-й съезд Российских фашистов имеет честь приветствовать в Вашем лице Российский Национал-Трудовой союз нового поколения, как молодую русскую силу национальной революции и грядущего национального созидания. Съезд отметил единство мировоззрения НТСНП и РФС, единообразную формулировку нашей идеологии (Бог, Нация, Труд у РФС и идеализм, национализм и солидаризм — у НТСНП), сходство наших программ (Единая Трудовая организация нации, называемая нами Российским корпоративным строем) и поручил избранному им центральному руководству продолжать работу по сближению на путях Национальной Революции в будущей России.
Не откажите передать Российский фашистский привет всем новопоколенцам. Да воскреснет Россия, да погибнут наши имена — так говорили на фашистском съезде, повторяя один из прекрасных лозунгов НТСНП. Слава России».
Солидаризм есть фашизм. Так думали до войны и сами солидаристы, их друзья и их противники. И все-таки это утверждение, несомненно правильное, не дает верного представления о солидаризме, так как, подобно младороссам, солидаристы связывали с идеалом фашистского тоталитарного государства совсем другие понятия, чем люди демократических взглядов, привыкшие считать черный или коричневый тоталитаризм разновидностью того же зла, что и тоталитаризм красный. Солидаристы же каким-то образом, таинственным для человека демократического лагеря, видели в тоталитаризме не более, не менее как применение к социальной жизни начал абсолютной евангельской морали. Множество текстов убеждает, что именно в этом состояла одна из главных идей, вдохновлявших НТС.
М. Георгиевский говорит в одной из своих статей:[10]
